Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье

— Не преувеличивай, Франц. Ведь ты никого не убивал. Какой из тебя преступник. Единственная статья, на которую ты тянешь, это “недонесение властям”. Поверь, любой прокурор, да и судья тоже, расценит твое поведение как обычный человеческий страх. Они ведь люди не глупые. Поставят себя на твое место и именно к такому выводу придут. Ну, дадут тебе год-два условно. Разве это срок?

Он сказал эти слова задушевно, но с каким-то надрывом и тоской. Франц вдруг со всей ясностью ощутил, что между ним и этим человеком, несмотря на дружбу, огромная пропасть. Пропасть в страшном опыте, пропасть в будущей жизни.

На Сенатской площади дышалось легко. После толкотни Невского проспекта это был рай. Франц с тоской смотрел на прекрасные изваяния и мысленно спрашивал себя будут ли в его жизни счастливые мгновения, когда он сможет прийти сюда как художник. Словно угадывая его мысли, Василий сказал:

— Все это мечта художника, не так ли, Франек? Этот город чудо. А есть еще Петергоф, Эрмитаж, Исакиевский собор. На Эрмитаж нужен целый день, а в Иссакий можно сходить. Как ты на это смотришь?

Ничего подобного в своей жизни Франц не видел. Величие этого храма поражало воображение, превосходило любые ожидания.

Одетые в тончайший мрамор искусными резчиками камня стены сверкали радугой сказочных планет. Великолепная смальта[60] — творение великого Ломоносова — смотрела из прошедших времен еще и еще раз подтверждая, что творец вдохнул в человека искорку от своего величия, которую люди назвали гениальностью. “До чего прекрасна жизнь и как порой человек ею распоряжается, — думал Франц. — Почему для человека столь важны два полюса: восхождение и блеск, падение и мрак?” Он понимал, что мысли его банальны. Вопрос этот задавался в прошедших веках и будет задаваться в грядущих миллионы, миллиарды раз. Тем не менее, он так думал. Он был одним из этих миллиардов.

Они встретились в условленное время. В облике Харасанова особых изменений Франц не заметил. Раненная рука покоилась в кармане широкого плаща. С правого плеча свисала знакомая адидасовская сумка. Как ни в чем не бывало Константин ткнул им под нос билеты и сказал:

— Давно хотел посмотреть “Однажды в Америке”. Классный фильм, сходим ребята?

Они рассмеялись. Казалось, этот человек был несокрушим.

— И это все, что ты нам хотел сказать? — не сдержался Франц. — Мы готовились услышать двухчасовую лекцию на тему “Как выжить азербайджанскому миллионеру в стане врагов”. А ты нам предлагаешь эпопею из жизни гангстеров.

Теперь рассмеялся Константин.

— Если после всего, что случилось, вы здесь — вам не нужны мои рассказы и инструкции. Через дорогу ресторан с тем же названием что и кинотеатр. После фильма расслабимся, поговорим.

Из кинотеатра они вышли уже в сумерках. Все трое молчали. Фильм произвел неизгладимое впечатление.

— Думаю, ребята, нам нужно прислушаться к словам “лапши”, — нарушил Харасанов тягостное молчание. — Он был прав. Чтоб выжить, нужно рано ложиться спать. Вот тебе Франек в нескольких словах вся инструкция как сохраниться в этом волчьем мире. Ресторан отменяется. Берем пару бутылок и едем к моему лучшему другу Артуру Джавахишвили.

В этот вечер они так и не решили как действовать дальше. С одной стороны этому мешал настороженный и взволнованный хозяин квартиры. С другой — усталые, они не хотели переживать события последних дней вновь и вновь.

За окнами санкт-петербургской квартиры порой жалобно, порой угрожающе завывал ветер. Кто бывал и жил в этом загадочном городе, хорошо знаком с ночными и утренними концертами бродяги ветра.

Они проснулись одновременно и уже не могли уснуть.

— Ну, что, орелики, — Василий по лагерной привычке потянулся за сигаретой, — будем решать, как сейчас модно говорить, ПРОБЛЕМЫ? Во-первых, Костя, разговор к тебе. Твой Артур, кажется, цепной пес закона. Он нас не сдаст?

Харасанов, немного помолчав с ответом, сел на кровать.

— Почти уверен — нет! Он великий семянин. Больше всего боится за сына и внуков. До вашего визита он может еще бы и решился, но теперь, когда увидел тебя, Васек, не сдаст.

— Черт побери, Костя, у меня что на лбу написано “рецидивист”!? — вспылил Василий.

— Не горячись, не горячись! Это нюх, интуиция. Ты хоть знаешь, что значит всю жизнь проработать прокурором?

— Не знаю и не хочу знать. Впрочем, знаю, но только одно. Чем быстрее мы отсюда свалим, тем целее будем.

— Это само собой разумеется, — сказал Харасанов. — Но все же день-два, пока Жарылгапов рыщет по Москве, нужно отсидеться. Кому кому, а тебе, Василий, хорошо должно быть известно, что такое время. Даже в зоне, когда зэк убегает с рабочего объекта, оцепление держат десять дней.

