Сергей Зверев - Таежный спрут
– Это что, Туманов? – Алиса вскарабкалась ему на спину.
– Щит управления… Так мне представляется. Девочка, а ведь здесь происходит подключение какой-то хреновины к генератору.
– А почему здесь? – Алиса сделала умное лицо.
– А ты молодец, головастик, – похвалил Туманов. – Действительно, почему здесь? Соображаешь. Хотя лично мне до фонаря, почему оно здесь, а не где-то в другом месте. Наверное, удобное место для разводки, чтобы подцепить автоматику. Меня больше интригует: как?
А то и в самом деле неувязочка. Не на тросе же сюда спускается обслуга. Хочешь не хочешь, а ответ ужасно прост (и ответ единственный). Он оборотил свой взор налево. За ним и Алиса повернула головку. Естественно… Они одновременно надавили ногами. И давили до тех пор, пока сливающаяся с трубой вогнутая дверца не отъехала в сторону, выставив на обозрение кромешно-черную дыру.
– Открылась дверь, и я в момент растаял, – довольный собой, сообщил Туманов и тихо засмеялся.
– Как это удобно, – восхитилась Алиса, – даже не нужно выходить. Открыл дверцу, протянул руку, пощелкал где надо – и ушел обратно. Зайдем?
Туманов кивнул.
– Пожалуй. От такого соблазна мы не устоим. Но я хочу предупредить тебя – на этом наша с тобой развлекательная прогулка, увы, завершается, и начинаются суровые испытания. Так что будь добра не срамить моих седин.
Глушь, темень страшная… За люком два коридора. Один налево вдоль стены, короткий и упирается в дверь. Второй – низкий и узенький – прямо. Где заканчивается, не поймешь – фонарь не добивает. Как в сказке: налево пойдешь – глаз потеряешь, направо пойдешь – оба потеряешь…
– Погадаем, – пошутил Туманов.
– Давай, – подавленно согласилась Алиса. – Предлагаю заняться румфологией. На Западе очень модное поветрие. Вся Америка вповалку – особенно «кинозвезды».
– Это что за хрень?
– А по отпечатку задницы. Представляешь, оказывается, каждая задница имеет свои… ну эти… – Алиса задумалась, – индивидуальные особенности. Как отпечатки пальцев. Специалист подкладывает под тебя бумагу, пропитанную чернилами, дает посидеть – и пожалуйста. Вся жизнь как на ладони.
– Ловко придумано, – оценил Туманов. – Но мы не будем. Твоя задница еще формируется и достойна лишь ремня.
– Твоя тоже формируется? – осторожно поинтересовалась Алиса.
– Ладно, не мели вздор. Вспоминай иногда, где находишься.
Гадать особенно не пришлось: дверь слева – стальной лист с окантовкой в виде уголков – оказалась заперта на ключ. Пришлось возвращаться и исследовать коридор. Шли гуськом – он первым, Алиса в обозе, – вдвоем бы они не уместились, коридорчик едва достигал полуметра в ширину. В низких местах приходилось нагибаться, чтобы не задеть торчащие из потолка крючья. Проход, по всей видимости, связывал подсобные помещения – чересчур уж он выглядел неухоженным. Похожие коридоры в родной совдепии практикуют в подвалах многоэтажек, где граждане в кабинках хранят картошку и ненужную мебель. У него тоже был такой. Он хранил в нем рваное полосатое кресло, оставшееся от покойных родителей и всегда напоминавшее ему кота Матроскина.
За поворотом почувствовали сквозняк – пересекались вентиляционные каналы. Осветив коридор, Туманов задумался. Ощущение чьего-то присутствия в подвале усилилось – проход оставался таким же узким, но с правой стороны появились деревянные переборки, похожие на кабинки.
– Сифонит, – прошептала Алиса. – Холодно здесь…
– Лишь бы не страшно, – он выключил фонарь и взял девочку за руку. Ладошка у Алисы была холодной и слегка дрожала.
– Туманов… – Девчонка приподнялась на цыпочки и зашептала ему в ухо: – Ты меня извини за нескромность… Можно тебя попросить?
– В туалет хочешь? – догадался он.
– Нет, не хочу, – она немного растерялась. – У меня к тебе другая просьба… Ты такой сильный, Туманов… Можно, я в тебя влюблюсь?
– Можно, – крякнул он, – но это не принесет тебе счастья. Я люблю старых и толстых.
Алиса возмущенно засопела.
– Ты извращенец?
Он не смутился.
– Не совсем. Просто у меня такие, мм… преференции. Предпочтения. Тебе не понять.
– Хорошо, Туманов… – Он испугался, что она откусит ему ухо. – Черт с тобой. Через пять лет мне будет восемнадцать, я стану старой и толстой. Подождешь меня пять лет?
– Подожду. В консервной банке. Алиса, охота тебе пороть всякую чушь? Мы носимся, заломив рога, вторые сутки, а ты все никак не можешь понять, что опасность, в которой мы с тобой по уши, – смертельная. Или тебе нравится это слово?
