Андрей Таманцев - Точка возврата
— А ядерная боевая часть какую площадь покрывает?
— Смотря какая. Десятикилотонная не очень большую. А вот двухсоткилотонная...
— Я чувствую, если бы у тебя в руках была красная кнопка, на месте Карпатских гор была бы Карпатская котловина.
— Мощь ядерного оружия сильно преувеличена в представлении обывателя. Но не в этом дело. Ядерных боеголовок в части все равно не хранят. Там есть либо фугасные, либо кассетные, либо и те и другие. В зависимости от того, какая задача стоит перед дивизионом в случае возможного военного конфликта.
— И все же я предпочитаю рельсовую войну. Подождем, пока УНСО погрузится в эшелоны.
— Не думаю, что это будет так просто, — пустить эшелоны под откос. Раз эта мысль пришла в голову нам, значит, может прийти в голову и им. Они постараются обеспечить безопасность путей.
— А мы постараемся преодолеть их меры.
— Так-то оно так, но если вдруг сорвется, ну, например, взрывное устройство обнаружат, — другого шанса у нас не будет.
— Если мы промахнемся ракетой, у нас тоже не будет другого шанса.
— Не промахнемся.
— Откуда такая уверенность?
— Из полутора лет, что я служил на «точке», мой начальник расчета отсутствовал почти год. То есть обязанности начальника расчета исполнял я. И мой расчет — при том, что был недоукомплектован, — считался лучшим в части. Часть была по результатам проверки лучшей в Группе войск. А Группа советских войск в Германии была передовым отрядом и тому подобное... «Точка» была на вооружении только в Советской армии. Вывод: я был лучшим начальником расчета тактических ракет в мире.
— Ты никогда не слыхал о том, что скромность красит человека?
— Нет, не слыхал. И самому в голову как-то не приходило.
— Сколько пусковых в дивизионе?
— Четыре.
— Как ты собираешься обслуживать сразу четыре ракеты?
— Это уж мое дело.
— Ну хорошо, как ты собираешься прицеливаться? Ведь нужно знать хотя бы координаты цели.
— Не хотя бы, а именно координаты. По координатам ракеты и нацеливают.
— У нас на карте они пока не проставлены...
— У нас нет. А у Дока, надеюсь, уже проставлены.
— Не понял.
— Видите ли, господин капитан, я тут позволил себе отдать приказ от вашего имени...
— Ты поручил Доку нанести на карту координаты баз?
— Да, я поручил Доку нанести координаты. На всякий случай.
— То есть ты еще во Львове спланировал этот бред?
— Послушайте, Сергей Сергеевич, это не бред. Подготовка пусковой к пуску занимает двадцать минут. Ну, правда, если ракета загружена. С выносных пультов пускать можно одновременно четыре ракеты. А после этого можно смело сматываться. Малой группой мы затеряемся в горах, никто нас не найдет. Там же Горганы, места дикие, камень сплошной.
— А как мы выйдем из гор?
— А вот это вам лучше знать, вы же разведчик и все такое. Мое дело — ракеты пустить. А вы потом выводите...
— Мое дело еще войсковую часть штурмом взять.
— Ну подумай, командир, какой там штурм! Часовых и я могу снять, да они небось там в горах, где нет ни души, только и спят на посту. Остается оружейная комната — ее может блокировать один человек, ну и караульное помещение, где тоже все спят. Ну, может быть, еще у дежурного по части есть пистолет. Все.
— Как это у тебя просто получается.
— Не у меня, а у вас. И не получается, а должно получиться.
— Борода, ты втягиваешь всех нас в чудовищную авантюру. Боцман, ты что скажешь?
— Мне кажется, что это мысль. Только обмозговать нужно.
— Нет у нас времени обмозговывать.
— До утра можно думать. А утром встретимся с Доком и Артистом и обсудим все вместе.
* * *Переправа через Прут, небольшую здесь горную реку, вспухшую после грозы, оказалась не таким уж простым делом. Борода уверял, что в месте, которое он знает, река раздается вширь и что там вода даже теперь стоит не выше колена. Но он просчитался — вода стояла, как бы это сказать, по нижний край кобуры, если она висит на поясе. Поток был желто-коричневый от смытого грунта, камней на дне не было видно. Первым пошел Боцман, как человек, служивший некогда в морской пехоте. Теперь ему пришлось поработать пехотой речной. Его сносило страшно, но он медленно, шаг за шагом преодолевал течение. Пару раз Боцман падал, его сносило на пару метров вниз, но он находил опору, вставал и шел дальше. Наконец он выбрался на берег и закрепил веревку за массивное бревно-топляк. Бороду я запустил вторым, ему переправа далась проще, поскольку теперь у нас натянутая от берега к берегу веревка. И последним переправился я. Боцман вытащил меня, когда меня все же снесло и потащило по камням.
