Б. Седов - Фарт
Я взял со стола пистолет и, предусмотрительно вынув обойму, приложил его ко лбу Риты, которая ошеломленно моргала глазами и, похоже, не понимала, что произошло.
– Держи сама, – сказал я, и она послушно прижала пистолет ко лбу.
Я налил вина и, протянув ей полный стакан, сказал:
– Пей!
Рита выпила вино до дна, потом сморщилась и, бросив пистолет на постель, мстительно сказала:
– Все равно бормотуха.
– Может быть, – согласился я, – зато теперь ты знаешь, что Боженька не фраер и все видит. Как сказал однажды Гребенщиков – добро торчит, порок наказан. Не рой другому яму, и так далее.
– А иди ты со своими афоризмами. Не видишь, что бедная женщина вся извелась без тебя?
Похоже, удар головой об стол привел-таки ее в чувство.
– Теперь вижу, – сказал я, наливая ей еще.
– Ну так что же ты стоишь, как столб? Иди и обними свою Риту!
И я пошел и обнял женщину, которая прилетела ко мне на транспортном самолете, принадлежавшем местному наркоторговцу Рикардо Альвецу, чтоб ему сгореть.
Я имею в виду Альвеца, а не самолет.
Глава 9
Коварство и любовь
Знахарь лежал на просторной измятой постели и, бездумно уставившись в потолок, курил, медленными движениями стряхивая пепел на земляной пол. За окном жарило солнце, но в хижине было прохладно и темно.
Рядом с ним распростерлась Рита. Она лежала на боку, прижавшись щекой к Знахарю и положив правую руку ему на грудь. Глаза Риты были закрыты, и от ее спокойного дыхания шевелилась одинокая волосинка, торчавшая из маленькой родинки на загорелой груди ее любовника.
В хижине стояла тишина, и только откуда-то со стороны взлетной полосы, накатанной пьяными пилотами, как деревенский проселок, доносились нестройные голоса кокаиновых революционеров, набравшихся текилы и пульке.
Докурив сигарету до фильтра, Знахарь щелчком отправил ее в открытое окно и, скосив глаза, посмотрел на Риту. Ее лицо было спокойным и умиротворенным. Знахарь усмехнулся, подумав о том, что Рита получила наконец то, ради чего тащилась сюда на полуразвалившемся воздушном грузовике, и теперь следовало ждать от нее кое-чего другого. Потому что не только ради его объятий она оторвала свою гладкую задницу от комфортабельного североамериканского континента, не только в погоне за экзотикой пересекла по воздуху пиратское Карибское море.
Словно услышав его мысли, Рита пошевелилась, глубоко вздохнула и открыла глаза. Первое, что она увидела, был сидевший на стенке большой волосатый паук, который шевелил в воздухе двумя передними лапами, как пьяный, разговаривающий сам с собой. Сдержав инстинктивную панику, она долго рассматривала его и потом спросила:
– И как только ты их не боишься…
– Кого? – спросил Знахарь, лениво проведя пальцем по длинной ложбинке на спине Риты.
– Да всех этих… Змей, пауков, прочих гадов…
– А что их бояться-то, – удивился Знахарь, – живут себе, никого не трогают.
– Да-а-а… Вон он какой страшный!
– Кто?
– На стене сидит.
Знахарь повернул голову и, увидев паука, улыбнулся.
– Ну и что такого страшного ты в нем нашла?
– Большой, волосатый, как сейчас бросится!
– Ага! Бросится и выкрутит тебе руки.
– Не руки выкрутит, а укусит. Он же ядовитый, наверное.
– Да-а-а, Риточка, видать, в вашем шпионском училище природоведения не было. Это же обыкновенный птицеед. И он вовсе не ядовитый.
– Врешь!
Знахарь презрительно посмотрел на Риту и, протянув руку, осторожно снял паука со стены. До этого ему никогда не приходилось брать в руки таких внушительных страшилищ, но он видел, как это делают другие, поэтому, не желая прослыть среди Риты трусом, заставил себя почти хладнокровно подсунуть пальцы под паука, и тот неторопливо перебрался к Знахарю на ладонь.
Знахаря умилила доверчивость, с которой ужасный волосатый пожиратель птиц забрался к нему на руку. Воодушевленный успехом, он пересадил паука себе на грудь, прямо перед самым носом Риты и, с трудом сдерживая дурацкую гордость, сказал:
– Вот видишь, ничего страшного в нем нет.
Рита, глядя на сидевшего в десяти сантиметрах от ее носа птицееда, прошипела задушенным шепотом:
– Убери сейчас же!
– Да ты только посмотри, какой он красивый!
– Убери его к черту, дурак!
– Ах вот как! Ну тогда возьми и убери сама.
Рита протянула к пауку дрожащую руку и, осторожно взяв его за волосатое тулово, выбросила в окно.
– Нет в тебе жалости к животным, – горестно сказал Знахарь, – он же все ноги себе переломает!
