Андрей Таманцев - Точка возврата
— Пастух, прости, погорячился, был неправ. Все, включаюсь в работу, больше не повторится. Только Борода-то при чем?
— Ревнует Борода, ты ему самый малинник повытоптал.
— И что я должен делать?
— Вот что. Ты не мог бы хотя бы до конца операции не так любезничать с... со Светланой?
— Так если он уже и так все понял...
— Сеня, это приказ. Делай, что говорю. Или мы с тобой расстаемся прямо сейчас...
— Хорошо... — буркнул Артист и тут же поправился: — Слушаюсь!
Говорят, в экстремальной ситуации и палка стреляет, и кухарка работает министром. Мне пришлось работать психологом, что в данной конкретной ситуации было не шибко приятно. Теперь я оттащил в сторону Бороду.
— Вот что я хотел тебе сказать, Андрюха, — на этот раз я обратился к нему по имени для большей доверительности. — Я прекрасно понимаю все, что произошло. Нет, ты не перебивай, ты выслушай. Артист — приезжий, свежий человек. Такие всегда производят на девушек сильное впечатление. Она увлеклась, но это ее ошибка. Артист, он, понимаешь, тоже увлекся, Светлана ведь действительно очень милая. У него это мимолетный роман, у него такое бывает. Мы уедем отсюда через неделю, и все кончится. Вся ваша жизнь войдет в старую колею, все забудется. Вот увидишь, они расстанутся, как миленькие. Света сама к тебе прибежит просить прощения. Ну, ты же умный человек, у тебя широкие взгляды, ты ее простишь, и все будет в порядке...
— Спасибо, Сергей. Я все понял. Я действительно скис в самый неподходящий момент. Извини, я должен был держать себя в руках. Я понимаю, ты все это наговорил, чтобы меня успокоить. Я тебе правда очень благодарен. Конечно, все это бред, ты сам видишь, у них серьезно... Стой, стой, теперь ты не перебивай. Вот я сейчас покурю, и мы пойдем. Я вас поведу. Все будет в порядке. — Он грустно улыбнулся. — Увидишь, Борода умеет держать удар.
Через четверть часа мы уже топали по тропинке, восходя к подошве горы Явирнык. Тропинка то терялась в лесу, то выбиралась на прогалину, но с каждой сотней метров становилась круче и круче. Борода, все утро уродовавший себя никотином и приданными к нему смолами, шел красный, с глазами навыкате, пот с него не тек, а даже брызгал. Но он не сбавлял темп, рискуя надорвать свое инфарктное сердце. Еще бы, следом за ним шел Артист, разве можно было допустить, чтоб его хоть намеком упрекнули в недостаточно ной выносливости!. Труп мне не был нужен, и я стал искусственно умерять темп, отставать. Равняясь по мне, отставал и Артист, который шел передо мной. Но Борода упорствовал, ломил, как паровоз, оглядывался, да еще покрикивал, чтоб не отставали, дескать, идти далеко, надо поспеть до темноты. Я махнул рукой, пусть надрывается, его дело.
Когда к полудню мы вывалили на хребет, идти стало легче, и единственным человеком, который устал, оказалась Света. Она не подавала виду, но я несколько раз оглянулся на нее и понял, что девушке тяжело. В хорошеньких глазках уже стояли слезы. А Борода, все так же зверски хрипя и разбрызгивая пот, пер как ни в чем не бывало. Я дал команду сделать привал.
Борода хоть и свалился сразу после команды как подкошенный, а все же закурил.
— Борода, — сказал я ему, — ты бы поберег здоровье, тебе еще ракеты в небо запускать.
— Я без сигареты не человек, — ответил он, еле выговаривая слова сквозь задышку.
— Слушай, я же видел, как тебе дался этот подъем.
— А, не переживай. Я вхожу в ритм и держусь в нем, сколько надо. К тому же я иду правильно.
— Как это — правильно?
— Я подсмотрел, как гуцулы ходят по горам. Они не наклоняются вперед и не ломят, как через три ступеньки, а держатся ровненько и идут маленькими шажками. Я попробовал, так намного легче.
— Ну-ну.
Мы повалялись на траве, и когда я увидел, что Света в порядке, поднял группу и снова поставил в голову Бороду с его гуцульским способом передвижения. Наконец мы прошли седловину и поднялись на Явирнык.
— Вон там, — показал Борода. — Там они стоят, родимые. Но по прямой будет хуже, склон поганый. Мы сначала еще по хребту пройдем, на Круглый Явирнык поднимемся, спустимся еще в одну седловину и только тогда свернем в ущелье. Теперь того темпа у нас не будет, здесь Горганы начинаются.
И я увидел Горганы, а через полкилометра пути убедился, что это действительно поганое место. Хоть Борода и проинструктировал всех заранее, как здесь нужно ходить, я все же грохнулся на первой же сотне метров из-за своей самонадеянности. Ушибиться я, конечно, не ушибся, падать меня учили, но впредь стал осторожнее: прежде чем ступить, проверял каждый камень на устойчивость.
