Владимир Колычев - Тюрьма, зачем сгубила ты меня?
Максим не помнил, как его везли в изолятор временного содержания. Проснулся в камере, дорогой костюм на полу, там же шерстяная водолазка и обувь. Он лежал на грязных дощатых нарах в одних трусах и майке, но накрытый дубленкой… Чуть позже, вечером того же дня, ему предъявили обвинение, но не разрешили свидание с женой. Зато рюкзак передали. Теплый спортивный костюм, туалетные принадлежности, разные разности, необходимые в неволе. Но спортивный костюм он надеть не успел: спать очень хотелось, лень было переодеваться. А сегодня было уже поздно. Да и ни к чему. В камере переоденется. Если позволят…
– Раздербанят?
– Ну да, разденут… Там такие волки. Еще и перо в бок сунут… Что такое перо знаешь?
– Знаю.
Максим вспомнил свою бурную молодость, когда со своими друзьями сходился стенкой на стенку с алексеевскими. Там и ножи были, кастеты, цепи… Вспомнил, но смелости ему это не придало. Махать руками он не разучился, и физическая форма неплохая, но не хватало смелости, как не хватало друзей, с которыми он мог встать плечом к плечу против тюремных монстров… Да и нет больше друзей. Сначала Гоша сгинул, затем Вадим. Не смогли они пройти страшное испытание тюрьмой. Или, вернее, злым роком, которое уготовило им прошлое…
– Ну вот, посадят на перо, и добро пожаловать на тот свет. Хочешь на тот свет?
– Нет.
– Тогда давай меняться костюмами.
– Меняться? На что? У тебя нет костюма.
Парень был одет убого: черные замасленные джинсы, растянутый свитер с бахромой понизу, стоптанные кроссовки. Куртка-ветровка с залатанным рукавом и надорванным капюшоном.
– Ну не костюм, а прикид, какая разница? Не понтуйся, мужик, снимай свою одежку, принимай мою…
– Не хочу.
– Почему не хочешь? – угрожающе напыжился паренек.
– Потому что… Оставь меня в покое. Тебе же лучше будет.
– А ты что, крутой?.. Чо, думаешь, если бабок полный вагон, то понты колотить можно? Быков крутых наймешь, да?.. А плевать я хотел на твои бабки. И быки твои на воле остались. Здесь я крутой, а ты пыль, понял!
Максима колотил озноб. Давно не сталкивался он с прямой и явной угрозой, которую представлял разошедшийся уголовник. Уголовник пыхтел от злобы, как надрывающийся паровоз, сжимал кулаки, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься в драку.
– Снимай костюм, говорю!
Максим вспомнил, что нужно говорить в таких случаях. Как-никак он прошел суровую школу бизнеса, где, помимо профессоров от экономики, учительствовали доценты от криминала.
– Это беспредел!
– Беспредел! – взвыл уголовник. – А я, значит, беспредельщик?.. Ну ты попал, гад!
Все-таки он сорвался с цепи. Поначалу Максим закрывался руками, пытаясь защитить лицо, но когда в носу от удара хрустнул хрящ, в голове щелкнул тумблер, переключая режим «пассив» на «актив». Выдвигая руки чужим кулакам навстречу, он тоже ударил – не сильно, но этого хватило, чтобы на какое-то мгновение злодей отступил.
Но мгновение прошло, и уголовник снова бросился в драку. Максим пропустил удар, но смог схватить противника за шею, взять ее в захват, вместе с ним упал на пол, скатился к решетке, за которой сидели конвоиры.
Казалось бы, они должны были вмешаться, остановить драку, но не было с их стороны участия, кроме любопытства жадных до зрелищ людей. Максим бил своего противника, тот в ответ лупил его. Оба в грязи, в крови, но никому не было до них дела. Лишь когда машина въехала в тюремные ворота, открылась решетчатая дверь, Максима оторвали от уголовника.
Конвоиры вышвырнули его на улицу, откуда-то сверху на голову обрушились дубинки. Били его и по спине, и по ногам. Он уже не подавал признаков жизни, а его били, били…
Бойню остановил чей-то властный окрик:
– Хватит!
Максима оттащили в сторону, давая проход для прибывших заключенных. Их загнали в здание тюрьмы. Среди них был и зачинщик драки, но его даже не отругали. Максим уже понял, что стал козлом отпущения. Как понял, что это было частью заговора против него.
К нему подошел офицер в камуфлированной куртке. Густые нависшие брови – словно грозовые тучи над землей, леденящий взгляд, плотно стиснутые губы.
– Вот, товарищ капитан, зачинщик драки! – услужливо сообщил ему конвоир, сопровождавший заключенных в дороге.
– Зачем драку начал? – обращаясь к Максиму, сурово спросил капитан.
– Я не начинал, – сплюнув кровь, сказал он. – Он первый начал…
– Кто, он? Имя, фамилия?
