Владимир Першанин - Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу!
По ним открыли огонь из автоматов и пистолетов, но верно говорят, что лучше тыловиков бегать никто не умеет. Зато достались неплохие трофеи: теплые куртки, ящиков двадцать боеприпасов, консервы. Полковые связисты получили в подарок несколько катушек многожильного цветного кабеля. Он ценился за легкость и прочность, а разный цвет проводов не путал линии и помогал легко находить оборванные концы.
Это называлось активной обороной в период, когда на несколько дней приостановилось наступление. И еще Тюльков, получивший недавно «подполковника», хотел доказать эффективность легких самоходок.
Подбили из засады два танка Т-3. На этот раз действовали две машины: Чурюмова и младшего лейтенанта Егора Трушина. Хоть и косился на него после инцидента с пленными, но взял с собой, проверить в деле. Шутов стрелял хорошо, от Чурюмова не отставал. Оба немецких танка сгорели, но, когда уходили к своим, попали под орудийный огонь.
Новичку повезло, а самоходку Чурюмова накрыло гаубичным фугасом. Контузило механика, порвало гусеницу. Пока цепляли машину на прицеп, немцы пристрелялись и вложили снаряд точно. Погиб опытный механик, тяжело ранило заряжающего, но сумели вырваться на второй машине.
За активность Захар Чурюмов был награжден орденом Красной Звезды. С запозданием получил давно обещанную медаль Афоня Солодков. Карелина обошли, хотя по результатам он лишь немного уступал Чурюмову.
Когда обмывали награды (получили еще несколько человек в полку), Карелина взялись было утешать. Он огрызнулся:
– Пейте водку, а ко мне не привязывайтесь. Не дали – значит, не заслужил.
Хотя обиду чувствовал. Хватнул еще полкружки водки и отправился спать.
И вот снова наступление под холодным сентябрьским дождем, захлебнувшееся у разбитого моста через речку Ворскла. Никак не удавалось наладить переправу. Сверху торопили, кивали на соседние дивизии, которые продвигались вперед.
– Отсиживаться в такой момент – преступление, – поучал приехавший из штаба полковник. – Вы что, речку перескочить не можете?
– Мы не кузнечики, чтобы перескакивать, – буркнул подполковник Мельников.
Он был таким же командиром полка, как и Цимбал, Тюльков, но получилось так, что к его мнению прислушивались и окончательное решение принимал Мельников.
– Ну а топтаться здесь долго собрались? – требовал ответа штабной полковник.
– Вам про 211-й стрелковый полк ничего не известно? – вопросом на вопрос отреагировал Иван Николаевич Мельников, начинавший воевать еще в 1915 году. Прошел Мировую войну участвовал в Гражданской, командуя батальоном, а в начале двадцатых был уволен как классово чуждый элемент. Но опытные командиры требовались, и Мельникову снова предложили службу в Красной Армии, чем он и занимался с 1926 года.
Историю соседнего 211-го полка все знали хорошо. Его переправили, несмотря на возражения командира, с целью закрепиться и создать плацдарм. Разлившая речка, многочисленные заводи, болота и камыши не дали перебросить артиллерию.
Полк, практически целиком, уничтожили за сутки. Остатки бойцов и командиров сбились среди камыша и затопленных кустов, отстреливаясь последними патронами, и собирали боеприпасы среди мертвых тел.
– Хотите и мой полк послать? – наседал на представителя штаба Мельников. – Людей с винтовками и легкими пулеметами можно переправить. Это не Днепр, а всего лишь речушка. Но без артиллерии и танков его угробят, как и 211-й полк.
– Почему так долго переправу строите для переброски техники и артиллерии?
– Пойдем посмотрим, – натягивая на голову фуражку, ответил Мельников.
– Чего ходить? Ты здесь мне объясни.
– Из блиндажа под тремя накатами много не увидишь, – буркнул Мельников.
В полку имелся свой саперный батальон. Но, учитывая потери и сложность обстановки, прислали еще один, инженерный. Со специальной техникой для постановки понтонов и строительства переправ.
– До сегодняшнего дня работали только ночью, – фыркая, рассказывал Мельников. – Но потери несли большие. С сегодняшнего утра саперам приказано не прекращать работу и днем. Сейчас глянете, что там происходит.
Командиры и несколько сопровождающих шли быстрым шагом к речке. Когда представитель корпуса увидел груду сгоревших танков, грузовиков, он невольно приостановился. Тела погибших в основном убрали и похоронили. Но дух гниющей плоти густо заполнял нагретый солнцем, парной после дождей воздух.
– Не всех сумели вытащить, – пояснил Мельников. – Среди машин, под обломками люди лежат. В камышах плавают, на той стороне сотни не похоронены.
