Владимир Першанин - «Братская могила экипажа». Самоходки в операции «Багратион»
– Ты свяжись с Захаром. Дорога скоро крюк будет делать, а фрицы к ней привязаны. Мы сможем напрямую двинуть по краю низины.
Посоветовавшись с Чурюмовым, впереди двинулась батарея Карелина. Немецкая колонна ушла вправо, а самоходки и грузовики прибавили ход, собираясь перехватить ее в удобном для внезапного удара месте. Машины буксовали во влажной почве, моторы перегревались, а когда поднялись повыше, очутились в густом подлеске.
В учебных фильмах часто показывают, как лихо танки проламываются через лес, подминая деревья и кустарник. В действительности лес зачастую оказывается ловушкой. Если Алесь Хижняк вел самоходку с большой осторожностью, то «фердинанд» Зиновия Жердева, подмяв мешавший вяз, застрял в сплетении густых гибких ветвей.
Пришлось останавливаться и рубить топорами, лопатами ветки, опутавшие колеса и гусеницы. Хижняк начал было отчитывать механика, но вмешался Карелин:
– Слушай, Сусанин Иван, ищи нормальную дорогу. Или спускаемся к болоту.
– Еще метров триста – и лес кончится, – заверил Хижняк.
– Ты откуда знаешь? Бывал здесь?
– Здесь не бывал, но знаю точно. Прикажите всем машинам за мной двигаться и ни шагу в сторону. Фрицам не легче приходится. Там бугры и песок, плетутся кое-как.
Хижняка обругал подошедший Чурюмов, но белорус оказался прав. Родные места он угадывал верно, и метров через триста группа вырвалась из леса на ровную местность и ускорила ход.
Коротко посовещавшись по рации, оба комбата выбрали место для засады. Неожиданно увидели впереди два грузовика «порше» с пушками на прицепе: легкой «трехдюймовкой» и 25-миллиметровой зениткой.
– Фрицы! – ахнул пулеметчик Гриша Зуев. – Опередили!
– Разуй глаза, – перебил его наводчик Никита Федосеев. – Наши это. Вон, в кабинах летуны сидят в голубых фуражках. И под брезентом наши бойцы. Наверное, аэродромная команда.
– Теперь повоюем, – скептически отозвался заряжающий Федор Слобода. – Лучше бы они с воздуха ударили.
Это были действительно бойцы из роты аэродромной охраны во главе с командиром. На вопрос Карелина, почему послали их, а не самолеты, старший лейтенант в голубой фуражке лишь пожал плечами:
– Так начальство решило. У истребителей более важные задания. Да и самолетов в полку после последних боев не так много.
– И вы думаете, что остановите немецкую колонну своей малокалиберной зениткой и трехдюймовой «полковушкой»? У них три «пантеры», не считая других танков.
– Меня не рассуждать, а воевать послали, – с вызовом ответил старший лейтенант. – Крупнокалиберной артиллерии на аэродроме нет, спасибо хоть это дали. Наверное, и вы поможете.
– Наверное, – подтвердил Захар Чурюмов. – Занимаете оборону среди сосен и срочно ройте окопы. Фрицы самое позднее через полчаса здесь будут. Связь с аэродромом есть?
– Есть, а что толку? Там один связной «У-2» остался да пара «Яковлевых», которые в ремонте. Остальные самолеты на заданиях.
– Ну, ты переговори на всякий случай с командиром полка. Фрицев не меньше полутора тысяч, бронетехника. А нас восемь самоходок, пехота да ваша команда с двумя стволами, которыми только ворон пугать. Танк они не возьмут. Потом сообщишь, что он скажет.
– Ни хрена он толкового не скажет, – отмахнулся командир охранной роты, мужик лет тридцати пяти с двумя нашивками за тяжелые ранения и двумя медалями «За боевые заслуги». – Полковник у нас орел, Герой Советского Союза. Самолюбивый мужик. Он знает, что самоходный полк выдвинули. Скажет, у вас есть чем воевать, а у истребителей свои задачи.
– Разуй глаза, какой полк! – возмутился Чурюмов. – Всего две неполные батареи.
– Свяжусь, но толку не будет.
Так и получилось. Спустя четверть часа, когда капитан Чурюмов распределил самоходки по местам, проверил, как замаскировалась пехота, к нему подбежал заметно прихрамывающий лейтенант в своей голубой фуражке с «крылышками»:
– Наш полковник передал, чтобы мы выполняли свою задачу, а у него дела поважнее, чем фрицевский батальон добивать. Он напрямую от командующего армией приказы получает, а тут какие-то «голозадые фердинанды».
В голосе немолодого командира роты звучала обида. Видно, не слишком жаловали его в полку.
– Давно воюешь? – спросил Чурюмов.
– С августа сорок первого.
– А ногу где тебе подковали?