– Не знаю.
– Если не знаешь, чего тогда говоришь?
– Я не знаю, как его зовут, но ведь он начал драку! – возмущенно выпалил Максим.
– Если не знаешь, значит, ты! – глупой, но поражающей логикой отбил капитан слабую попытку подследственного защититься.
– А я говорю… – начал было Максим.
– Молчать! – заорал офицер. – Говорить ты на параше будешь! А здесь тебе, Лежнев, слова никто не давал!
– Лежнев?!! Вы знаете мою фамилию?
Больше не оставалось сомнений в том, что он стал жертвой заговора. Драка возникла неспроста, ее подстроил подосланный или завербованный конвоем уголовник. И Максим знал, зачем это было сделано.
– Знаю, – в зловеще-хищной улыбке сузил губы капитан. – Все мы тебя здесь ждем. Со вчерашнего дня.
Максим до боли зажмурился. Еще следователь предупреждал, что в следственном изоляторе он может стать жертвой тюремного произвола. И все потому, что майор Сизов был здесь вторым человеком после начальника тюрьмы. Уважали его подчиненные или нет, но они сделают все для того, чтобы превратить в ад жизнь убийцы любимой им женщины.
– Но я не убивал, – жалко проговорил Максим.
– Расскажешь это амбалам в бане, – убийственно усмехнулся капитан. – На приемку его!
Максим примерно представлял, что ждет его на пути в камеру. Досмотр, фотографирование, медосмотр, баня. Но сначала его поместили в крохотную камеру без окон и скамьи, здесь можно было только стоять, подпирая собой пышущую холодом и сыростью стену.
Отсюда его должны были направить на досмотр. Но шло время, а за ним никто не приходил. Через час-другой, изнемогающий от усталости, замерзший, он догадался, что про него забыли. И, конечно же, память у тюремщиков отказала неспроста…
Глава 21
За год в прокуратуре произошли большие изменения. Многих следователей Вика не знала. И прокурор новый. Словом, она здесь чувствовала себя чужой.
Дело ее мужа взял на себя следователь Костровский. Угрюмого вида, грузный мужчина лет тридцати пяти. Его привел за собой новый прокурор, уже после того, как Вика уволилась из органов. Она не была с ним знакома и оттого чувствовала себя несколько стесненно.
– Виктория Михайловна, хорошо, что вы пришли, – сказал он, отодвигая в сторону бумаги. – У меня к вам ряд вопросов.
Улыбка его казалась мягкой, но взгляд черствый, коварный.
– Что ж, готова на них ответить…
Она не пыталась очаровать следователя, но и не возводила вокруг себя неприступные барьеры.
– Но сначала хотела бы спросить: почему мой муж в следственном изоляторе?
– Странный вопрос. Еще более странно, что его задает бывший следователь прокуратуры, – приторно улыбнулся Костровский. – Вашему мужу предъявлено обвинение, санкция на арест…
– Я понимаю, все формальности соблюдены. Но почему так быстро?
– Почему быстро? Как и положено, обвинение предъявлено ему в течение двух суток.
– И все равно быстро.
– А что здесь такого? Произошло убийство, подозреваемый установлен, улики налицо… Да, мы сработали оперативно, и гордимся этим. Не пойму, в чем упрек?
– Подозрительно очень. Как будто заранее все отрепетированно. И двух суток не прошло, а Максим уже в тюрьме, – с горьким сарказмом сказала Вика.
– И все-таки я вас не понимаю.
– Что тут не понятного? Максим обвиняется в убийстве сожительницы майора Сизова, начальника оперативной части следственного изолятора. Именно в этот изолятор мой муж и попадает.
– Других изоляторов у нас в городе нет.
– Но есть в области.
– Да, но преступление совершено в нашем городе.
– Я понимаю…
– И я вас понимаю. Хотя мне, кажется, вам бы не следовало щадить своего мужа.
– Почему?
– Потому что он изменил вам. И я так понимаю, изменил грубо, в извращенной форме. Прежде чем убить женщину, он ее изнасиловал…
– Почему вы думаете, что изнасиловал?
– Разорванное белье, синяки на теле потерпевшей… По всем признакам видно, что девушка сопротивлялась…
– Да, но как Максим попал к ней в дом?
– Она пригласила его к себе.
– Ну вот видите! Если пригласила, значит, была согласна…
– Вы, наверное, думаете, что мы сидим здесь, сложа руки? Нет, уважаемая Виктория Михайловна, мы работаем, не покладая этих самых рук. В частности, был опрошен официант, который обслуживал вашего мужа и Олесю Кирильчук. Он слышал, как она ставила условие – не приставать.
– Это обычная женская игра.
– Да, но я также опросил и таксиста, который подвозил вашего мужа и потерпевшую к ней домой.
