Михаил Нестеров - Месть и закон
– ...Второй продолжал держать окровавленное тело, другой подтащил к кровати Илью. Пальцы умирающей девочки исцарапали его лицо... Сейчас ты узнаешь, что произошло после того, как убийцы покинули квартиру. Слушай внимательно, Максим, и запоминай. Илья самостоятельно попытался развязать удавку на шее девочки. Но за долгое, очень долгое время – прошло больше часа – сумел только ослабить верхний узел.
Во второй раз за сегодняшнее утро волосы на голове Максима Курлычкина пришли в движение.
– …Илью рвало, когда отец Светы Михайловой нанес моему сыну три страшных удара кувалдой, с помощью которой выломал дверь. Илья умер только на третий день. Врач – с мыслями: «Собаке собачья смерть» – выдернул иглу из локтевой вены моего мертвого сына.
Нет, мастерство рассказчицы тут ни при чем, в очередной раз мысленно подгоняя женщину, подумал Максим. Но вот эта бесстрастность, с которой она рассказывала о мучениях собственного сына, как о муках подопытной крысы в лаборатории, производила страшный эффект.
– ...знала, что будет дальше, и не ошиблась. Отец девочки ударил в гроб, и тело Ильи упало на асфальт... И последнее: из машины, остановившейся напротив подъезда, смотрел твой отец. Вот так, Максим, – все-таки мне нравится твое имя, – твой отец рассчитался со мной. Что скажешь?
Максим промолчал.
Ширяева встала.
– В туалет не хочешь? Не стесняйся, я привыкла и умею ухаживать, у меня большой опыт.
Парень покачал головой. Следующий вопрос заставил его надолго задержать взгляд на лице судьи.
– Расскажи мне о своей матери, – попросила она, снова опускаясь на стул.
– О матери? При чем тут моя мать? Что, она тоже виновата?
– Не думаю. Но это единственный человек, который сможет помочь тебе. Своего отца можешь смело сбросить со счетов.
– Я не знаю, что именно вас интересует. Я даже не смогу точно вспомнить, сколько лет мои родители не живут вместе. Лет, наверное, шесть-семь.
– Я не буду спрашивать тебя, любишь ли ты свою мать, это чувствуется по твоему голосу, в нем я различаю нежность. Ты часто с ней видишься?
– Хотелось бы чаще, – откровенно признался парень и вздохнул. – Вы хотите встретиться с ней?
– Непременно, – категорично ответила Валентина. – И сообщу, в какое положение попал ее сын. Не беспокойся, я умею не только огорошивать. Конечно, ей придется поволноваться, но без этого не обойтись. Так что, Максим, скоро у меня будут два помощника: ты и твоя мама.
– Все-таки вы не в своем уме, – повторился парень.
40
Нина Владимировна Клименко пропустила в квартиру мужчину ее лет и, предложив гостю стул, ждала объяснений.
Разведясь с мужем, Нина взяла девичью фамилию, чтобы, кроме сына, ее уже ничто не связывало со Стасом Курлычкиным. Правда, остались воспоминания о тех временах, когда Стас был обыкновенным рабочим на заводе.
Она помнила все: частые пьянки, походы в наркологический диспансер, вызовы врачей на дом, тихое помешательство мужа. Нина жила ожиданием, что в один прекрасный день Стас свихнется окончательно и ей до конца жизни придется мучиться с ним.
Один раз она ушла от него, казалось, окончательно и бесповоротно. Но вернулась через неделю после того, как обнаружила в квартире жалкую картину: небритого, бледного, больше похожего на покойника мужа, уснувшего за кухонным столом; на столе бутылки с вином, окурки, зачерствевший хлеб, полупустые консервные банки с килькой; полы грязные, как в подъезде, всюду снуют расхрабрившиеся тараканы; на сковородке битые яйца, давно протухшие – видимо, Стас хотел пожарить яичницу, но либо забыл, либо передумал. Полное безразличие к жизни; по-другому и не скажешь, не говоря уже о семье.
Нина прибралась в квартире, дождалась, когда муж проснется, вызвала такси и отвезла его к наркологу. Курлычкин полностью восстановился за неделю, а она жила ожиданием очередного запоя. Однако развелась с ним не из-за пьянки – в какой-то степени она привыкла, смирилась, – а потому, что муж, вдруг забыв, кто на протяжении долгих лет вытаскивал его из могилы, откровенно грубо наплевал на нее и ушел из дома.
