Андрей Таманцев - Молчание золота

— Водки выпить? — вдруг прозвучал за спиной лже-Арбена тихий голос. — А может, сначала станцуешь?

Лже-Арбен вздрогнул, начал поворачивать голову, но тут черты сидящей на нем девушки исказились детским обвальным ужасом, губы ее искривились беззвучным криком — и на двойника наркобарона обрушилась тьма. Безболезненно, безвозвратно, словно в красивой голливудской съемке отсеклись все звуки, перед глазами, как в калейдоскопе в детстве, вытанцевалась пестро-багровая рябь, соткавшаяся в плотную, как театральный занавес, пелену. «Арбен Гусеница» еще успел ощутить в задней части шеи, у основания черепа, что-то холодное, а в следующую долю мгновения этот холод словно взорвался и залил сознание двойника, как волна накрывает с головой незадачливого купальщика.

Девица свалилась с Густери в джакузи, а вторая, онемев от ужаса, упала на спину, не отрывая глаз от шеи «Арбена Гусеницы», из которой торчало что-то прозрачное, продолговатое. Двойник запрокинулся на спину, и по прозрачному предмету, проникшему в его мозг, потекла маленькая струйка крови.

Это была… сосулька. Обычная, из льда. Оружие, которое не могло обнаружиться ни одним металлоискателем, но не становящееся от того менее грозным в умелых руках.

Боцман, чье лицо было скрыто маской, глянул на окаменевших от ужаса девушек и, круто развернувшись на каблуках, бросился к выходу…

Москва, несколько дней спустя

Пастухов

— Товарищ генерал, — закончил я доклад об операции, Арбен Густери, более известный как наркобарон Гусеница, ликвидирован.

— Генерал-лейтенант Нифонтов, начальник Управления по планированию специальных мероприятий (УПСМ), не отрывал взгляда от тускло отсвечивающей поверхности столa. Он молчал. Генерал-майор Голубков, координатор оперативного отдела УПСМ и наш давний куратор, прищурил глаза — мне показалось, что в них промелькнула какая-то смутная тревога. Он поглядел на сидящих за столом членов нашей команды — бывшего старлея Дмитрия Хохлова (оперативный псевдоним — Боцман), бывшего лейтенанта Олега Мухина (Муха), бывшего же капитана медицинской службы Ивана Перегудова (Док). Я, бывший капитан спецназа Сергей Пастухов (Пастух), стоял последним. Именно мне и адресовались слова Нифонтова, сказанные нарочито медленно, врастяжку, негромким, пугающе спокойным голосом:

— Сергей Сергеевич, вы, как руководитель миссии, должны были проконтролировать выполнение, не так ли?

— Совершенно верно, Александр Николаевич. — Я обратился бы к нему так, даже если состоял бы в штате управления — так было здесь принято обращаться к начальству вообще: не по-уставному, а по имени-отчеству. — Я даже был на похоронах Густери. Думаю, что у нас, на похоронах Льва Толстого, народу меньше было.

— А где похоронен Густери?

— У него двойное гражданство, албанское и греческое. Он похоронен на острове Керкира, греческой территории. Такой пышный памятник ему отгрохали, просто Парфенон Афинский отдыхает! — чуть улыбнулся я. Однако генерал Нифонтов ничуть не впечатлился моей шуткой. Он встал со своего места, порывисто прошелся по кабинету взад-вперед, бросая на нас быстрые, резкие взгляды, а потом взмахнул рукой и, подняв голос на два тона, выговорил:

— А вот теперь послушайте, что по этому поводу думает греческая полиция. Сводка, датированная вчерашним днем. Читаю: «Зафиксирован акт вандализма на кладбище города Керкира, том самом, где был похоронен Арбен Густери». Догадываетесь, что там могло произойти, нет?

Лица всех присутствующих вытянулись. Я выговорил:

— Неужели?

— Вот именно, — с ударением произнес генерал. — Вот именно! Была вскрыта могила только что похороненного наркобарона, и надо думать, что на эксгумацию никто ордера не давал. Я даже обратился в соответствующие греческие органы, где мне разъяснили, что к чему. Чуть меня за идиота не посчитали! — Голос Нифонтова зазвенел металлом. — Далее, товарищи. Вот газета считает самым интересным, что злоумышленники, вскрыв могилу, ничего оттуда не взяли.

Генерал-майор Голубков поднял брови:

— Ничего?

— Ничего.

— Включая тело погребенного?

— Включая. Вот в этом-то вся и сложность.

— Но если в могиле Густери им ничего не потребовалось, то зачем нужно было ее вскрывать?

— Тут, собственно, долго гадать не приходится. Греческие коллеги, надо отдать, им должное, быстро разобрались в мотивах инцидента. Так вот, выяснилось, что в могиле находится вовсе НЕ ГУСТЕРИ.