Воистину, проявления страха безграничны. А в исполнении Алисы – полный спектр: от безрассудной храбрости до стремления выскочить за первого встречного.
Несколько минут они простояли в молчании. Когда привыкли глаза и стали видны бледные полосы света, струящиеся через перегородки, тронулись в путь.
Вдоль коридора тянулись сумрачные помещения, заставленные оборудованием. Серые стены, какие-то угловатые электрошкафы, будки, посты управления. Раздавались приглушенные голоса. Некто в сером халате возился со шваброй – гремело половое ведро и шлепала тряпка. Второй стоял спиной у небольшого жужжащего станочка и разрезал круглой пилой армированный шланг. Основная часть помещения напоминала аппаратную, остальная – механическую мастерскую. Табличка на двери по понятным причинам отсутствовала. Дверь находилась в конце коридора, метрах в трех от тупиковой стены, и, судя по всему, не являлась единственным входом в аппаратную: сквозь щели очерчивалась еще одна дверь – около нее и стоял отрезной станок и мужик, терпеливо грызущий рукав.
Туманов довел Алису до тупика. В углу царила темень, свет не проникал сквозь щели в досках – с той стороны все пространство от пола до потолка занимал шкаф. В случае опасности он помог бы раствориться в этой темени.
– Ждем, – шепнул Туманов.
– Чего? – откликнулась Алиса.
– Не знаю, – он пожал плечами. – Но грамотная разведка не терпит суеты – говорю тебе как бывалый лазутчик…
– Что, Сергеич, опять нелады? – донесся из-за стены комариный писк уборщика.
– И не говори, Макарыч, – проворчал электрик. – Совок неистребим. Все, чего касаются наши руки, летит к чертям. Вчера барахлил Полигон, сегодня с утра пораньше – Центрифуга. Воздух поступает, а механика – ни в какую. Проклятие какое-то. Ну пусть колдуют… Мое дело маленькое, рубильником – шварк! – и побежало. Позвонят – включу. Не позвонят – не буду. Уж в моих-то поприщах всегда порядок, ты не волнуйся…
Опять взревел станок. Хищный звук разрываемой резины – словно кому-то вспарывают живот.
– Китаёзинам – лафа, – бормотал уборщик, – за все утро в Центрифуге ни одного жмурика. Курорт… Сергеич, у тебя сигаретки не найдется? – Фальцетик стал откровенно заискивающим. – Дай штучку, я верну… Гадом буду – верну. С понедельника начнут выдавать – и рассчитаюсь.
– Шакалишь, Макарыч? Ладно уж… – Станок протяжно взвыл и заглох. – Давай курнем. Держи. Да не лезь вонючими лапами, сам выну…
Настала тишина. Было слышно, как уборщик жадно затягивается.
– Спасибо, Сергеич, за мной не подгорит, сочтемся… Не страшно тебе тут одному-то сидеть среди этих дрыгалок?
– Да ты ошалел, Макарыч! Полгода, почитай, сиднем сижу. Чего мне менжеваться?
– О ЧП вчерашнем слышал?
– Да вы свои ЧП, Макарыч, засуньте себе…
– Не скажи, Сергеич, не скажи… Митька Шибаренко по секрету разболтал: на второй линии Сыча замочили – мусорщика тамошнего. И не ножом пырнули, как всегда пыряют, а из автомата… Огнестрел, понятно? Не разборка…
– Макарыч, мне, серьезно, по барабану. Ну, замочили – и ладно. Не поладил с охранниками, те и шмальнули сгоряча, эка невидаль.
– А второго мусорщика, не помню как его… нашли у западных ворот. Чуть не окочурился, бедняга. Голова пробита, мозги набекрень, несет не поймешь что. Какому-то трубочисту из Центральной по хребту вломили… Покойника нашли, у котельной. Не наш, сказывают, парень, не местный.
– Ну, ты и заварил, Макарыч, – электрик оставался равнодушным. – Выдумал же, трупы, черепа… Ты знаешь что – ищи дурака окромя меня, ладно? А я уж как-нибудь перетопчусь.
– Зуб даю, Сергеич. А еще сказывают, бабу одну ловят. Дескать, выскочила баба из западных ворот, двоих из автомата покалечила и утекла. Длинноногая, бестия…
– Не-е, Макарыч, на волю тебе надо, засиделся ты под землицей. Домыл свой пол? Так давай, не маячь, исчезай, не до тебя мне.
Уборщик еще поворчал немного, но потом послушно сгреб ведро, поднял швабру и, прихрамывая, ушел. Электрик включил станок, но вдруг в углу пронзительно заверещало. Алиса вздрогнула; мужик чертыхнулся («хренова звонилка…»), отключил тумблер. Сделал несколько шаркающих шагов.
– Восьмая, – он помолчал. – Да, Маховец. А кто еще? Наладили? Понял, понял, включаю.
Отрубил интерком и кряхтя полез в свои ящики. Затрещали пакетники. Тяжело переставляя ноги, электрик потащился ко второй двери.
