Михаил Нестеров - Директива – уничтожить
– Не знаю, – ответила Светлана, – но мы не можем сидеть сложа руки. Во всяком случае, я буду говорить с Дробовым, зная или предполагая, что Сергей где-то рядом. Я буду ловить каждое слово, может, сумею задать какой-то наводящий вопрос, который не покажется генералу подозрительным… Еще вчера наши планы были приблизительно такого характера. Одним словом, я иду.
Антон поблагодарил ее.
Ващенко, поймав такси, доехал вместе с журналисткой до конторы Дробова.
Секретарь наконец вышел в приемную, оставив дверь в кабинет генерала открытой. Дождавшись, когда Рогожина войдет, он закрыл ее.
Светлана, едва взглянув на Дробова, сразу поняла, что тот либо простудился, либо не спал ночь. Был, правда, еще третий вариант.
Она села; генерал удивился, не заметив перед ней блокнота и диктофона. Он улыбнулся, улыбка получилась довольно дружеской. Набив трубку и пустив в потолок струю дыма, Дробов, словно с их первой встречи прошло пять минут, продолжил начатый тогда разговор.
Рогожина была настолько шокирована, что даже не пыталась уточнить непонятные в его речи моменты или задать вопрос. Когда Дробов перешел к коммунистам и евреям, заявив, что только коммунисты постоянно проводят митинги, грозят Москве танками, в открытую говорят и обсуждают с НАРОДОМ «еврейский вопрос», Рогожина посмела вставить:
– Так называемый «еврейский вопрос».
– Это для вас он «так называемый», а нам он видится с глубокими корнями, – ответил генерал, нисколько не удивляясь прозвучавшему в его кабинете женскому голосу. Хотя сама Светлана даже немного испугалась, услышав себя.
А генерал спокойно продолжил:
– Если копнуть в год 1917-й (глубже некуда), то найдем кучу псевдонимов: Троцкий, он же Бронштейн; Стеклов по фамилии Нахамкес; Мартов – он же Цедербаум, Зиновьев – Анфельбаум, Каменев – Розенфельд… Эти люди творили революцию в России. Для кого – для себя или для русских? Кто их просил и откуда они взялись? Если вы не хотите замечать подобных вещей, то мы напротив. Так что для нас он просто «еврейский вопрос». «Так называемый» выглядит и звучит иначе: «русско-еврейский вопрос». Мы смотрим намного шире коммунистов, дальше. Пока они призывают к хорошо забытому старому, мы предостерегаем от не менее важного вопроса, от которого стыдливо отмахиваемся уже не одно десятилетие. И это не только русско-еврейские дела, здесь вообще все, что стоит перед словом «русский» или после него. Наша страна не Америка. Россия в отличие от США имеет глубокие исторические корни, поэтому все, что стоит перед или после слова «русский», оскверняет это понятие – во всяком случае, для меня. И первая ассоциация в связи с этим – облик татарина и монгола. Даже не приходится следить за чистотой словосочетаний: татаро-монгол – привычно на слух, не вызывает ничего, никаких эмоций. Только, может быть, возникнет на короткое мгновение образ грязного кочевника в меховой шапке, да дернешь головой, представив в тот же самый миг, какой запах исходит от него. Попытайтесь произнести: татаро-русский, монголо-русский, африкано-русский. Не по себе, правда? А теперь попробуйте по-другому: афро-американец, итальянский американец… Привычно, да? Однако это возможно только в той стране, которая, собственно, не имеет своей истории, не имеет глубоких исторических, а главное, культурных корней. Ладно, мы определенное время были под игом, были под татарами и монголами, произошло великое кровосмешение. От этого не уйти, но прекратить необходимо. Какой-то умник сказал: чисто русские – не тронутые татарами, разве что поморы и карелы. Ерунда. Вы видели когда-нибудь помора или карела? Похож он сколько-нибудь на определенный, давно сложившийся образ русского человека? Нет, конечно. Эти «нетронутые» больше похожи на эстонцев или латышей. И мне иногда жаль, что их в стародавние времена не тронули. Надо было тронуть, чтобы не выделялись и не кичились.
– Похоже, кроме русской, вы ненавидите все расы и нации.
– Заметили, да?
– Заметила. А ведь люди разные, и это зависит не только от того, к какой нации или расе они принадлежат, они разные вообще.
– Да, Бог создал людей разными, а вот полковник Кольт уравнял их шансы.
– С вами трудно разговаривать. Кажется, я задала вам вопрос: почему?
– Потому что я патриот. Патриот России. Патриот Родины. Как вы думаете, потерплю я в своей приемной секретаршу-монголку или адъютанта-еврея?
В этом Рогожина не сомневалась.
