Эльмира Нетесова - Выскочка из отморозков
— Не зацикливайся, не заходись, он сам о том просит. Давай я от твоего имени позвоню? Разрешаешь? Но уговор:
знакомиться с ним пойдешь! — Алевтина Андреевна взяла трубку, набрала номер.
— Алло! — услышала в ответ приятный баритон.
— Я звоню по вашему объявлению. Вы действительно ищете спутницу жизни?
— Милая женщина! Меня разыграл мой брат. Он ни в чем не соврал, кроме одного, самого важного: я не готов к семейной жизни. Я недавно развелся. И пока не могу думать о женщинах; к сожалению, кроме раздражения, других эмоций они не вызывают. Брат поспешил. Я приношу тысячу извинений… — И положил трубку на рычаг.
— Ну и ладно! Есть второй! Его пощупаем.
— Алло! Да! Я давал объявление. Только там опечатка получилась. Полковник в отставке не бывает в тридцать восемь лет! Мне шестьдесят восемь! Если для вас мой возраст не имеет принципиального значения, мы можем встретиться, и, как знать, возможно, обретем друг в друге то, что ищем? — хихикнули в трубку скрипуче.
— Фу! Старый козел! — уронила трубку женщина, игривое настроение как рукой сняло.
— А не надо самим звонить! Пусть Наталья даст объявление. Кому надо — найдет. Только время укажи, когда тебе звонить можно.
И нашел… На работе за подсказку шампанское поставила. На все вопросы женщин о Герасиме долго ничего не могла ответить.
Нет, не алкаш и не скандалист. Заботлив, руки золотые, но душа холодная как лед. Сколько времени прошло, а своим еще не стал и Борька его никак не признает. Расписываться не предлагает, и Наталья молчит о прописке.
— А какой в постели? — не унимаются бабы.
— Ну, мужик как мужик! — пожала плечами.
— Хоть лучше Кольки?
— Да я и не помню, каким он в постели был. Стал ссаться, тут же прогнута.
— Мы о другом! Горячий он? Не импотент?
— Зачем такому женщина? Нет! Этот в порядке. Все при нем, — краснела Наталья.
— Я тебе добра хочу! Вы только сошлись с ним. Не сажай его себе на шею. Заставляй помогать и заботиться о семье! Короче, впрягай в лямку сразу!
— Не балуй его, не показывай, что рада ему, как подарку! Мужик должен довольствоваться тем, что его терпят в семье!
— И дави с него свое — пенку! Пусть обует и оденет, подарки носит, а то ведь разочароваться в нем можешь.
— А чтоб скорей своего добиться — слезу пусти! — советовали со всех сторон.
— Ну и стервы! — не выдержал единственный мужчина и, отпихнув бумаги, выскочил в коридор, вытирая платочком вспотевший лоб. — Инструкторы из зауголья! Ох и надавал бы вам, кобры доморощенные! — долго не мог успокоиться он.
Наталья, раскрыв рот, слушала всех. Эти женщины, все, как одна, старше ее. Каждая замужем. Имеют детей и опыт семейной жизни. Наташа впитывала в себя как губка.
— Деньги, деньги с него снимай!
— Да бабье свое поимей! Сбрось с себя заботы, путь он тянет. Не переломится!
И Наталья постепенно стала следовать их советам. Она уже не ходила на рынок в выходные. Не таскала домой тяжеленные сумки. Даже ужин готовили Герасим с Борисом. Она лишь по выходным хозяйничала на кухне. Но и тут ее жалели, не давали уставать.
— Иди полежи, отдохни, сами управимся, не впервой, — отправлял Герасим в спальню. И Наташка сама не заметила, как привыкла к заботе — молчаливой, постоянной.
Герасим до вечера не входил в спальню, чтобы не потревожить сон, не разбудить жену.
Наташка даже не вспоминала, что мужик всю неделю сидит за кругом, мотается на базар, что его заработок — основа, на что живет семья. Она редко интересовалась его самочувствием и ни разу не предложила отдохнуть вместе.
Постепенно она стала покупать себе дорогие вещи. Герасим никогда не попрекнул. Он словно и не замечал перемен.
— Правильно, Наташка! Держи мужика в кулаке! — хвалили женщины, приметив у той сумку из крокодиловой кожи, изящные модные сапоги, французскую блузку.
— Наташ! Ну как твой? Не пищит покуда?
— С чего бы? Цветет и пахнет! — смеялась в ответ. Если в первые три года она панически боялась, что Герасим бросит ее, теперь даже само предположение казалось нелепостью. За прошедшие годы слишком много изменилось.
Женщина обрела уверенность в себе и умело пользовалась своей властью.
Постепенно в доме появились новая мебель, ковры и посуда. Вот только тепла не прибавилось. Не появилось радости в глазах Герасима и Бориса. Наталья старалась не замечать этого.
— Да и что понимают мужчины в домашнем уюте? Им лишь бы набить живот! — хохотала на работе в тон женщинам, те посмеивались, соглашались, зная, что прежде всего в семье не проходит игра в одни ворота. Когда-то наступит финал, но каков будет счет? Многие из этих баб уже хлебнули горечи. Им стали изменять, их разлюбили свои…
Наташка теперь жила совсем иначе, чем раньше. На нее никто не орал, не обзывал, не бил. Избалованная вниманием и заботой мужа, она полюбила отдых и в выходные дни вставала лишь в полдень.
