Геннадий Васильев - Я из тех, кто вернулся
Действительно, душманы обрушили на них настоящий огненный шквал. Весенняя пашня закипела от горячего свинца. Воздух зазвенел от визгливого разноголосья летящих пуль. Клочья горьковатого, душного дыма неслись от останков павшего вертолета, все еще мешая духам вести настоящий, прицельный огонь.
Шульгин видел, как душманы пытаются поднять на станок смертоносный ДШК, и только этот страшный объект и держал на прицеле своего автомата. 500-метровое расстояние было очень удобным для его «калашникова». Шульгин любил такой дуэльный барьер.
Поднимались над черными валунами, камнями разваленной кладки пестрые халаты душманов, и летела неожиданная шульгинская очередь, короткая, всего в две пули. Шульгин перекатывался на другую сторону бруствера, а за каменной кладкой на другой стороне ущелья раздавались гортанные крики. Выстрелы, видимо, были меткими.
Две пули – оптимальное число для автоматной очереди, этому Шульгина учил его первый «афганский» командир в учебном спецполку Туркестана, готовивший к отправке «за речку» пополнения солдат. «Третья пуля уже идет вразнос, отклоняется от цели, это лишняя трата боеприпасов, – учил его бывший ротный. – К тому же длинная очередь – лишняя опасность засветить, открыть свое положение. Чем меньше времени ты на виду у противника, тем меньше времени даешь ему на прицеливание. Если укладываешься со своим выстрелом в 1–2 секунды, нормально… Припозднился немного, и ты уже «трупешник».
И Шульгин быстро выныривал из-за своего укрытия, стрелял, нырком уходил в землю и зычно выкрикивал команду «лежать!» поднимающимся над окопами головам своих солдат. Участие всех его ребят в этой неравной огненной схватке было излишне.
Возможно, Шульгин вообще неверно понимал смысл боевых действий в этой необычной войне без фронтов и правил. Для него главным значилось сохранить подчиненных в самой опасной ситуации. Вопреки жестоким обстоятельствам сохранить живыми, оставить в боевом строю, возвратить на «большую землю» к долгожданному солдатскому «дембелю». Этот простой смысл так прочно вошел в сознание Шульгина, что невозможно было убедить его напрасно жертвовать жизнями своих ребят во имя взятия какой-либо безымянной высоты или какого-то важного афганского укрепления. Взятые высоты и укрепления все равно приходилось возвращать обратно хозяевам. Такие победы не имели в глазах Шульгина серьезной цены.
Победа не всегда измеряется количеством взятых высот. И все же в самые горячие места часто посылали старшим именно Шульгина. Возможно, за то, что он умел обходиться минимальными потерями. Возможно, подобный смысл боевых действий в необъявленной войне видели многие офицеры в Афганистане. Но встречались среди них и бездумные растратчики чужих жизней…
– Метель-один! Я Основа, прием! – раздался в эфире нервный голос начальника политотдела подполковника Замятина, постоянно взвинченного человека с неизменными претензиями ко всем офицерам полка. – Доложите о моральном состоянии личного состава.
Шульгин, только что поймавший в прорезь прицела поднимающихся духов и нажавший на курок с невольным рывком, выругался – очередь сорвалась.
Он нехотя сжал тангенту и ответил:
– Основа! Метель-один! Докладываю… Моральное состояние группы на пределе. Вокруг гарь от сгоревших «вертушек», до сих пор падает пепел. Сами не можем поднять головы. А теперь, извините, не до разговоров. Идет бой. Прерываю связь. Прием!
– Метель-один! – зашипел в ларингофонах неприязненный голос. – Приказываю немедленно поднять моральное состояние группы. Не забывайте о своем партийном долге. Вы – прежде всего политработник, замполит стрелковой роты. И это вам не просто шашкой махать…
Шульгин снова беззвучно выругался.
Почему-то не чувствовал подполковник Замятин разительного несоответствия своих слов с обстановкой. Почему-то всегда говорил и действовал этот человек невпопад, словно стоял ко всем спиной. Намертво привязанный к каким-то неживым истинам, он пытался всю жизнь афганского полка подчинить букве машинописных инструкций.
