Сергей Зверев - Битва на дне
Его предположения оправдались. Полундра был уверен, что его тяжелое состояние объяснялось не столько раной – та угрожала именно руке, – сколько общей дикой усталостью. Стоит немного отдохнуть, расслабиться, поспать в безопасности – сразу все наладится, он же двужильный! Так оно и вышло. Правда, слаб он сейчас был так, что любой зверь крупнее белки загрыз бы Полундру насмерть. Но с такой бедой справиться несложно: хорошенько поесть, тем более что аппетит у него сейчас, как у оголодавшего волка. Что там Валентина про холодильник говорила? Пора посмотреть на его содержимое.
Павлов переоделся в заботливо оставленные Берестецкой вещи ее бывшего супруга, рыболова-любителя с непроизносимой норвежской фамилией. Джинсы чуть тесны, что и понятно: ноги у него очень мощные, поработай-ка столько ластами! А вот рубашка и кожаная куртка словно прямо на него и покупались. Кроссовки тоже почти впору, так, жмут немного. Гидрокостюм Полундра свернул и спрятал в небольшой шкафчик у кровати. Так, теперь: что у нас с оружием?
Он достал автомат, отсоединил магазин. Не блестяще! Семь патронов осталось. Это одна длинная очередь или две коротких. Ладно, даст господь, обойдемся без пальбы.
На слегка трясущихся от слабости ногах Полундра вышел на кухню. Сердце после «оздоровительного мероприятия» продолжало гулко бухать о ребра. Он открыл холодильник, достал литровый пакет с молоком, жадно выпил его. Теперь несколько бутербродов с ветчиной, потом нужно заварить крепкий чай. Сахара положить побольше. Вот так. Совсем хорошо. Полундра прикрыл глаза, чувствуя, как силы возвращаются к нему, а сердце успокаивается. Сразу набивать пустой желудок до отказа нельзя. Через час он еще немного поест. А еще через час завершит «заправку». Вот тогда, действительно, все будет так, как надо.
Как там рука? Болит немного, но вполне терпимо. Главное – она стала свободно сгибаться в локте! Значит, не только кость, но и связки целы. Это ему повезло! День, много два, и он вновь будет владеть ей не хуже, чем до ранения. Боль можно перетерпеть, а сила и подвижность вернутся.
Он слегка отдернул занавеску. Что там творится, в норвежском поселке Лонгйир?
Тихая улочка была подернута таинственной тонкой дымкой августовского заполярного дня. Свежий и прохладный ветерок, шелестящий листвой низкорослого кустарника живой изгороди, был напоен тонким пряным ароматом можжевельника. Из слегка приоткрытого окошка кухни слабо доносились звуки поселка: лай собак, голос женщины, окликающей ребенка, ворчливое пофыркивание грузовичка, птичий щебет. Идиллия, право слово!
Теперь ему предстояло еще одно, не слишком приятное, но, увы, необходимое дело. Пока Берестецкой нет, хорошо бы убедиться, что Валентина именно та, за кого себя выдает. Найти тому какое-то документальное подтверждение. Да, конечно, она не выдала его американцам, да, она прооперировала его, да, она ему очень симпатична. Но Павлова слишком крепко и хорошо учили. Он не мог забыть, сколько опытных спецагентов спалились на симпатичных и участливых женщинах. Почему американцы так легко поверили, что она ничего не видела?
«Нерпа» – вот что беспокоило Полундру! Никто, кроме него, не знал, где она сейчас спрятана. А ради того, чтобы завладеть секретной мини-субмариной, американцы могут пойти на комбинацию любой степени сложности. Наверняка у них есть информация о нем, то есть американцы понимают, что силой из него ничего не вытрясешь. А если не силой? А если лаской? Хитростью? Это крайне маловероятно, доли процента. Но сбрасывать со счетов эти доли он не имел права. Так что как ни противно, а придется…
Шкатулочку с документами он отыскал быстро. Просмотрел пару бумажек, облегченно вздохнул: нет, похоже, Валентина ему не врала. Вот эта, определенно, похожа на копию свидетельства о разводе, выданную мэрией Бергена. На то, чтобы по буквам прочесть головоломную фамилию Нильебьерн, его познаний хватает. А вот это – погашенные счета за электроэнергию. Все правильно: первый из них – пятилетней давности. Деталям надо верить, этому его тоже учили. Раз правдивы детали, значит, и в целом все правда. Вот и славно, теперь убираем все на место, а что уши от стыда покраснели, так это издержки, с которыми приходится мириться. Прости меня, Валентина, я-то тебе доверяю! Но я не частное лицо, попавшее в беду. Мне, увы, иногда и не такое вытворять приходится!
В дверь осторожно постучали. Это еще что такое, кого там морской черт принес?! Полундра метнулся к автомату, передернул затвор. Снова осторожный стук. Почему, кстати, стук, а не звонок? Странно… Двигаясь совершенно бесшумно, Полундра занял такую позицию, что мог в щель под занавеской видеть то, что происходит за окном, а его увидеть было нельзя. Он присел на корточки, так, что глаза оказались на уровне подоконника и обреза занавески.