К тому времени у них появились настоящие деньги, первая машина, трехкомнатная квартира, дорогая мебель. Стас так стремительно взлетел вверх, что удержать его было невозможно. Да и бесполезно. Туда, где теперь он, внезапно переродившись, обитал, нельзя было забрать издергавшуюся жену, она просто была не нужна. Зато он предпринял попытку прихватить сына, и попытка эта оказалась успешной. Нина не знала, остались ли у мужа воспоминания – не о ней, ее образе, но о преданности, заботе; о любви говорить не приходилось. Ей казалось, что она была беременна своим мужем на протяжении многих лет и родила его для другой, отдала совсем в иной мир, а сама осталась одна.
Стас ежемесячно, регулярно передавал ей через сына деньги. Она от них не отказывалась, но все же ее коробила мысль, что деньги, присланные мужем, – не что иное, как плата за успешно проделанную когда-то работу: за то, что она убирала за ним блевотину, возила по врачам, не дала сойти с ума... А может, еще циничнее: плата за любовь и преданность.
* * *Нина Владимировна решила повременить с кофе.
Вначале нужно узнать причину, по которой появился в ее квартире мужчина, представившийся следователем прокуратуры, поэтому хозяйка молча ожидала, что же последует дальше.
После непродолжительного молчания, мельком показав удостоверение, Маргелов сказал:
– Я хотел бы узнать, как давно вы не видели своего сына, Нина Владимировна?
Клименко побледнела. Тут же вспомнился странный телефонный разговор со Стасом: бывший муж отрывисто спрашивал, словно лаял, не у нее ли Максим.
– Что случилось? – кусая губы, спросила она. – Он опять что-нибудь натворил?
Она нелегко пережила известие об аресте сына за изнасилование. Конечно, она имела право перенести часть вины за содеянное им на его отца, который в буквальном смысле слова переманил сына на свою сторону, или, что более правильно, купил. Но страшнее всего даже не то, что Максим продался, а то, что она не сумела предостеречь его. Значит, и на ней лежит вина за преступление сына.
Перед разводом, она тогда еще не подозревала о грядущем предательстве мужа, они всей семьей выбрались на природу: жарили шашлыки, пили сухое красное вино. Стас удивил, сказав о «правиле жизни»: белое вино – к рыбе, красное – к мясу. А ведь не так давно пил любое вино, совсем не закусывая. Тогда Нине захотелось спросить: а если рыба в томате – например килька, – какое вино к ней подавать: красное или все же придерживаться «правила жизни»? Слава богу, не спросила, помня о взрывном характере мужа, способного вскипеть из-за пустяка. А Стас вдруг вспомнил, что Максима хотели назвать Ярославом...
Вместе они прожили еще около месяца. Стас часто выпивал, хотя об этом свидетельствовал только легкий запах, скорее всего от пива или от незначительной дозы вина. Он ездил на машине, и жена боялась, что он может попасть в аварию. Но попала сама и надолго. И очень скоро.
– Что Максим натворил? – повторила она теперь уже усталым голосом. Трудно бороться за сына на расстоянии – на расстоянии с успехом удавалось лишь переживать за него.
Маргелову было искренне жаль эту женщину, но ее участие в разработанном Валентиной Ширяевой плане было необходимо, и он поспешил успокоить Нину – для того чтобы чуть позже нанести новый удар.
– Пока ничего определенного сказать не могу, – ответил он.
– Вот как? В таком случае зачем вы вообще пришли?
– Когда ваш муж звонил вам последний раз?
Нина хотела ответить, что не замужем, но переборола в себе это желание.
– Вчера под утро. Вас интересует точное время?
Маргелов кивнул.
Хозяйка уточнила:
– Примерно в четверть пятого.
– Можете передать содержание разговора?
– Ну, он спросил, не у меня ли Максим. Я ответила, что нет. Он положил трубку. Вот и все.
– Коротко. Вы не поддерживаете отношений с мужем?
– Я могу не отвечать на этот вопрос?
– Как хотите.
Маргелов замолчал, изучая лицо Нины Владимировны. Ее лоб был покрыт еле заметными оспинками, губы не накрашены и почти не выделяются на лице.
– Что с Максимом? – повторила хозяйка.
– Все в порядке. Относительно.
– Почему? Он снова в тюрьме?
– Можно сказать и так. Во всяком случае, сейчас он в наручниках.
Клименко покачала головой. Один раз отец вытащил Максима из тюрьмы, подумала она. И – все.
Продолжения мыслей не было. Один раз... Один раз вытащил...
– Его посадили за старое преступление? – спросила она.
– Знаете, Нина Владимировна, часто дети страдают за грехи отцов, а жены – за грехи мужей. Впрочем, последнее предположение может быть неверным. Это не вопрос, можете не отвечать.
– Вы странно ведете себя. Вы не похожи на следователя.
– И все-таки я следователь. Например, я заметил, что судьба сына вас не очень-то трогает. Это связано с его возрастом? Или оттого, что он тяготеет больше к отцу, нежели к вам?
