Андрей Константинов - Специалист
— Вроде нормальный… Сказал, что ему обязательно с тобой надо переговорить… У него с собой папка какая-то…
Обнорский вздохнул:
— Ну, запускай… Ежели с папкой… Секретарша вышла, и через несколько секунд в кабинет зашел мужчина чуть выше среднего роста, сухощавый и, что сразу автоматически отметил про себя Серегин, одетый в легкую кожаную куртку, хотя на улице было еще достаточно холодно. Посетитель мягко развернулся, закрывая за собой дверь, — Андрей оценил пластичность его движений, поднялся из кресла и встретился с вошедшим глазами… Во взгляде незнакомца не плескалось безумие, но и нормальными такие глаза назвать было трудно… Таких глаз Обнорский навидался в своей жизни достаточно — он до сих пор безошибочно именно по глазам определял тех, кому пришлось в жизни хлебнуть по полной войны, крови и горечи утрат… В таких глазах словно невидимые клейма стоят, и ничем эти клейма не вытравить… Короткие русые волосы посетителя были густо пробиты сединой, а на левой щеке змеился глубокий шрам — от глаза почти до самого подбородка…
— Здравствуйте, — сказал Андрей и показал рукой на стул. — Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, — кивнул человек и сел, примостив на коленях прозрачную пластиковую папку средней толщины. Мужчина явно волновался, хотя умело волнение свое скрывал.
— Андрей Викторович, вы извините, что я вас отвлекаю, но мне очень нужно было поговорить именно с вами… Я читал ваши статьи и книги, поэтому…
Незнакомец умолк, словно говорить ему было трудно, затем неожиданно спросил:
— Говорят, вы офицером были? Серегин удивленно повел подбородком:
— А откуда вы, собственно? Незнакомец усмехнулся одними губами:
— Слухом земля полнится… Один мой бывший сослуживец пересекался с вашим бывшим шефом… С Громовым Дмитрием Геннадьевичем. Помните такого?
— Конечно. — Андрей закурил, пытаясь скрыть ощущение тревоги, которое появлялось всякий раз, когда он вспоминал о Йемене, где подполковник Громов был советником командира седьмой парашютно-десантной бригады спецназа ГРУ ГШ МОНДРЙ, а Обнорский при нем переводчиком. — А где сейчас Дмитрий Геннадьевич? Мы как-то с тех самых пор потеряли друг друга… Его раненого из Адена эвакуировали в восемьдесят пятом…
Посетитель кивнул, провел рукой по волосам и вздохнул:
— Где сейчас, не знаю, а пять лет назад еще служил под Новосибирском. Генералом так и не стал, а полковника он еще в восьмидесятых получил. Я с ним сам не был знаком, это один мой хороший… друг… служил с ним вместе. Громов про вас часто вспоминал, он, кстати, знал, что вы журналистом стали…
Серегин почувствовал укор совести — надо же, Громов о нем помнил и даже, видимо справки наводил, а вот он, Андрей, так и не удосужился Дмитрия Геннадьевича найти и хотя бы раз написать ему. Все некогда было… Да и не очень любил Обнорский вспоминать о Йемене и обо всем, что с ним было связано… Андрей глубоко затянулся сигаретным дымом и спросил:
— А вы… вы тоже — офицер?
Гость медленно покачал головой и чуть прикрыл глаза, как от бесконечной, давно вымотавшей его и ставшей уже привычной головной боли:
— Был… когда-то… Бригада спецназа, ГРУ ГШ, офицерская рота глубинной разведки…
— Вот как? — оживился Обнорский. — Стало быть, мы некоторым образом, чуть-чуть совсем, бывшие коллеги… За кордоном, наверное, тоже приходилось бывать?
Шрам на щеке незнакомца дернулся, в глазах промелькнул металлический отблеск, сказавший Андрею немного больше лаконичного ответа:
— Приходилось.
— Ну а сейчас чем занимаетесь?
— Да… в общем-то ничем. Всякой ерундой.
— Понятно, — Серегин кивнул, потушил сигарету и задал новый вопрос, даже не один, а два. — Ну а что вас привело к нам? Простите, вас как зовут?
Посетитель чуть замялся.
— Зовут… Владимиром… Хотя это не так важно. Я… Андрей Викторович, тут такое дело. У меня здесь, — Владимир, или человек, назвавшийся этим именем, чуть прихлопнул рукой папку, лежавшую у него на коленях, — как бы это сказать… рукопись… Я бы очень хотел… если это, конечно, возможно, чтобы вы ее прочитали… Мне очень важно узнать ваше мнение… Я никогда ничего не писал. А тут… обстоятельства так сложились, что было время… Я не знаю, представляет ли это какую-нибудь ценность в литературном плане… Хотя, наверное, к этому вряд ли подходит слово «литература»… И все-таки для меня это очень важно. По целому ряду обстоятельств…
— А-а, так вы, стало быть, начинающий автор?