Голос Замятина продолжал раздраженно бубнить по далекой связи, но Шульгин, прижавшийся щекой к деревянному цевью, не дыша, посылал пули по развалинам душманского укрепления. Как важно было не дать духам поднять этот чудовищный пулемет, из-за которого только что сознательно ушел из жизни прекрасный смелый человек! Как жаль, что Шульгин не был с ним лично знаком. Как жаль, что никогда уже не сможет пожать ему руку. Жаль…
И шульгинские пули страстно жалили воздух жгучими жалами. Жаль, жаль… За командира погибшего борта. Жаль… За разнесенных в клочья ребят. Жаль… За слезы матерей и жен. Жаль, жаль…
Душманы так и не смогли поставить на станок свой крупнокалиберный пулемет. Не успели залить свинцом единственный действующий ствол ушедшей в землю группы. Не сумели подойти ближе. Слишком грамотно действовали свалившиеся из дымящейся «вертушки» русские парни. Ни один из них не подставился навстречу шквальному огню, ни один не остался на прицелах китайских стволов больше секунды. А время уходило, и уже появились на утреннем горизонте черные точки боевых вертолетов файзабадской эскадрильи. Налет этой разъяренной воздушной стаи в защитном зеленом камуфляже был ужасен.
Шульгин направил зеленую ракету в сторону душманской высоты и приказал своим ребятам немедленно выбросить оранжевые дымы.
– Земля! Я – Воздух! Наблюдаем вас отчетливо, – вышел на связь старший боевых «вертушек», – видим ваши дымы и направление атаки. А теперь прижмитесь к земле. Ложитесь на самое дно, ребята. Будем разносить все вокруг в клочья. Командир приказал забросать духов «капельками».
«Капельками» по связи назывались авиационные бомбы – самое мощное снаряжение винтокрылых машин. Андрей знал, как виртуозно могли кидать эти «капельки» воздушные снайперы файзабадской эскадрильи. Они кидали их не просто обычным полуслепым броском, а, словно опытные игроки в классический гольф, метали летящую смерть точным броском-накатом в намеченную лунку. Таким броском они могли закинуть бомбу даже в открытую дверь глинобитного сарая. И Шульгин был свидетелем подобных снайперских попаданий.
Он видел, как, задыхаясь, бежали душманы, спасаясь от воздушных «акул», как падали бородатые чалмоносцы в черные проемы дверей, преследуемые пулеметной очередью, вздыхали, наверное, облегченно в темной спасительной глубине и как летела за ними в самый зев распахнутой двери пузатая бомба. Дом поднимался на воздух, и гордо рассекала грудью поднятые обломки молниеподобная машина в пятнах зеленого камуфляжа.
Сейчас вся файзабадская эскадрилья камнем падала на враждебную высоту, и летели от нее черные точки «капелек», огненные хлопья ракет и тонкие нити пулеметных очередей, сея разрушение и смерть.
Шульгин видел, как вздыбилась земля вокруг душманских позиций, как поднялась в воздух стена мелких камней, кусков глины, кровавых лоскутов и обломков оружия, как разнесся по ущелью оглушительный гул, смешавшийся с человеческим воем. Даже шульгинские парни не выдержали и вылезли наверх, выставив чумазые лбы над земляными холмами окопов. Привычные к разным картинам войны, с удивлением наблюдали они агонию банды и только досадно морщили лица на крики Шульгина, приказывавшего лечь в укрытия.
Осколки летели через ущелье в их сторону, но солдаты только прижимались к земле от тонкого визга ввинчивающихся в пашню кусков железа, мелких камней и, по-мальчишески раскрыв рты, глядели на кровавый спектакль танцующих над высотой воздушных стрекоз.
За эскадрильей боевых вертолетов летели уже пары с десантами рейдовых рот. Штурмовой батальон майора Трофимова, укрепленный полковой разведывательной ротой, саперной группой и отделением химвзвода с огнеметами, выбрасывался вокруг Шульгина, вгрызаясь в каменные хребты. Горы оружия вставали вокруг десятка недавно беспомощных шульгинских стволов.
И уже завыли мины батальонной батареи. Поплыли облачки дыма над разрывами посреди развороченных камней. Гулкой дробью зарокотал крупнокалиберный «Утес». Пошли в полк координаты душманской высоты для полковой артиллерии. Повис над головами желтый шар первого пристрельного снаряда.
Русская пехота замела своей страшной «косой» по верхушкам афганских гор, по склонам весенних пашен, по уцелевшей с зимы жесткой соломе прошлогодней травы. И обросли неуютные горы рыжими солдатскими бушлатами, серыми крылышками ушанок, выцветшей тканью вещевых мешков, и покатились вниз по склонам скомканные пустые пачки из-под дешевых сигарет, блестящие, в масле, пустые консервные банки и клочья несвежих советских газет.
4
– Богунов, поднимай ребят! – Шульгин выпрыгнул из своего окопа. – Посмотри-ка, они уже спят вповалку. Наелись земли, наглотались дыма, насмотрелись военных кошмаров и спокойно улеглись на боковую… Настоящая фронтовая голь…