– Это еще под Харьковом, весной сорок третьего. Я тогда стрелковой ротой командовал. После госпиталя направили в теплое место, аэродром охранять. Прыгать по траншеям уже не могу.
Чурюмову все больше нравился простой рыжеволосый старлей. Немного их осталось, тех, кто воевал с лета сорок первого.
– Ну, здесь прыгать не надо. Маскируй своих людей и предупреди их, чтобы раньше времени огонь не открывали. Подпустим фрицев поближе – я сам дам сигнал.
Чурюмов еще раз осмотрел позиции. Десантники и пехота продолжали углублять окопы. Самоходки укрылись среди деревьев и кустарника, но замаскировать две сотни людей и восемь машин командиры не успеют. Немцы вот-вот появятся. Капитан был уверен, что на этот раз, отбросив свою обычную осторожность, они пойдут напролом.
Но события развивались немного по-другому. Сначала на холме появился разведывательный бронеавтомобиль «магирус». Из люка показались два офицера, которые в течение нескольких минут осматривали в бинокль окрестности. Затем «магирус» исчез. Видимо, немецкие командиры заранее обсудили план действий и настроены были решительно. Сейчас внесли какие-то коррективы и сразу нанесли удар.
Три танка «Т-4» и несколько штурмовых орудий, выскочив из-за поворота, открыли беглый огонь. Их поддерживали пулеметные расчеты, которые выдвинулись следом, и стреляли длинными очередями.
Бронебойные и фугасные снаряды летели не слишком точно, но огонь орудий калибра 75 и 88 миллиметров был оглушающим. Пулеметные трассы хлестали по пехотным, практически не защищенным позициям.
Чурюмов среагировал мгновенно и дал команду открыть ответный огонь. Но первый удар значит многое. Самоходка Зиновия Жердева получила попадание в рубку, взрыв разнес 25-миллиметровую зенитку, которую привезла с собой аэродромная рота.
Понимая, что стрельба с ходу не будет слишком точной, немцы посылали в основном осколочно-фугасные снаряды, опасные и для самоходок, и для пехоты. Взрыв поднял фонтан песка возле машины Ивана Грача. Осколки ударили по броне как отбойный молоток. Наводчик схватился за шею, между пальцами текла кровь.
Карелин, как это часто происходило в сложных ситуациях, стрелял сам. Со второго снаряда угодил в давно знакомый танк «Т-4». Удар сорвал звенья гусениц, подвешенных для усиления защиты, и отрикошетил от лобовой брони.
– Подкалиберный! – крикнул он заряжающему.
Необходимо было «подковать» хотя бы одну вражескую машину, чтобы сбить напор. Чурюмов, опытный артиллерист, попал в штурмовое орудие, но лобовая броня в восемь сантиметров тоже выдержала удар. Снаряд, выбив сноп искр, с воем ушел вверх.
Оберст (полковник), командир прорывающейся из кольца колонны, хорошо знал свое ремесло. Он пустил вперед машины с наиболее толстой броней и сильными орудиями. Противника следовало оглушить, заставить растеряться и по возможности сохранить свою главную ударную силу.
Он лично оценил силы русских и вместо ожидаемых новых «тридцатьчетверок» увидел небольшие самоходки. Оберст знал, что у них слабая броня и довольно сильные пушки. Их можно уничтожить с ходу и желательно побыстрее.
Но приземистые легкие русские «штуги» маневрировали, выкатывались из укрытий, стреляли и снова исчезали, уходя из-под снарядов. Горела лишь одна самоходка. Его машины, открыв огонь с восьмисот метров, уже опасно сближались с трехдюймовыми пушками Грабина, которые скоро станут смертельно опасными и для «Т-4» и для штурмовых орудий.
Опасаясь, что атака сорвется, он приказал выдвигаться бронетранспортерам и зенитным установкам, усилив огонь по русским самоходкам. Но приближавшиеся танки уже представляли хорошую мишень, и Карелин вложил подкалиберный снаряд в лоб тяжелому «Т-4».
Вольфрамовое раскаленное жало пробило лобовую броню возле смотровой щели. Механику оторвало руку и сбросило с сиденья. Потерявший управление «панцер» резко замедлил ход и пошел по кругу.
Командир машины, обер-лейтенант, сумел перехватить рычаги управления, не обращая внимания на едкий дым и языки огня за спиной.
– Тушите пламя…
Заряжающий выдернул из зажимов огнетушитель, но второй снаряд ударил в борт. Это была шестикилограммовая болванка, которая врезалась в боеукладку. Шипящий порох в смятых гильзах вспыхнул ослепительно белым в сумраке пламенем. Ефрейтор-заряжающий понял, что сейчас сдетонируют снаряды, и пробирался к боковому люку.
Он был молод и хорошо тренирован. Спрыгнул на песок и, пригибаясь, побежал прочь. Ефрейтор не был трусом, но, провоевав три года, знал, что загоревшиеся снаряды уже не потушить – экипаж и танк обречены.