– Ничего, – ответила Рита, с отвращением глядя на свою руку, – у него их восемь, переживет. А ты извращенец, вот ты кто.
– Конечно, извращенец, иначе стал бы я с тобой кувыркаться!
Рита пропустила это мимо ушей и, с писком потянувшись, положила руку Знахарю на живот. Потом медленно опустила ее ниже и, нащупав то, что в этот момент интересовало ее больше всего, разочарованно протянула:
– Ну-у-у… Это что, и все, что у тебя есть?
– А ты что, хотела там два найти?
– Два не два, а желательно, чтобы он был побольше и потверже.
– Размечталась! Я тебе не сексмашина.
– Это я уже поняла. Ну что же, есть способы…
И Рита попыталась применить один из известных ей способов превращения маленького и мягкого в большое и твердое. Но Знахарь резво вскочил с кровати и сказал:
– Еще раз говорю – я не сексмашина. Пойдем-ка лучше искупаемся. Здесь недалеко.
– А что! – Рита оживилась. – В воде тоже хорошо! Пошли.
Они быстро нацепили на себя минимум одежды и вышли из хижины.
В сотне метров от них, около самолета, спрятанного под маскировочной сетью, развлекались пьяные революционеры. Посмотрев на них, Знахарь хмыкнул и сказал:
– Вот, пожалуйста, – никарагуанские колхозники отдыхают после работы.
Рита посмотрела в ту сторону и, фыркнув, ответила:
– Колхозники… На кокаиновых просторах необъятной никарагуанщины…
– Началась страда! – подхватил Знахарь.
Они засмеялись и, обнявшись, скрылись в густой тени деревьев.
Из-за хижины беззвучно вышла Кончита и, глядя им вслед, задумчиво погладила рукоятку десантного тесака, висевшего на ее широком, потертом, как старое седло, ремне.
* * *– Меня беспокоит только одно, – сказал я, поливая себя теплой водичкой, – как обеспечить одновременность двух сборищ. Одно там, в Калифорнии, другое – здесь, в Никарагуа.
Мы лежали голышом на плоской скале, которая возвышалась над уровнем воды сантиметров на десять. Скала была разогрета солнцем, как сковородка, и пришлось поливать ее водой, прежде чем улечься. Я устроился с краю и теперь имел возможность, протянув руку, зацепить немного воды и полить на себя.
– Полей на меня тоже, – попросила Рита, и я с огромным трудом выполнил ее наглое бессовестное требование.
– Спасибо, – прошептала она и умолкла.
Так прошло уже около получаса, и я чувствовал, как солнце прожаривает меня насквозь, вытапливая лишние граммы жира и мозга. До того как улечься на камень, мы хорошо порезвились в воде, и теперь сил не было вовсе. Водопад мягко журчал, в ветвях незнакомых деревьев чирикали неизвестные птицы, и перед моими закрытыми глазами плавилось розовое пространство, разогретое солнцем до температуры доменной печи.
Наша беседа была очень неторопливой, я бы даже сказал – чересчур неторопливой. Между вопросом и ответом проходила минута, а то и две, и поэтому за полчаса мы успели поговорить об очень немногом.
– Как обеспечить… – машинально и бессмысленно повторяла Рита, – как обесточить… как обезглавить… как обезобразить…
Вдруг она резко села и, хлопнув меня ладонью по расслабленному животу, сказала:
– Есть! Эврика!
Я поморщился и, не открывал глаз, пробурчал:
– Это неоригинально. Один уже так кричал.
О том, что его потом зарубили солдаты, вспоминать не хотелось.
– Тело, впернутое в воду, выпирает на свободу с силой выпертой воды телом, впернутым туды! – радостно продекламировала Рита и спихнула меня в пруд.
Мне было лень двигать руками и ногами, и я медленно опустился на дно лицом вверх. Я видел, как надо мной колыхались и перебегали тени и блики, в ушах звучали подводные звуки, затем быстро проплыла какая-то мелкая рыбка, и я подумал, что хорошо быть рыбой и жить в воде. Вспомнилась древняя притча о том, как два китайских философа гуляли по берегу пруда, в котором резвились зеркальные карпы.
– Хорошо быть карпом и плескаться вот так, в прохладной, свежей воде! – сказал один.
– Откуда ты знаешь, что чувствует карп? – спросил второй, – ты ведь не рыба.
– Откуда ты знаешь, что знаю я, ты же – не я! – ответил первый…
Но тут организм потребовал от меня сделать очередной вдох, я неохотно загреб руками и вынырнул на поверхность.
Рита сидела на корточках на самом краю камня, и, не в силах противостоять соблазну, я схватил ее за лодыжку и стащил в воду. Она не сопротивлялась и, оказавшись в воде, сразу же обхватила меня руками и ногами. А поскольку мы были голыми, я тут же понял, почему она не сопротивлялась. Выскользнув из ее жадных объятий, я с превеликим трудом вылез на камень и, устроившись подальше от края, сказал:
