Тайный фронт - Александр Александрович Тамоников
Данила с трудом держался на ногах. В последний час его бокал обновлялся столь часто, что он наверняка сбился со счета, откуда у него брались деньги на каждый следующий. Ему было давно не важно, занимал ли он у работяг, оставлял ли в залог последние мелочи из карманов. Все это было ничто по сравнению с иглой ревности, впивавшейся ему глубокими уколами в сердце. Любовь, как нож, терзала его разум и трезвое сознание. Да трезвым он и не был почти никогда.
Татьяна! Эта женщина была самой яркой звездой в его мраке жизни. Он мечтал о ее поцелуях, которые казались ему божественными, ее улыбка рассеивала туман печали. Но его вновь настигло предательство – он снова видел, что она танцует и выслушивает комплименты других. Кто-то из тех, которые считались его приятелями, обнимали Татьяну, что-то со смехом говоря ей на ухо, и она грубо отбрасывала руку очередного ухажера и тянулась к стакану. Сегодня в пивной она опять появилась, привлекая взгляды мерзавцев и подлецов.
Здесь часто ссорились, бросались оскорблениями и угрозами. Но редко возникало что-то серьезное. На серьезную драку у этих опустившихся людей не было ни сил, ни желания. Когда все началось, Сосновский даже не осознал, что зарождался скандал. Звук разбивающегося бокала вырвал его из мутной задумчивости. Крепкая рука зацепила Данилу за плечо. В голосах мужчин слышались издевки, грубые насмешки и намеки на то, чем Татьяна занимается, пока он уходит с головой в дурман алкоголя. Михаил не заметил, как пьяный гнев Данилы, накапливавшийся изо дня в день, вспыхнул как пламя.
– Что же ты стал гавкать? – спросил его один из собутыльников, бросив взгляд на Татьяну. – Чья же она кукла?
Данила не то чтобы осознал слова, но глумливый тон вызвал в нем лютую ненависть. Он шагнул вперед, замахнувшись пустой стеклянной кружкой. Удар прозвучал гулко в неожиданно наступившей тишине. Собутыльник покачнулся, сжав рукой окровавленный лоб. Тишина продлилась лишь краткий миг, а затем заведение погрузилось в хаос. Кто-то прокричал за спиной, другой ударил Данилу, но он, невзирая на боль, рвался выразить каждому присутствующему свое возмущение. Руки нелепо метались в воздухе, люди каким-то чудом увертывалась от летящих в них предметов. Казалось, мир сжался до этого небольшого круга, в центре которого была всего лишь одна женщина – Татьяна.
«Добром это не кончится», – хмуро подумал Сосновский, отодвигая от себя кружку с недопитым пивом. Все это походило на пьесу абсурда, в которой Данила играл роль задетого уязвимого героя. Однако пьеса эта имела зловещую развязку. В самый разгар потасовки на улице стали раздаваться затяжные звуки милицейских сирен. Милиция появилась довольно быстро, деловито разняла участников ссоры, нескольких наиболее агрессивных пьяниц вывели, завернув им руки за спину. А потом обнаружилось, что под столом лежит Данила и держится рукой за живот. Между его пальцами сочилась кровь.
Вот она – жестокая развязка, плата за бессмысленность существования. Здесь, на полу пивной, кровь смешивалась с пролитыми остатками пива, и никого это особо не волновало. Ведь это была самая обыденная картина для места, где никто более не знал ни настоящих имен, ни истинных страданий. И только Татьяна стояла в углу, в ее глазах застыли ужас и растерянность. Как-то само собой в глаза Сосновскому бросилось, что трое мужчин, выпивавших за одним столиком с Татьяной, ищут ее глазами. И в глазах ничего доброго не было. А ведь это один из них ударил Данилу ножом, понял Сосновский. А теперь, распаленные алкоголем и запахом крови, собственной безнаказанностью, они могут расправиться и с ней. Белая горячка, затуманенный ревностью мозг дебила – слишком предсказуемая реакция.
– Пошли со мной, пока тебя здесь не прибили! – резко бросил Михаил, схватил женщину за руку и потащил к двери за стойкой с пивными кружками.
Дверь вела в мойку, а оттуда на улицу, на хозяйственный двор. Женщина не вырывалась, она шла туда, куда ее влекла уверенная рука мужчины. Вряд ли она понимала, что произошло и почему. Но уйти далеко не удалось. Прямо во дворе их догнали двое из той компании. Мерзкие рожи, слюнявые рты и засаленные пиджаки на животе.
– Ну-ка, ты, хилый, – смачно сплюнув, прохрипел один. – Куда Танюху нашу повел? Она нам должна и еще не расплатилась. Ты че, хочешь свои кишки увидеть, хлыст?
– Исчезни с глаз, – поморщился Сосновский, крепко держа Татьяну за руку и стараясь пройти вдоль забора к воротам. – Я тебя не видел, и ты меня забудь.
– Ах ты, падла! – изрыгнул второй, и в воздухе мелькнуло лезвие финки.
Не выпуская из ладони женской руки, Михаил точным ударом носка ботинка в запястье выбил нож, а потом коротким крюком справа в голову уложил соперника на землю. Второй охнул от увиденного, но был слишком пьян, чтобы испугаться. И тем более чтобы вести себя осторожно и разумно. Он схватил увесистую палку, похожую на обломок оглобли. Сосновский нагнулся, и дубина просвистела над его головой. Следом Михаил вогнал кулак противнику в солнечное сплетение с такой силой и скоростью, что пьяница сразу согнулся пополам и, кашляя, рухнул на землю.
Сосновский несколько минут тащил Татьяну по улице, оглядываясь назад и пытаясь убедиться, что за ними не гонятся другие дружки Татьяны или милиционеры. Наконец он остановился в подворотне и вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. Женщина смотрела на него во все глаза и, кажется, немного протрезвела.
– Ты блатной? – спросила она. – Хорошо дерешься! Ты мне нравишься. Ну что, пойдем ко мне или к тебе? Я тебя так обласкаю, что ты не захочешь, чтобы я уходила… А у тебя есть дома выпить?
Глава 2
Шелестов придирчиво осмотрел свою форму, поправил погон на гимнастерке, расправил складки под ремнем. «Интересно, – подумал он, – кому-то бросится в глаза появление нового подполковника в советской военной комендатуре