Молчание. Потом не выдержал Боцман:

— То есть как — не Густери? Значит, я…

— Да, значит, ты убрал не того человека. Очевидно, наркобарон получил информацию о том, что на него готовится покушение, и своевременно произвел подмену — задействовал двойника. Вот этого двойника ты, Боцман, и убрал. Личность его уже установлена: это некто Костас Гаракис, грек по национальности, актер по профессии, уроженец Афин.

— Понятно, — мрачно сказал Боцман. — Значит, какая-то сволочь слила оперативную информацию и Густери вовремя смылся. Очень хорошо.

Я бросил на него быстрый взгляд и, обращаясь к Нифонтову, сказал:

— Значит, операция полностью провалена? В таком случае необходимо разобраться, где произошла утечка информации,

Слова мои звякнули, как бутылочное стекло. Для меня они прозвучали словно бы со стороны, и, кажется, прозвучали жалко. Конечно же, и Нифонтов, и Голубков это почувствовали. Нифонтов мрачно смотрел на поверхность стола, как будто рассчитывал найти на ней отгадку мучивший его проблемы, и бросил:

— Задание не отменяется. Густери нужно найти. Поскольку действовать, скорее всего, придется на чужой территории, мы вновь обращаемся к вам, Сергей Сергеевич, к помощи вашей команды. Плата — обычная. Чем надо — поможем, без вопросов. Так что действуйте, солдаты удачи, Но — без спешки. По спешке только слоны родятся, а к этому вопросу нужно подойти обстоятельно. И даже, точнее говоря, осмотрительно…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДАРЫ СИЛЬНЫХ

Москва, декабрь 2002 года

— Девочка моя.

Она повернулась вполоборота, зная, что он неотрывно разглядывает ее, и чему-то тихо засмеялась. У нее был тонкий, камейный профиль, и ему всегда казалось, что он видел ее давно-давно, тысячелетия назад, что она навсегда запечатлелась в его памяти именно этим профилем, подобным живому абрису лица божественной Хатшепсут, перенесенным потом в камень древнеегипетских памятников. Он проговорил:

— Я даже не знаю, как это выразить… дело в том, что я хотел подарить тебе одну вещь. Конечно, я понимаю, что не имею права делать этого, потому что эта вещь представляет собой огромную ценность…

Она с живостью повернулась.

— …И дело даже не в деньгах, — продолжал он, тепля в губах странную блуждающую улыбку, которая могла показаться равно и нежной, и зловещей, и даже… страдальческой, что ли. — Конечно, дело не в деньгах. Но ты, девочка…

— Когда ты называешь меня так — «девочка», у тебя такой смешной и странный акцент и такая мягкая буква «ч», что это сразу выдает в тебе нерусского. Несмотря на то что твои родители из России.

Он чуть заметно пожал плечами:

— Каждый, кто родился на территории Французской Республики, автоматически получает французское гражданство. Так произошло и со мной.

— А правда, что ты родился в самолете, пролетая над Парижем?

— Скорее над Лотарингией, — поправил он.

— Да я не о том… В русском языке есть такое идиоматическое выражение: «пролетать, как фанера над Парижем».

— Девочка, тебе как-то не идет употребление таких умных слов, это даже пугает.

— Что, я страшна, да? — Она потянулась всем телом, как холеная, сытая кошка, и в глазах француза вспыхнули колючие искорки. — Однако же, дорогой мой Ленни, я не только женщина, а еще и аспирантка кафедры романских языков, так что мне положено употреблять умные слова, как ты выразился. Но если это тебя утомило — извини. Ты что-то говорил о подарке?..

Леон Ламбер, гражданин Французской Республики и галантный кавалер, был известным археологом, в свое время специализировавшимся на египтологии, а потом перешедшим к исследованиям в области скифо-сарматских поселений в Таврии. Помимо этого в последнее время он занялся культурологическими проблемами среднеазиатских тираний, а проще говоря, съездил на раскопки близ Самарканда и Бухары, где под пластами безгласной и древней земли покоились останки державы Железного хромца — Тимура, более известного как Тамерлан. Он только что вернулся оттуда совершенно поглощенный впечатлениями и вот теперь сидел со своей любовницей Еленой во французском ресторане в Москве и занимал ее разговорами.

Впрочем, Елена, высокая статная девушка лет двадцати пяти, с чуть раскосыми глазами, точеными чертами лица и большим хищным ртом, сама могла занять разговорами кого угодно: с ее высшим филологическим образованием, рафинированным интеллектом и прекрасной манерой изъясняться это была не проблема. Ламбер находил Елену идеальной женщиной. Ему вообще нравились русские. А эта русская, с пикантной примесью восточной крови, с бархатной ленцой, которая разлилась в миндалевидных глазах и сквозила в каждом жесте, небрежном ли, как у сонной кошки, или отточенно-остром, как у бросающейся на жертву змеи, — эта русская совершенно покорила Ламбера.