Александр Бушков - Пиранья. Черное солнце
Акваланги и снаряжение аккуратно сложены у выкрашенных в черный железных перил — все восемь, хотя потребуются два, а то и один…
Слева, на берегу, обстояло чуточку пристойнее: там с пулеметом на треноге и полудюжиной своих желтоберетников расположился местный майор. Эти, неплохо подготовленные спецназовцы, драпать не собирались, но толку от них — как от козла молока. Как и от группы Морского Змея в виде стреляющей боевой единицы. Если сюда докатится авангард вторжения, с такими скудными силами, да еще на открытом месте, и четверти часа не продержаться, сметут моментально…
Всем хорош был майор, с партизанским опытом, в диверсионные рейды ходил на ту сторону, а вот поди ж ты, прохлопал. Да и его начальство крупно прохлопало: не нужно было сюда посылать классического диверсанта, как раз необученного противодиверсионной тактике…
Мазур сердито посмотрел вправо — туда, где метрах в пяти пониже перил простиралась спокойная гладь водохранилища. На синей прозрачной воде неподвижно лежало множество черных макаронин длиной не более чем в локоть — обрезки электропровода. Веса черной синтетической оболочки хватало, чтобы держать на плаву медные жилки.
Он поморщился, как от зубной боли: надо ж было майору так жидко обосраться… Один из его людей оказался сволочью — и ночью прикончив часового, вытащил припрятанные где-то поблизости акваланг, старательно поработал, искромсав в куски три шнура, ведущих к заложенным у основания плотины подрывным зарядам. Искромсал так, что теперь обрезки не соединить, не хватит времени. На кого конкретно работал, теперь уже не узнаешь: отправившийся в неурочное время проверить посты майор его застукал на выходе из воды и сгоряча прикончил. Впрочем, судя по аквалангу, выучке и ухваткам, покойник работал не на сепаратистов и уж тем более не на «махновцев» — за таким стоит государство…
И мгновенно превратились в бесполезный хлам мощные заряды, установленные еще месяц назад их коллегами по ремеслу с Черноморского флота. Идея была толковая: если юаровцы все же подойдут на опасно близкое расстояние, рвануть плотину — и разлившаяся вода затопит немаленькие районы, захлестнет любую бронетехнику, не говоря уж о живой силе. И вот вам сюрприз. Кто-то неглупый у юаровцев то ли прослышал, то ли просчитал все заранее, хваткая сволочь. Черноморцы, отлично сделав свою работу, давным-давно вернулись в Союз — и во всей стране не сыщется запасного провода в нужном количестве, и любой самолет, посланный в те места, где можно провод отыскать, опоздает…
Ушан, сидевший у бетонного основания перил с наушниками на голове, поднял лицо, процедил с нешуточным удивлением:
— Радио. Держатся…
Стоявшие над ним переглянулись — они-то могли оценить… Километрах в сорока южнее, оседлав самую удобную для передвижения войск дорогу, намертво стояла рота кубинской десантуры, вот уже более получаса, что было поразительно. Конечно, они в лесу, а противник на равнине, и тем не менее рота — это только рота, вооруженная лишь легким стрелковым и двумя гранатометами «Карл Густав». По ним били танковые пушки и реактивные пакеты на шасси «фоксов», на них волна за волной накатывалась броня, сопровождаемая густыми цепями коммандосов из «Черной мамбы», а те, что остались от роты, все еще держались… Потому что оставались единственным подразделением на немаленьком пространстве меж тем лесом и гидростанцией. Фланговый удар юаровских колонн оказался не отвлекающим маневром, а наступлением… На том направлении, где его ожидали в последнюю очередь.
— Опять прется… — досадливо поморщился Лаврик.
Действительно, к ним зигзагом брел белый в грязнющих шортах цвета хаки и некогда синей майке, с раскосмаченными длинными патлами и неухоженной бородищей. В руке он держал откупоренную бутылку виски, к которой то и дело прикладывался.
Он оставался живехонек, потому что никто его ни в чем не подозревал, даже Лаврик с майором, не самые доверчивые здесь люди Многое можно сыграть, только не натуральные многодневный запой — особенно перед теми кто прибыл из мест, где в этом деле знали толк. Запойный инженер-португалец оказался единственным здесь оставшимся из персонала гидростанции, с превеликой радостью эвакуировавшегося на вертолетах. Убивать его было не за что, а морду бить бесполезно — пробовали уже два раза, но он, отлежавшись, упорно возвращался, так что, в конце концов, махнули рукой, не стоило тратить времени…
Из карманов шорт торчали еще две непочатых бутылки — судя по этакому боезапасу, чертов алкаш собирался здесь надолго обосноваться. И точно — уселся неподалеку, вытянув грязные ноги, удобно опершись спиной на бетонную стенку. Отхлебнул и крикнул на скверном английском:
— Парни, скоро начнется кино?