В ущелье спускались уже в сумерках, на крутых участках помогая себе и руками. Там, где склон резко обрывался вниз и где редкие сосны вклинивали между камней свои корни, Борода остановился и сказал:
— Пришли. Теперь ваша работа. Вон там внизу — дивизион. Дальше с рюкзаками спускаться нельзя: шумим.
Мы покачали для проверки камешки под собой, выбрали поустойчивей и сели. Хорошо было бы поесть-попить, но темнело, и я с ходу пошел на разведку, прихватив с собой Артиста. А то как бы в мое отсутствие не дошло дело до дуэли.
Военная часть стояла идеально. Ниоткуда ничего не видно. Все места, откуда был хоть какой-то обзор, были обнесены колючей проволокой, за которой мыкались часовые. К деревянной будочке КПП вела дорога, проложенная вдоль русла горного потока. Дорога обычная, горная, наезженные камни, и больше ничего. Мы поднялись на противоположный, более крутой склон, но и оттуда ничего не было видно. Все заслонял уступ. А сам уступ, как идеальная смотровая площадка, был уже за колючкой. Так что все, что мы выяснили, был тот факт, что в этом месте, бегущий по дну ущелья поток образует небольшую долину, метров пятьдесят на сто пятьдесят, а то и меньше. Нужно было как-то проникать на территорию. Несколько раз я видел сквозь стволы часовых. И вправду были они какие-то вареные. Срочники, заброшенные призывом в дикие камни, не имеющие увольнений или хотя бы таких развлечений, как учения. Походи годик в караулы через каждые двое суток — научишься спать на ходу. Пораскинув, я решил проникать в часть по ручью — там обязательно должна быть где-то дыра в проволоке.
Мы с Артистом спустились к воде выше по течению, медленно и бесшумно приблизились к проволочной ограде. И вдруг увидели: на берегу потока полулежал человек, который черпал пригоршней воду и пил. Сумерки сгустились, а в ущелье было уже почти темно. Это мог быть солдат, выбравшийся из расположения, чтобы провести время до вечерней поверки, наслаждаясь мнимой свободой, мог быть горный житель, следующий по своим горным делам. А мог быть боевик УНСО, а то и чеченский инструктор...
Я кивнул Артисту, и он начал обходить человека справа, заходя со спины. Я шел чуть позади Артиста, контролируя обстановку по сторонам. Когда до пьющего воду осталось всего с дюжину шагов, он вдруг оторвался от воды и устало произнес:
— Это я, Муха! Хорош прятаться, слоны несчастные.
— Врешь, Муха, — сказал Артист. — Ты не мог нас слышать, здесь ручей шумит.
— Я сутки вас здесь жду у ручья. Я его уже перестал слышать, слышу только посторонние звуки.
— Ты знал, что мы сюда придем? — спросил я.
— Надеялся. Про эту воинскую часть вы знали. Здесь есть оружие и техника. И почти никакой охраны. Лакомый кусочек.
— Ладно, Муха, — сказал я. — О твоем отсутствии поговорим после. Вставай, надо проникнуть на территорию, подготовиться к штурму.
— Во-первых, проникать не обязательно, я вам схему могу нарисовать. Я еще днем нашел точку, откуда почти все видно. А во-вторых, встать я не могу, рана сильно гноится.
— Ты ранен?
— Да, в ногу. Причем зверским образом в прямом смысле слова.
Мы отнесли Муху в наш так называемый лагерь, где на голых камнях, без палатки, без костра сидели остальные члены нашей экспедиции. Муха при свете фонарика набросал схему части и рассказал о составе караулов. Получалось, что дивизион охраняется всего двумя часовыми.
— Могут быть внутренние посты, — сомневался я. — Например, у знамени.
— Не думаю, — вставил Борода. — Знамя дивизиона вполне может храниться в дивизии, существует такая практика.
— Как же ты проводил разведку, — сочувствовал Мухе Боцман, делая перевязку, — если тебя сюда уже на руках несли?
— У меня целый день был. Эти часовые службы не знают, спят на ходу. Я вдоль забора ползком перебирался, а как часовой подходил, затаивался. Часть — времянка, ни одной капитальной постройки. Даже электричества у них нет. Дизель гоняют, он генератор крутит, вот тебе и свет. Кухня на дровах работает. Вот здесь, — Муха показывал по схеме, — на возвышении, у них жилые помещения. Живут они в кунгах и палатках. Кстати, транспортных машин у них маловато. Два кунга, две цистерны и один ГАЗ-66. Явный некомплект, водил не хватает. Вот здесь у них КПП, там дежурный по части сидит. По-моему, у них всего два офицера, топают в наряды через день. Палатка возле КПП — это у них караулка. В этой же палатке и пирамида с оружием. Я видел, как караул менялся. В караулке, насколько я понял, кроме отдыхающей и дежурной смен, по два человека в каждой, только сержант-начкар и разводящий. Один пост охраняет этот берег, где они живут и где у них бортовая техника. А другой ходит по тому берегу — там у них площадка, стоят восемь машин, пусковые.
