Сергей Алексеев - Удар «Молнии»
Фокус прошел успешно — она взяла стаканчик с коньяком «Двин», а отличить его по вкусу от «KB» мог бы лишь консилиум дегустаторов. Грязев подозревал, что это один и тот же напиток, разлитый в разную посуду…
— Все будет! Будет! Будет! — восторженно закричала она. — Неужели ты забыл? Мы едем в свадебное путешествие! По странам Средиземноморья!
— Боже, а чудеса не кончаются! — восхитился он и взял стаканчик. — Я сделаю тебя счастливой! Самой счастливой на свете!
Они выпили. Саня отбросил свой стаканчик и тут же стал бить чечетку в домашних туфлях.
— Тихо, — сдерживаясь, засмеялась она. — Разбудишь соседей! Еще ночь! Придет утро!.. И мы с тобой отправимся в круиз! Поплывем по морю!
Коньяк как нельзя кстати годился для диверсий в человеческой психике, поскольку начинал всасываться в кровь уже в полости рта. Через десять минут она была готова. Из прочно запечатанного сосуда вышибли пробку, на свет явился сексуальный джинн. Все началось со стона и сладострастного потягивания. Она была словно в полусне, прижималась к подушке, комкая, обнимала пуховое одеяло. Грязев всякий раз уворачивался от ее рук, ищущих по постели, но движения становились энергичнее: она ощущала присутствие мужчины, как самка во время гона. Света в спальне не было, а тахта еще позволяла уходить от прикосновения, однако она резко перевернулась и тронула ногой его ноги. Через мгновение, будто слепая, она вытянула руки, нащупала его грудь, плечи и притянула к себе:
— Милый, милый, милый… Иди ко мне! Обволакивающее дыхание было притягательным, твердые соски касались солнечного сплетения, волнами ходил вспотевший живот. Она хватала его руки, заставляла гладить ее, ласкать… И было жестоко не давать ей того, чего она так жадно хотела, не по-мужски было отталкивать женщину, злоупотреблять безумством стихии и чинить примитивный допрос. Но избрав себе шпионское ремесло, она поставила на этой стихии крест.
— Кто ты? — спросил он, сдерживая ее тело. — Как тебя зовут?
— Лариса… Хочу тебя! Не держи мои руки.
— Лариса, тебе будет хорошо, — пообещал он. — Слушай меня… Тебе нравится твой новый муж? Этот, лысый?
— Презираю!.. Меня тошнит от него! Первый парень на деревне! Полудурок, жизнерадостный рахит!
— Зачем же пошла за него замуж?
— Алик приказал… Дай мне руку! Сюда, сюда, ласкай вот так…
— Алик — его настоящее имя?
— Настоящего имени не знаю… Алик Мангазов! Алик!
— Ты была с ним? Он хороший мужчина? — Что-то вроде ревности шевельнулось у Грязева.
— Ему не нужны женщины… Он любит мальчиков… Какое сильное у тебя тело! Ты прекрасен, как молодой бог!
— Где служит Алик?.. Ну, сейчас ты все получишь, все тебе дам. Ты умрешь от восторга… Говори, где служит Алик?
— В центре подготовки Шамиля…
— Шамиль — это имя?
— Нет, центр подготовки.
— Где он находится? — Грязев прижал ее к постели. — Говори, говори.
— В Турции… Я там еще не была, но поеду…
— Кого готовят в этом центре? Это разведшкола?
— Нет, там готовят воинов, наследников великого Шамиля… Почему ты не ласкаешь меня? Зачем ты меня мучаешь? Ты садист?.. Нравится мучить женщин?
— Нравится, — прошептал он. — Кому принадлежит центр подготовки? Кто создал его? Турки? Мусульмане?
— Генерал Дудаев.
— Умница! — похвалил он. — Ты самая сексуальная женщина на свете… Зачем Алику понадобился этот лысый?
— Он специалист по диверсионно-разведывательной работе.
— Ты повезешь его в Турцию?
— Да, он подписал контракт… О, какой ты садист! У меня никогда не было садистов… Говорят, они самые сильные мужчины…
Грязев резко вскочил, оставив ее на постели, швырнул в распахнутые руки подушку. Он и в самом деле боялся сделаться садистом, поскольку чувствовал желание ударить ее, схватить за волосы, бросить на пол. И это уже было не от воздействия психотропика…
Он не помнил, когда подписал контракт, тем более не знал, каковы его условия, что обязались стороны и какая ответственность наступает в случае невыполнения его пунктов. По всей видимости, серьезная: эти люди не обходились полумерами, уговорами, силой убеждения. Они предпочитали вещи более суровые, но, несмотря ни на что, Грязев не собирался ехать в Турцию и обучать там неких наследников великого Шамиля. Надо было бежать отсюда немедленно, пока не появился Мангазов и пока его законная жена тискает в постели подушку. Он натянул спортивный костюм — своей одежды нигде не оказалось, — не включая свет в передней, обследовал запоры на стальной двери…
Хозяин этой «клиники» предусмотрел все: дверь имела внутренний сейфовый замок. Искать в потемках ключ — если таковой был в квартире — безнадежное дело, спускаться из окна двенадцатого этажа по гладким, облицованным плиткой стенам — голливудский трюк. Придется еще раз возвращаться в спальню к жене… А оттуда беспрестанно доносился режущий душу стон и сдавленный крик. Выпущенный из сосуда джинн требовал бесконечного удовлетворения…
Законная жена висела на двери, взявшись за обе ручки и пропустив ее между ног. На белеющем во мраке лице чернел страстный полуоткрытый рот и вздувшиеся ноздри.