— Бежал бы ты отсюда, — не выдержал Лаврик. — Убьют, идиот…
— Я фаталист, парни! — филином захохотал инженер. — Хоть тресни, а я должен досмотреть это кино до конца…
Послав его вполголоса очень и очень далеко, Лаврик отвернулся.
— Держатся, — сказал Ушан. — Остался примерно взвод, их беспрерывно атакуют…
Он замолчал и опустил глаза, притворившись, что всецело поглощен слушанием эфира. Вопросов не последовало. Все и так все понимали. Взвод продержится считанные минуты, его очень быстро накроют, задавят массой. И двинутся вперед, уже не встречая сопротивления — конечно же, напрямик к плотине, «полетом ворона». Пойдут не спеша, осторожно — но будут здесь максимум через час.
Метрах в двухстах от водохранилища стоял вертолет. Пилоты держали марку — они не вылезали, не болтались бесцельно и нервно вокруг своего винтокрыла, сидели на местах, только из распахнутой дверцы беспрестанно тянулся табачный дым. Вертолет вместит всех, жалких драпальщиков в том числе — вот только кому-то туда ни за что не попасть по чисто техническим причинам.
Расклад прост и заранее известен. Проводов нет, так что подрывная машинка бесполезна. Есть детонаторы, которые можно установить непосредственно на зарядах, уж таким вещам их неплохо учили. Одна загвоздка: это не бомба с часовым механизмом, которую неоткуда взять, это обычные детонаторы для подводного взрыва, без всякого названия, только буквенно-цифровое обозначение — правда, среди своих их прозвали «блямбами», чтобы отличить от «карандашей», «бахалок» и «губной помады». Хорошая штука, предельно надежная, вот только, когда они сами по себе, без подключенного к машинке провода или огнепроводного шнура, срабатывают через считанные секунды. У аквалангиста, который их установит и приведет в действие, не будет ни единого шанса успеть подняться на поверхность. Впрочем… Там нужны двое, одному попросту не успеть установить четыре. По-любому, двое. В этом случае появляется шанс, шансик, но настолько призрачный, что всерьез, и думать о нем не стоит.
И ничего не попишешь, есть приказ: при по лучении условного сигнала плотину взорвать И никак иначе. Приказ есть приказ. Его выполнять надо, не задумываясь над ценой…
Колька пошлет двоих. Сам Мазур послал бы двоих, да и любой опытный человек, доводись ему командовать в этой ситуации…
Мазур смотрел на неподвижную воду. Страха не было, одна тоскливая отрешенность от всего на свете. Как-то невозможно было уместить в сознании, что на этом все и кончится. Все останется, как было — только без тебя. Если без эмоций вычислять недалекое будущее…
Их здесь восемь, Лымарь не в счет — он неплохой пловец, но все, и он сам, в том числе, прекрасно знают, что в списке умельцев он на самом последнем месте. Его не пошлют. Морской Змей, как командир, не имеет права киношно дурить и лезть в воду — в данном конкретном случае не имеет. Лаврик тоже. Ушан как радист, обязан оставаться. Выполнив нехитрую операцию вычитания, доступную и школяру времен Петра Первого, получаем в остатке четыре. Мазур, Викинг, Пеший-Леший и Папа-Кукареку: компания была небольшая, но очень приличная — пан директор, пан инспектор, аптекарь, золотарь, две курвы и я…
Двоим из четырех лезть в воду. Именно что из четырех — тут уж не до Мазурова звонкого титула заместителя командира группы, перспективного кадра, которого прочат на роль командира. Не тот расклад. Такая плотина одна, а перспективных кадров, которых готовят на командиров группы — гораздо больше. Сам Мазур на Колькином месте выбирал бы не из трех, а именно что из четырех. «А ведь ему потом с этим жить, — подумал Мазур. — Помнить, что именно он выбирал, кому нырять, а кому оставаться. Не будет никаких угрызений совести, с чего бы вдруг? Просто он всю оставшуюся жизнь будет помнить такие решения. Хорошо, что я не командир, мне не приходилось еще этих решений принимать, а может, и не придется…»
Не было страха, только яростное несогласие с тем, что абсолютно все останется, кроме него. Это неправильно: все останется, а тебя не будет…
