Сломанные крылья рейха - Александр Александрович Тамоников
– Вы не поверите, господин Цигглер, как я рад, что увидел вас. Ведь недалек тот счастливый день, когда я покину этот город и вернусь в Берлин! Да-да, дорогой мой доктор, я скоро возвращаюсь домой, в столицу, к своим друзьям и своим обязанностям. И с какой же я буду теплотой вспоминать всех тех, с кем общался и работал здесь в Праге. Я буду рассказывать друзьям о замечательных людях, которые несут свой крест в Протекторате.
– Вы возвращаетесь в Берлин, – с заметной завистью и даже болью в голосе произнес Цигглер. До него наконец дошло, о чем говорит майор.
– Да, я буду вспоминать вас и рассказывать о том, какой вы замечательный доктор. Ведь я лечился у вас после ранения, когда на меня напали партизаны. И если бы не ваш медицинский гений, я, может быть, лишился бы руки! За это нужно выпить. Официант!
Цигглер так и не успел вспомнить, чего такого он сделал и от чего лечил этого берлинского майора. Новая порция алкоголя ударила ему в голову. Полковнику захотелось говорить этому майору приятные вещи, потому что он уедет в Берлин, а Цигглер останется здесь. А если майор расскажет в столице, какой талантливый медик и руководитель прозябает в Праге, то Цигглера могут отозвать в Берлин. И тогда, может быть, фрау Герда соизволит ответить на его симпатию. А у нее ведь в столице связи, и немалые. «Ах да, фрау Герда… Что-то такое с ней связано неприятное. Я ее отправил… Куда-то я ее отправил».
А Сосновский говорил и говорил, старательно спаивая собеседника. Несколько раз Цигглер сам начинал говорить о Герде, но сбивался и переходил к другим темам. Торопить и расспрашивать было опасно. Пусть сам проболтается из чувства признательности и благодарности. Несколько раз за вечер Сосновский тянулся через стол, хватал за руку Цигглера и обещал ему помочь. О чем шла речь, Цигглер не знал, а Сосновский ничего не объяснял. Ему было важно, чтобы полковник потом просто вспомнил, что майор обещал ему помочь.
Вечер закончился тем, что Сосновский погрузил в машину уже ничего не соображающего полковника и велел молчаливому Францу ехать в госпиталь. Там Сосновский при всем персонале, работающем в вечернюю смену, затащил начальника госпиталя в его кабинет и уложил спать. После чего удалился, чуть перепутав помещения и пойдя сначала не туда. С искренней благодарностью за господина майора его проводили к выходу. Все, теперь весь госпиталь знает, что Отто Цигглер пил вчера с берлинским майором и тот притащил его в госпиталь практически на себе. Значит, у них теплые дружеские отношения, возможно, общие интересы или планы. И если майор Макс Кауфман вдруг приедет в госпиталь к господину Цигглеру, никто не увидит в этом ничего необычного.
Иржи Правец очень боялся. Сначала он счел себя трусом, не способным на поступок, когда это требуется. Но потом понял, что думает сейчас не о себе, а о своей жене, что с ней станет, если он погибнет. А ведь она в руках немцев, и что будет, если майор обманет, не выполнит своего обещания? Смерть жены по своей вине он не переживет. Эта мысль изводила инженера. Но сделать было ничего нельзя. Чемоданчик для документов, которые он вытащит из сейфа, готов. Он стоит за занавеской у окна. Сейчас, когда на механическом участке что-то случилось и туда побежали несколько инженеров, Иржи решил воспользоваться подходящим моментом и переложить документы из сейфа в чемоданчик. Майор Макс Кауфман приедет через час. Он сказал, чтобы к этому времени документы были готовы. Но как он будет их выносить с территории завода? Увидев майора с чемоданчиком, а потом хватившись документов, охрана сразу же все поймет. Его же через час гестапо задержит.
– Иржи!
Голос за спиной заставил Правеца вздрогнуть, внутри все похолодело.
Инженер Грушка подошел к столу, на котором лежал раскрытый чемоданчик, посмотрел на открытый сейф.
– Ты что? Твоя жена арестована, она фактически заложница. И семьи других инженеров и специалистов. Ты хочешь, чтобы их казнили? Ты с ума сошел, Иржи!
В голове у Правеца все смешалось, перед глазами поплыло. Он снова представил, как убьют его жену и других несчастных. Ужас охватил его ледяными клещами, дышать стало невозможно. Вырваться из этих цепких объятий, скорее убежать. Нет, не убежишь. Нужно жить любой ценой, царапаться, драться, зубами рвать, но не сдаваться.
Как только Грушка повернулся к двери, чтобы позвать на помощь, Иржи мгновенно схватил его за воротник рабочей куртки и рванул назад с такой силой, что инженер полетел на пол, уронив по дороге два стула. Грушка ворочался на полу, пытаясь встать, но никак не мог найти точку опоры. Падение оглушило его, кажется, он даже немного потерял ориентацию. И тут Правец совершил невозможное. Никогда в жизни у него не возникало желания или даже позыва совершить такое. Но сейчас он как безумец схватил кусок водопроводной трубы, которая стояла у сейфа и помогала иногда повернуть заедающую ручку на его дверце, и с силой обрушил его на голову Грушки. Инженер тут же растянулся на полу и замер, уставившись на убийцу удивленным взглядом. Только спустя какое-то время до Иржи дошло, что это взгляд мертвого человека.
Ни страха, ни волнения или душевных терзаний не было. Только решимость выжить, спастись, сделать что-то, чтобы отвести беду от себя, а значит, и от жены. Схватив тело под мышки, Иржи отволок его к стене и накрыл куском тряпки.
«Его, конечно, найдут, но к этому времени меня тут уже не будет, – подумал инженер и стал лихорадочно складывать заранее отобранные документы в чемоданчик. Он чутко прислушивался к звукам, раздающимся снаружи конторки. – Все, теперь спрятать чемоданчик и уйти отсюда, чтобы никто не видел меня здесь. Или, наоборот, остаться и ждать майора?»
Не решившись открыть дверь, Иржи подбежал к окну и тут же отпрянул к стене. Так вот что это был за шум. Спустился большой грузовой лифт, и из дверей выбежали немецкие солдаты с автоматами; офицер, стоявший у двери, что-то кричал и махал рукой, подгоняя подчиненных. Несколько человек поспешили к тому месту, где Иржи замаскировал люк ливневого канала, остальные бросились отгонять рабочих в дальние части цехов, угрожая автоматами, ударяя прикладами винтовок в спины, пиная людей ногами.
«Это конец, – обреченно подумал Иржи и с тоской опустился на колени. Он уперся подбородком в нижнюю часть деревянной рамы и смотрел, как немцы разбирают завал, пытаясь найти