Саперы занимались своим делом. Вколачивали сваи, тащили балки и бревна. Подбежал майор, командир инженерного батальона, доложил, что согласно плану наводится переправа через реку Ворскла.
Майор был, наверное, раньше инженером. И, надев военную форму, оставался типично гражданским человеком. В мятой, прожженной форме, с серой повязкой на правой ладони, сквозь которую проступали бурые пятна засохшей крови.
– Как обстановка? – спросил Мельников.
– Я вам уже докладывал. Под таким огнем работать невозможно. С утра выбыли более двадцати человек убитыми и ранеными. Понтоны разбивают и дырявят осколками. Мартышкин труд… только крови больше.
Подтверждая его слова, то в одном, то в другом месте поднимались столбы от разрывов мин.
– Кроме пулеметов, – рассказывал инженер, – по нам непрерывно ведут огонь батальонные минометы и полевые орудия. Иногда подсыпают снаряды 105-миллиметровые гаубицы.
Прямое попадание фугаса разорвало понтон, который только что столкнули на воду. Он мгновенно затонул. Из воды вытащили сапера. Судя по обвисшему телу, он был убит наповал. С грузовика торопливо сбросили второй понтон.
Грузовик – это был американский «Порше» – с трудом одолевал скользкий подъем, помогая себе лебедкой, прикрепленной к металлическому столбу. Когда стали снимать трос, снаряд взорвался возле борта машины. Водитель пытался добраться на пробитых шинах до перелеска, но двигатель был также поврежден. Очередной снаряд взорвался, издырявив осколками капот и кабину. Машина горела, водитель так и остался за рулем. Приблизиться к нему было невозможно из-за сильного жара.
Усилился минометный обстрел. Саперы, измотанные бесконечным напряжением, ожиданием смерти, прижимались к сваям, замирали, вслушиваясь в приближающийся жуткий свист.
– А-а-а!
– Помогите, человека ранили!
Немцы, видимо, хорошо слышали голоса. Мины полетели чаще. Мимо пронесли мокрого, заляпанного кровью и тиной бойца. Ему оторвало по локоть руку. Наложили жгут, кое-как перевязали, но требовалась срочная врачебная помощь. Обрубок с торчавшей костью непроизвольно бился и дергался, разбрызгивая кровь.
Искалеченный боец кричал так пронзительно, захлебываясь слюной, что полковник из штаба на мгновенье испытал к нему чувство брезгливой досады. Неужели не может потерпеть!
Это чувство мгновенно исчезло, когда проверяющий услышал уже знакомый свист. Он нарастал и приближался, готовый убить, разорвать его полное сил грузное тело.
– Ложись!
Мина рванула метрах в пяти, ударив тугой волной в уши. Сверху посыпались комки влажной почвы. Не дожидаясь следующего выстрела, полковник убегал, пригнувшись и оглядываясь назад.
Он был так напряжен и напуган, что едва не столкнулся с сапером, который вместе с напарником тащил на плече тяжелый брус. Сапер успел отшатнуться и проводил полковника едкой усмешкой:
– Гля, какой боров, а несется – не догонишь.
– Так и ордена растерять можно, – отозвался напарник. – Штук пять нацепил. Герой!
– Меньше. Там и медали висят.
Тем временем инженер махал руками и командовал:
– Шабаш! До вечера отдых.
Совещание продолжали в блиндаже. Выпили водки, закусывая ее крупно нарезанными ломтями хлеба и салом. Инженер, с кружкой в руке, докладывал. Возможно, доклад с недопитой водкой казался кому-то грубым нарушением устава. Но инженер делал слишком важное дело, и на такие мелочи внимания не обращали.
– Строим в основном ночью. Сегодня нас вынудили продолжить работы утром. Вы видели, что там творилось. Я приказал прекратить работы. – Он обвел взглядом присутствующих, допил свою водку и продолжил: – Днем работать невозможно, слишком плотный огонь. Три понтона установим, два уже тонут от пробоин, плюс очень большие потери. За ночь мы все же довели мост почти до правого берега, но людей тоже погибло достаточно. Немцы непрерывно освещают местность ракетами и ведут обстрел. Хотя ночью он не такой точный. Мы уже перебросили елани, начали переправлять пехоту и выносить раненых. Вдруг выползают три или четыре «тигра» и открывают огонь.
– Не «тигры», – поморщился Цимбал, и все невольно отвели взгляд от его сожженного лица. – Новые Т-4 с длинноствольными пушками и дульным тормозом. Они действительно отчасти похожи на «тигры», только орудия 75 миллиметров. Прицельность хорошая, ведут огонь с расстояния пятисот-семисот метров осколочно-фугасными снарядами. Скорострельность высокая. Всаживают за короткое время в понтоны десятка два снарядов. Одновременно ведет огонь гаубичная батарея, доламывает остатки. Все, нет моста. Можно строить заново.