Группа Дока явилась на место встречи без Дока. Зато у остальных членов группы были такие счастливые рожи, будто они уже провели всю операцию и получили высокие правительственные награды. Видимо, Артист, как и я в свое время, все же оценил достоинства Светы и даже предпринял соответствующие действия по проверке этих достоинств.
Док прикрывал нас на другом перевале. Это было правильное решение. Оно обеспечивало нам относительную свободу маневра. Но доклад Артиста о ночной схватке с альпинистами подтверждал идею Бороды. Неприятель знает, что против него в горах действует диверсионная группа. Это значит, что будут приняты максимальные меры предосторожности, особенно при погрузке в эшелоны и при следовании эшелонов по железной дороге. Я лихорадочно прорабатывал перспективы ракетного удара. Получалось, что нужно идти в Горганы, искать этот проклятый дивизион.
Но все же я решил для начала посовещаться с Боцманом и Артистом. Жаль, Дока и Мухи не было — их мнение меня тоже интересовало. Боцман в целом поддерживал идею Бороды. Артист выглядел рассеянным, отвечал односложно. При малейшем перерыве в беседе он переключался на Свету и активно ворковал ей на ушко что-то, по всей видимости, более важное, чем уничтожение бандформирований. Странно, но и Борода как будто утратил интерес ко всей операции. Он курил сигарету за сигаретой, жирно сплевывал в костер, все время вертел в руках то палочку, то веточку, то сосновую шишку; пальцы его не знали покоя, он соскабливал ногтем кору, изламывал деревяшку на мельчайшие кусочки, выкручивал из шишки чешуйки. Борода нервничал, и нервничал сильно. Скандал в благородном семействе. На дворе четверг, в пятницу эшелоны могут быть поданы, а боеспособных воинов у нас всего-то двое — Боцман да я. Муха пропадает невесть где, Док, ладно, Док нас прикрывает, отвлекает противника, а Артист с Бородой вздумали разыгрывать Шекспировы страсти. Уж Борода-то раньше нас всех приметил все прелести юной партизанки и, не подавая ни малейшего вида, строил свои мужские планы относительно ее будущего. И тут нате — какой-то заезжий гастролер портит ему всю живопись. Результат: один боец влюблен и обласкан, следовательно, уже не боец. Другой влюблен и отвергнут, следовательно, тоже не боец. Теперь я вынужден был для начала разбираться с любовным треугольником внутри группы, а потом уже думать о выполнении задания. Я отозвал Артиста в сторонку и устроил ему средней мощности нагоняй.
— Послушай, Семен, — обратился я к нему по имени для пущей строгости. — Я понимаю, что твоя артистическая натура не может долго обходиться без ласкового женского взгляда. Но я предпочел бы, чтобы ты, если тебе так трудно отложить амуры до выполнения задачи, вплотную занялся, ну, скажем, Ларисой. Ее, по крайней мере, никому в голову не придет ревновать, если человек, конечно, не полный идиот. А прелестей у нее, пожалуй, не меньше, чем у Светы, кроме разве что свежести и невинности, в которой, впрочем, глядя на ваши счастливые рожи, я начинаю сильно сомневаться.
— Послушай, Сергей, — ответил Артист в тон мне. — Поскольку ты мой лучший друг и командир, я готов закрыть глаза на то, что ты имел, м-м... неосторожность, я все еще надеюсь, что это только неосторожность, сравнить Светлану с Ларисой и неумно пошутить о предметах, которые в общем-то касаются только нас со Светой...
Это был бунт! Форменный бунт, едва ли не впервые за все время, что мы были вместе.
— Господи, да ты точно сдурел! Хорошо, говорю серьезно, Семен, я никак не ожидал, что ты заведешь серьезный роман на операции...
— Это не роман, — упрямо буркнул он.
— Ладно, ладно, называй это как хочешь, я, наконец, прошу у тебя прощения, если ты этого хочешь. Но я обращаю твое внимание на то, что ты абсолютно не готов к делу... Ты стал рассеян... Хрен тебя дери, да ты выключился из работы напрочь, абсолютно, ты раскис, как Ромео, а сейчас будет самое пекло. Мне такой солдат в команде не нужен, понял? Ты сам не работаешь, и Борода по твоей милости сдох, пропал, погиб, вырубился, как машинка заводная, посмотри, вон сидит, психует, партизан, мать его в перец!
— Пастух, прости, погорячился, был неправ. Все, включаюсь в работу, больше не повторится. Только Борода-то при чем?