— Зэку идти практически некуда, а здесь — тысячи дырок! Не хватало чтоб меня захомутали как малолетку — тепленьким.

Василий вскочил с дивана и нервно, порывисто стал одеваться.

— Подожди, Василий, сядь на минуту, — миролюбиво обратился к нему Харасанов. — Артур, эй, Артур! Я знаю, ты не спишь! Зайди к нам в комнату!

Пугливо, как-то бочком, в комнату зашел бывший прокурор.

Харасанов посмотрел на него тяжелым взглядом и металлическим, незнакомым Францу голосом, сказал:

— Мои друзья, да и я тоже, опасаемся, что ты заявишь о нашем пребывании у тебя в милицию. Предупреждаю сразу, если ты на это пойдешь, будет много крови. В первую очередь не обойдется без трупов и среди твоего семейства. Если все будет хорошо, сегодня или завтра мы уйдем. Хочу услышать от тебя вразумительный ответ, говори!

Артур Джавахишвили заглотил воздух, словно выброшенный на берег карп, облизал сухие губы.

— Костя, ради Бога, ты меня знаешь. Главное, чтоб не пронюхали соседи… живите сколько нужно.

— Артур, я тебе верю. Ты слишком умный и прекрасно понимаешь, что нынешняя власть тебя не защитит. Нам же терять нечего. Двоим из нас светит ВЫШКА, ты ведь бывший прокурор, хорошо понимаешь. Кстати, тысячу баксов я положил в кухонный шкаф. Так что все, как обещано.

Василий успокоился. Он понял, что этот измочаленный годами служака ни за что не нарушит покой и безопасность любимых им людей. Жить в этой квартире можно не опасаясь.

И все же в Эрмитаж Францу удалось попасть. Перед отъездом, казалось ко всему равнодушный, Харасанов неожиданно сказал:

— Что-то, Бялковский, я тебя не узнаю. Другой художник на твоем месте в Питере с ума сошел бы…

Франц удивленно спросил:

— Ты о чем? Перестань говорить загадками.

— Франц, проснись! Не ходи словно мокрая курица! Ведь мы находимся в Санкт-Петербурге. Другой такой возможности может и не предоставиться. Пьем кофе и отправляемся в Эрмитаж.

Впечатлений было столько, что он попросил у служителя карандаш и лист бумаги, принялся рисовать.

Этот день ему запомнился на всю жизнь. На квартиру он пришел поздним вечером. Константин и Василий готовили сумки к отъезду.

— Я уже хотел звонить в Эрмитаж не появилась ли у них в Египетском зале новая мумия, — пошутил Харасанов. — Не обижайся, Франек, но сейчас для нас главное забрать девушек из больницы. Кстати, приятная для тебя новость: час назад из городского автомата я разговаривал с Наташей. Пока они в безопасности, их охраняют ребята из ФСБ.

Василий демонстративно подбросил в руке парабеллум и сказал:

— Кто кто, а эти ребята нас искромсают в капусту. Медаль-то, Костик, о двух сторонах.

— Перестань, не пугай Франца. Я это дело беру на себя. У меня есть бланки милицейских удостоверений. В этой стране корочки всесильны.

— На этот счет не стану с тобой спорить.

Василий спрятал пистолет в новенькую кобуру, приобретенную в охотничьем отделе ДЛТ.

— Старая добрая поговорка “без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек” в этой стране жить будет вечно.

Из Санкт-Петербурга в Москву они выехали ранним утром. Когда Харасанов узнал о их прошлых перипетиях на ночном вокзале, раздраженно сказал:

— Ну, я еще могу понять Франца, у него нет опыта. Но ты, Василий, уверен, не раз ловился на вокзалах. Ведь ночные аэропорты, вокзалы — это вечные мышеловки для людей, уходящих от погони.

— Не нужно говорить так высокопарно: “для людей, уходящих от погони”. Мы, батенька, не профессиональные революционеры, а всего лишь уголовное быдло. Что касается Франца, я бы на его месте вытащил из мясорубки свою девушку, и уехал к себе домой.

Франц остолбенел. Чего чего, а подобных слов из уст Василия он услышать не ожидал.

Харасанов зло спросил:

— Это еще почему!? С какой стати вы даете Бялковскому подобный совет?

Он опять перешел на вы, и это не предвещало ничего хорошего.

— Да потому что он во всей этой музыке всего лишь пассажир. Вы, Харасанов, отсидели в тюрьме около двух лет. Я провел за проволокой уже не помню сколько. Если нас с вами поймают, не думаю, что мы когда-либо увидим свободу. А зачем все это Францу? У него пока есть здоровье, талант, красивая девушка, жилье на Украине. У него есть все, чтоб быть счастливым здесь. И, заметьте, у него нет уголовного прошлого. Так что мой тебе совет, Франек, плюнь ты на эту самую Швейцарию, выручай Наташу и поезжай к себе в Жмеринку.