Обнорский улыбнулся, постаравшись, чтобы улыбка получилась приветливой, а не снисходительной. К нему часто приходили люди, приносили свои рукописи и просили помочь их опубликовать. В последние годы многие представители самых разных профессий пробовали себя на литературном поприще — чаще всего это были обычные графоманы, считавшие, что именно они могут сказать миру что-то новое и интересное. Россия, как это ни странно, переживала книжный бум, и самое интересное заключалось в том, что многие «шедевры» действительно публиковались, и даже довольно приличными тиражами. Теперь Андрею показалось, что он понял, почему посетитель так напряжен — обычное волнение новичка, озабоченного продвижением своего детища. Однако гость снова удивил:
— Начинающий? Я, Андрей Викторович, скорее — заканчивающий автор… Я не думаю, чтобы у меня была возможность заниматься писательством дальше. Да и какой из меня писатель… Просто… Так сложились обстоятельства, что у меня было очень много свободного времени, его надо было чем-то заполнить. И вот… К литературной славе я не стремлюсь, поверьте… Для меня это никакого значения не имеет… Я действительно попробовал что-то написать в первый раз… Самому себя оценить трудно, а узнать, что все-таки получилось, очень хочется. Я же в этом не специалист. Я понимаю, что вы человек занятой, но… Мне именно про вас говорили, что вы-то как раз… специалист.
Владимир как-то странно запнулся на слове «специалист», рука его, придавливавшая папку с рукописью к коленям, напряглась.
— Ну, какой из меня специалист, — махнул рукой Обнорский. — Специалисты все в Союзах писателей. Их у нас теперь много. И союзов, и писателей. А я самоучка. Честно говоря, я даже и сам не понимаю, как умудрился свои книги написать… Хорошо, оставьте рукопись, я прочитаю… Сами понимаете, гарантировать ничего не могу, но если вещь… э… э… кондиционная, то я порекомендую ее своим издателям. А уж они решат…
Гость покачал головой:
— Вопрос издания волнует меня меньше всего, поверьте. Мне просто нужно узнать ваше мнение… Владимир встал и протянул папку Обнорскому.
— Здесь не все… Только первая часть… Мне осталось несколько страниц закончить… Да и вас не хотелось перегружать… Если все это лажа, так это и по первой части понятно будет…
Андрей тоже встал с кресла, взял папку, небрежно положил ее в ящик стола. Владимир проводил ее таким взглядом, каким матери провожают уходящих в армию сыновей.
— Андрей Викторович, вы извините, что не напечатано, а от руки написано… Возможности не было… И это — единственный экземпляр.
— Не волнуйтесь, — хмыкнул Обнорский. — У меня не пропадет.
— Я не к этому, — смутился Владимир. — Извините… А когда… Когда вы сможете просмотреть?
Андрей вздохнул и пожал плечами:
— У нас сейчас запарка в агентстве… Зайдите недели через две…
Гость закусил губу и потер рукой щеку со шрамом:
— Андрей Викторович… Вы простите… Через две недели меня уже наверняка не будет в городе… У меня обстоятельства.
«Да что он все время про обстоятельства говорит, — с легким раздражением подумал Серегин. — У кого их нет, этих обстоятельств». Но потом посмотрел в глаза Владимиру и понял — нет, не понял, а интуитивно почувствовал, — что тот не врет. У него действительно обстоятельства, и, видимо, какие-то очень непростые.
— Хорошо, — сказал Обнорский. — Через неделю вас устроит? Точнее, через восемь дней, во вторник. По понедельникам у нас летучки… Что это получается у нас — 23 февраля… Как раз праздник… М-да… Устроит этот день?
— Да, конечно.
Посетитель, видимо, обрадовался, потому что губы его искривила странная усмешка, которую он, наверное, считал улыбкой. Так усмехаются люди, которые когда-то умели хорошо улыбаться и заразительно хохотать и которых жизнь долго, очень долго переучивала… Он заторопился, но уже в дверях кабинета обернулся:
— Так, значит, я 23 февраля захожу?
— Да, — кивнул Обнорский. — Всего доброго, до встречи.
— До встречи.
Гость закрыл за собой дверь, оставив Обнорского в кабинете одного.
Андрей вовсе не собирался читать эту рукопись сразу, в тот же день, — работы было полно, да и не ожидал он от этой папки ничего особенного, честно говоря.
Однако, сделав несколько срочных телефонных звонков, покрутившись по агентству и отдав несколько распоряжений сотрудникам, Андрей вдруг понял, что странный гость, который толком даже не представился, не выходит у него из головы. С досадой внутренне крякнув, он скомкал разговор с Максом Кононовым, которого продирал в коридоре за историю с «Калейдоскопом», вернулся в кабинет, достал рукопись из ящика стола, разложил страницы перед собой и начал читать…