– Думаю, не потерпите.
– Или представьте, что полы моет в моем кабинете уборщица-негритянка. Или африканка, как они любят себя называть.
– Почему бы нет? В вас что, не взыграла бы некая гордость, чувство превосходства? Вы не были бы рады, если бы в ваших глазах откровенно светилось явное величие перед тем человеком, который на коленях ползает по вашему кабинету и моет полы?
Господи, что она городит! Она вообще не за этим здесь – чтобы лить воду и выяснять личные или общественные пристрастия и так далее. Она здесь для того, чтобы пролить свет на судьбу Сергея Образцова. Но ведь в лоб не спросишь!
Светлана улыбнулась Дробову, потому что тот похвалил ее:
– Из вас выйдет толк. Я сразу, еще во время первого интервью, понял, что вы дозреете и начнете понимать меня.
«Опять меня понесло», – подумала Светлана, возобновляя разговор:
– Так вы ответите на мой вопрос? Я не думаю, что вам приятнее будет видеть моющую полы русскую женщину, о чистоте которой вы постоянно говорите.
– Отвечаю: вы правы. И вы вскоре убедитесь в этом. Сегодня же я приму на работу в качестве уборщицы… еврейку или татарку. А прежнюю уборщицу уволю и дам ей пожизненное пособие.
– Хорошо, что не вечное. – Рогожина вся подобралась. – Тем самым вы дали понять, что куда-то торопитесь.
– Да, время поджимает.
Дробов поглядел на нее, как показалось Светлане, настороженно. Она резко свернула в сторону.
– Давайте вернемся к теме о нациях, она, на мой взгляд, очень интересна.
– Все зависит от собеседника.
– Я тоже так думаю. Итак, выходит, другие нации тоже могут быть полезны вам?
– Безусловно. Хотя это долгий разговор. Сотни, тысячи страниц текста. Нельзя привлечь на свою сторону, используя только лозунги, убеждая поверхностно, одними тезисами. Мало кто поймет, а те, кто не понял, начнут чесать в затылках и сомневаться, как делают это по отношению к большинству (если не ко всем) партий и движений. Человеку нужно объяснить свою позицию доходчиво. Если он не понял, терпеливо усадить рядом и начать сначала: «Вот смотри, это белое, а это черное. Понял? Нет? Давай сначала: это черное, а это белое. Понял? Нет?»
– Думаете, поймут?
– Не все кончают школы с золотыми медалями, некоторые добираются до последнего звонка с большим трудом, чуть ли не на коленях приползают. И все же получают аттестаты! Некоторым нужно было десять лет, чтобы над ним стояли и твердили: понял-нет-давай-сначала.
– В чем-то с вами можно согласиться, и в то же время вы противоречите даже самому себе.
– Скажите в чем. Теперь я уверен, что прислушаюсь к вашему мнению.
– Относительно ваших слов о лозунгах и тезисах. Гитлер, например, использовал так называемую митинговую тактику, он говорил именно лозунгами, и многие, большинство, его поняли. У вас просто не хватает мастерства оратора. Я не права?
– Вполне возможно, вы в чем-то правы. Я же собираюсь доказать свою точку зрения сначала делами, а потом уже буду переходить на языковую тактику.
– Тогда к чему сотни и тысячи страниц текста, если вы сумеете привлечь на свою сторону одними лишь делами?
– Это не для всех. Я же сказал вам, что не все закончили школу с золотой медалью. Часть будет зубрить, другим придется вдалбливать… Это будет маленький процент. Очень маленький. Терять его не хочется, но плакать тоже не будем. Это неизбежно. А с программой действий, которую я разработал, это пройдет практически незамеченным.
– Вы очень уверенный в себе человек.
– Да. Патриот не может быть неуверенным.
– Особенно патриот России.
– Не иронизируйте. К тому же вы не очень внимательно слушали меня, иначе добавили бы, как сделал это я, слово «родина».
– Нет, почему, это я помню.
– А вы не вспомните, говорил ли подобные слова хоть раз кто-либо из депутатов? Или лидеры движений, фракций и так далее? Или возьмите еще выше. За последние годы хоть кто-то произнес слова «родина», «отчизна»?
– Честно говоря…
– Даже и не пытайтесь вспомнить, такого не было. Единственное, что они еще вспоминают, это «держава». И по-актерски добавляют: обидно. Хватит об этом, это настолько гнусно, что невольно вызывает тошноту. То, что сказано человеком в определенный момент, что характеризует место или обстановку, самого человека, его душу, переживания, нельзя употреблять всуе. Лично я так считаю. Так что делайте выводы. Россия-то у нас есть, а вот Родины, Отчизны нет.
– Наверное, следует сказать, что мне горько.