Любила ли она Герасима? Женщина долго не решалась задать себе этот вопрос, ссылаясь на небольшой промежуток времени, прожитый с ним. Все годы ночами видела она во сне Николая и продолжала любить его молодым. К Герасиму старалась привыкнуть, отмечая в нем множество хороших качеств, но никогда не хвалила его вслух, узнав от своих бухгалтеров, что похвалы и восторги быстро портят мужчин, потому на добрые слова баба скупилась. И если бы не постоянные проблемы с Борькой, жизнь Натальи можно было бы назвать спокойной и безоблачной. Она никогда не любила шумных гостей, криков, ссор, всю жизнь мечтала о тишине.
В ней она росла с самого детства, сколько помнила себя. Растила ее бабуля. Не потому, что у девчонки не было родителей. Они когда-то имелись. Но уехали осваивать целину в Казахстан. Хотели забрать дочь, как только устроятся на новом месте и получат жилье. Отец Натки работал трактористом, мать — учетчицей. На первое время их, как и всех женатиков, поселили в семейный барак — дощатый и мрачный, похожий на казарму. Обещанное жилье долго не строили. И в одну из жестоких зим загорелся барак среди ночи. Как сказал пожарный инспектор, кто-то из жильцов оставил на ночь включенную самодельную плитку, провода не выдержали такой нагрузки и загорелись…
Но очевидцы утверждали, что барак полыхнул с четырех сторон, пламя мигом охватило стены и подойти к бараку было невозможно. Все, кто в нем в тот момент находился, сгорели заживо. Спасти никого не удалось.
О намеренном поджоге говорили холостяки, жившие в палатках. Но их не пожелали услышать. Наташка осталась сиротой, без пенсии и пособия за погибших кормильцев.
Бабка, проплакав с полгода, поняла, что на одну пенсию не вырастит внучку, и снова пошла работать на почту.
Бабуля работала почтальоном всю жизнь. И Наташка, научившись читать, без всякого труда заменила ее, прихватив еще один участок и уборку первого этажа почты.
Бабка имела хороший участок, свой сад, держала три десятка кур, гусей и три дойных козы. Вдвоем с Наташкой они не бедствовали. Им всего хватало вдоволь, и девчонка росла, не зная отказа ни в чем.
Училась она легко. Из всех предметов больше других любила математику. И бабка мечтала, что, когда внучка вырастет, выучится на бухгалтера, станет строгой, важной начальницей. Девчонка росла покладистой, послушной и охотно согласилась с бабулиным выбором.
Старуха учила внучку всему, что умела сама. Наташка уже в десять лет умела готовить. Конечно, пироги и булки испечь ей пока не доверялось, но блины и оладьи жарила отменно. С восьми лет мыла полы, убирала в доме, обмазывала и белила печь, мыла окна. Потом стирать и гладить научилась. За порядком в доме следила не хуже бабки. В огороде у них ни одного сорняка не водилось. А бабка учила Наташку солить огурцы, помидоры, капусту и грибы, варить варенье, доить коз, выхаживать цыплят и гусят.
К четырнадцати годам девчонка стала хорошей хозяйкой, и соседские бабы всерьез присматривались к ней как к будущей невестке. Но Наташка не хотела выходить замуж рано. Ее напугали бабкины рассказы о своей доле.
— В пятнадцать годов меня отдали взамуж тятька с мамкой. За свово, деревенского. Не могла я перечить. Да и как? В доме, окромя меня, куча младших. А ну каждого накорми и одень! Никакого достатку не хватит. Да оно и мужиков в деревне — самая малость. Завсегда не хватало. Зато девки в избытке. Покуда жених сыскался, а я не переспела, решились отдать меня, — улыбнулась грустно. — Жениха свово я еще раней на посиделках видела. Ничего в ем особого. Рыжий што подсолнух, глаза зеленые, сам мелкий, задиристый, горластый и до девок падкий. Вот такой змей уродился. Кобель, одним словом. Иная девка сиськой могла б зашибить его насмерть за прыть петушиную. Ну, борзой был пес, всех облапать, перещупать норовил. В своей избе не жил, все по сеновалам. Что блудящий кот, везде хватал, своих и чужих. Ну вот так-то и ко мне подвалил. А я к баловству не приучена. Цапнул Васька за сиську, я как огрела его по шее, он и свалился в ноги. Девки ругать стали, мол, не облезла бы! За что парня порешила? Но этот змей очухался. Встал, глянул на меня и сказал: «Ну, Фенька! Припомню тебе! Горючими не раз умоешься, оглобля!» И назавтра прислал сватов. Своей волей никогда за него не пошла б, да родители велели. Под их благословение ушла в дом к Ваське. Он же, гад, не дождался, пока гости прокричат «горько», в сарай уволок, охальник бесстыжий. И враз налетел, сделал бабой. И лыбится: «Едино никуда не денешься! Когда захочу, тогда потопчу!» И тут же, от свадебного стола, от меня, измятой, выскочил из сарая и к соседской перестарке. Целый год блудил по бабам. Ни единой цельной ночи со мной не спал.