Он не смог выдержать этого, оторвал ее от двери и положил на тахту. Она уцепилась за него руками и ногами, что-то пыталась говорить, но из горла вырывался лишь долгий крик, очень похожий на крик ночной птицы.
Спрашивать, где ключ от входной двери, не имело смысла. Да и язык бы не повернулся…
В тот момент, которого она так желала и к которому стремилась, Лариса потеряла сознание. Лежала словно мертвая, раскинув руки и ноги, в позе самоубийцы, прыгнувшего со скалы в пропасть, безвольная и раздавленная. Грязев включил ночник, поднес зеркало к ее полуоткрытым губам — дышала и зрачки реагировали на свет. Он смочил салфетку коньяком, отер ее лоб и виски, область сердца. Лариса шевельнулась, с трудом подтянула ноги к животу, сжалась в комок — обморок перешел в глубокий сон.
Грязев вылил остатки коньяка «Двин» в раковину, налил в бутылку другого, без зелья, и оставил на подносе. Если психотропик и имел какой-то привкус, все равно вряд ли кто-то решится его пробовать. Он сел возле спящей и непроизвольно стал гладить по волосам. Было жаль ее, но не настолько, чтобы ехать за ней в Турцию. Он прикинул, чем можно поковыряться в замке, — и этому когда-то учили, правда, не пригодилось: на практике это легче делать пластиковой миной или гранатой. Побродив по квартире, он скоро успокоился: как-то уж не с руки бежать от женщины. Одно дело — отомстить разведчику, и другое — пользуясь беспомощным состоянием, уходить из-под ее надзора. Голубой Алик спросит круто, а она и помнить-то ничего не будет. Лучше уйти от Алика на его глазах, тем более впереди — свадебное путешествие, дорога — самая благоприятная обстановка…
Лариса очнулась через час, на улице светало и начинался дождь. Грязев поцеловал ее вялую руку, сделал вид, что пытается приласкаться, хотя ощущал отвращение.
— Не хочу, — проговорила она одними губами. Глаза смотрели мимо, перебегали с предмета на предмет — что-то усиленно вспоминала…
— Ты прекрасна, — пробормотал он, словно выплюнул битое стекло. — Ты самая очаровательная на свете…
— Дождь идет, — сказала Лариса. — Утро… Мы едем в свадебное путешествие.
— Ты счастлива? — заулыбался он. — О, ты в предвкушении, да? Представляешь: белый пароход, море, чайки… Что там еще?.. А почему ты не принесла мне кофе? Хочу кофе!
Она посмотрела выразительно: еще не могла скрыть своих истинных чувств к «лысому». И тут же опомнилась, исправляя ошибку, погладила его по голому черепу:
— Прости, милый… У меня почему-то болит низ живота. Такая сильная боль… Не знаю почему.
Память у нее отшибло напрочь. Грязев дотянулся и погладил живот:
— Сниму боль… У меня волшебные руки!
— Может быть, я забеременела? — вдруг предположила она.
— Это было бы замечательно! — подскочил он. — Ты бы родила мне…
Поворачиваемый в железной гулкой двери ключ был слышен на всю квартиру, как своеобразный сигнал. Лариса вмиг забыла о боли.
— Шестой час! За нами пришла машина!
— Идем! — воскликнул он и схватил спортивные брюки.
— Брось эту дрянь! — велела она и, распахнув створки белого шкафа, вынула белоснежный костюм-тройку. — Хочу, чтобы ты был красивым и элегантным.
В коридоре уже слышались шаги Мангазова.
— Молодые, пора! — поторопил он бодрым, веселым голосом. — Вас ждут дальние страны!
Грязев побрился, протер лицо лосьоном и обрядился в костюм. Все был прекрасно, разве что чуть смущала «бабочка» с рубином. Как бы крадучись, он плеснул себе в стаканчик «Двина» и выпил.
— Не злоупотребляй моей добротой! — засмеялась она и погрозила пальчиком. — Нам в дорогу!