Стук прекратился. Зато через минуту-другую в поле зрения Павлова появился стучавший: мужчина средних лет в неброском спортивном костюмчике. Он явно намеревался заглянуть в окно. Сергей присел еще ниже. Теперь его точно не увидишь. Подозрительный тип пошел дальше, обходя домик Берестецкой. Полундра, внутри домика, следовал за ним. Еще одна попытка заглянуть внутрь, на этот раз в ту комнату, где проходила операция. Так, похоже, ушел. Кто бы это мог быть? Вор? Да не водится здесь ворья! Хотя… Кто его знает!
Но яичницу Полундра готовить раздумал, слишком много шума от плиты и запах характерный из окошка пойдет. А его тут вовсе нет, пуст домик! Так что придется ограничиться еще одной порцией бутербродов и остывшим чаем. Оно спокойнее.
И автомата Павлов больше из рук не выпускал. Тоже – спокойнее.
Но вот щелкнул замок входной двери. Вернулась Валентина. Она буквально бросилась к Полундре:
– Как ты, Сергей? Да не делай больших глаз, давно я обо всем догадалась. А уж после этого безумного заседания… Какие тут сомнения. Так что успокойтесь, старший лейтенант Павлов, гроза морей, особенно – Гренландского. Вижу, что лучше. Я никак не ожидала, что будет настолько лучше. Пора мне в хирурги переквалифицироваться. В спортивном костюме, говоришь? Не знаю, но не думаю, что это опасно. Возможно, кто-то из соседей, мало ли по какой надобности. Возможно, даже видел, как ты ко мне ввалился, а теперь любопытствует. Норвежская деревня в этом плане не намного лучше русской. Ничего, в крайнем случае, ты – мой любовник!
– Вот ведь скомпрометирую-то, – рассмеялся несколько успокоенный Павлов.
Валентина усмехнулась:
– Я тут досыта нагляделась на обывателей, которые трепещут за свою драгоценную репутацию и до смерти боятся сделать что-нибудь такое, чего делать «не положено». Упаси меня господь стать похожей на них!
– Какие новости, Валя? – спросил Полундра, становясь очень серьезным. – Что там было, на заседании?
Берестецкая тоже сделалась предельно серьезной.
– Как тебе сказать… – задумчиво ответила она. – Вообще говоря, значительно лучше, чем было до сих пор. Но вот конкретно для тебя, боюсь, не очень.
Валентина подробно пересказала Полундре все, о чем говорилось на открытом заседании международной комиссии. Особо Берестецкая остановилась на выступлении Сорокина и фотографиях, которые он продемонстрировал. Суть была ясна: обвинение россиян в расстреле гринписовского катера если пока и не снято полностью, то серьезно пошатнулось.
– Но вот тебя по-прежнему считают виновным в атаке на американскую подлодку, – сказала она под конец. – Никто не знает, где ты и твой таинственный аппарат. Ваши представители при упоминании твоей фамилии скромно потупливают взгляд. Вроде, сами не знаем: наш он или уже сам по себе? Американцы откровенно клеят тебе ярлык сумасшедшего, маньяка этакого. Ты продолжаешь оставаться местным пугалом. Я же говорю – гроза Гренландского моря. Словом, появляться открыто тебе пока нельзя. Плохо кончится. Тебя немедленно повяжут, и хорошо, если норвежцы. А если американцы? У меня нет уверенности, что ваша делегация за тебя вступится. Это при условии, что она вообще узнает, что с тобой случилось. Придется, Сережа, отсиживаться здесь.
– Да нельзя мне сейчас отсиживаться! – Полундра чуть за голову не схватился. – Нельзя никак – и я, и мой… аппарат сейчас нужны по самое не могу! Как же мне выйти на связь с нашей делегацией? Ума не приложу…
Берестецкая замолчала надолго. Она задумчиво то накручивала на палец свою медно-рыжую челку, то отпускала волосы, чтобы потом накрутить снова. Валентина решала что-то очень для себя важное. Наконец она повернулась к Полундре.
– Сергей, я, наверное, смогу помочь тебе, – медленно сказала женщина. – Да, именно я, не удивляйся. Для начала посмотри на эти фотографии. У моего мобильника есть такая встроенная функция. Размеры крохотные, качество – не очень, но если вглядеться… Ты знаешь этих людей? Впрочем, важнее другое: они тебя знают? Хоть один?
– И я их, и они меня, – уверенно ответил Полундра, всмотревшись в малюсенькие картиночки на дисплее. – Это – контр-адмирал Петр Николаевич Сорокин. Мой самый главный начальник. Впрочем, я узнал его еще по твоему словесному описанию. А вот это… Ну, неважно, кто он такой, но мы с ним знакомы. Но к чему это ты?
