Евгений Сухов - Казначей общака
– Не позабыл… а только времена меняются. Я по-другому на эти вещи смотрю. Деньги ушли, а ты хочешь сказать, что за это и отвечать некому!
Святой невольно посмотрел по сторонам. Они стояли в центре просторного холла, и взгляды посетителей были направлены в их сторону. Двое рослых парней из охраны, с неулыбчивыми физиономиями, скрестив руки на груди, лениво перебрасывались короткими фразами.
Опасны не эти, другие, что разместились на низеньких диванчиках. В своем большинстве они щуплые, неброские. У каждого из них в карманах коротенькой курточки покоилось по автоматическому пистолету. Им вверялась охрана схода. В случае недоразумений спрашивать будут с них. Около десяти человек дежурили снаружи. Еще трое на стоянке – им полагалось разворачивать назад каждую машину, надумавшую найти приют неподалеку от гостиницы.
Святой взглянул в побелевшее лицо Шамана – вроде как и ответить-то нечего.
– Ладно, – процедил он, – позже поговорим.
Четверка с Барином разместилась в «Гранд-Чероки». Барин, зажатый с двух сторон «быками», только болезненно скривился. Сам Андрей вместе со Святым сел в «Фольксваген-Пассат».
Кладбище находилось за городом. Пятнадцать минут быстрой езды, и они были на месте. Разросшееся, без единого деревца, кладбище представляло собой унылое зрелище. Кресты да памятники – какая тут благодать?
Территория его оказалась больше, чем Святой предполагал вначале. Идти пришлось по узким аллеям, без конца петляя, кресты, словно руки покойников, цеплялись за одежду и норовили задержать. Наконец Андрюша Грек остановился и, повернув лицо в сторону Барина, проговорил, ткнув пальцем себе под ноги:
– Посмотри сюда. – В метре от него зияла глубокая, недавно вырытая яма. – Это твоя могила. Не правда ли, хороша? – губы Грека растянулись в улыбку. – Ты посмотри, какое у тебя соседство, – обвел он рукой могильные памятники. – Старушка девяноста трех лет… Бабай семидесяти двух лет от роду… А это кто? О! Даже подполковник в отставке. У меня такое ощущение, что тебе не будет здесь одиноко.
Этот угол кладбища был абсолютно безлюдным, за полкилометра ни души, не считая упокоенных. Кадык на шее Барина судорожно дернулся, он отступил на шаг, и могила, напоминая о себе, с шумом приняла на дно комья земли, посыпавшиеся из-под его ног.
– Невеселое местечко.
– А ты что, хотел быть похороненным под оркестр? Извини, – очень искренне покаялся Андрюша Грек, – не предусмотрели. – Он вытащил из кармана шнур. Распустившийся конец змейкой скользнул на землю. – Нам лишний кипеш ни к чему. Я думаю, ты не будешь возражать, если тебе придется упокоиться без пистолетной стрельбы? – Грек сделал навстречу Барину два ленивых шага.
– Как знаешь, – Барин не отводил глаз от жилистых запястий Грека, на которые колечками наворачивался шнур. – Только я уже сказал, напрасно грех на душу берете, чист я!
Андрей Грек равнодушно пожал плечами:
– Мне бы ты мог не говорить. Я исполняю то, что мне поручил сход.
Трое парней, облокотившись на ограды могил, философски дымили. Весь их облик источал некоторую печальную торжественность. Лишь четвертый, с выпуклыми глазами, опершись на лопату, выглядел иначе. Его простоватое, чуть порченное угрями лицо отражало психологию стройбатовца первого года службы – «бери больше, кидай дальше, пока летит – отдыхаешь».
– Ты готов, Святой? – очень серьезно спросил Грек. – Про отпевание никто не шутил.
Святой снял с шеи крест и невесело усмехнулся:
– Насколько я понимаю, сходняк вообще шутников не выносит. Может быть, ты желаешь исповедаться? Или, может быть, у тебя какой-то грех есть на душе, от которого бы ты захотел очиститься перед смертью? Покайся, я тебя выслушаю.
Барин неодобрительно хмыкнул:
– Тоже мне святоша. Ладно, Грек, заканчивай этот спектакль. Уж как-нибудь умру без покаяния.
Андрюша Грек с силой раздвинул руки, и шелковый шнур, натянувшись, зловеще дзинькнул на высокой ноте.
– На колени! – жестко приказал он Барину.
– А вот этого не дождешься, сучонок, – прошипел в ответ вор.
– Попридержите его за руки, – буднично попросил стоявших рядом «быков» Грек, – не люблю, когда меня желтой пеной марают.
Недокуренные сигареты взметнулись вверх и, совершая сальто, по параболе отлетели в сторону аллеи. Барин пытался вырываться, но двое парней, заламывая ему руки, заставили его опуститься на колени. Под ногами противно чавкала кладбищенская грязь.
Третий, со рваным шрамом на правой щеке, ухватил Барина за волосы и, приподняв его голову, проговорил:
– Туда смотри!.. В глаза смерти, сука.
Андрюша Грек не спешил. Ему очень хотелось увидеть в глазах приговоренного страх, но его почему-то не было.
– Знаешь, Грек, что мне всегда в тебе не нравилось? – неожиданно спросил Барин.
– И что же? Очень интересно услышать.
– Зубы!.. Они у тебя очень большие, как у лошади. Такими зубами хлеб очень хорошо жевать… Ха-ха-ха!
На губах палача появилась снисходительная улыбка.
– А ты шутник. Уважаю! Впрочем, недолго тебе осталось забавляться. – Он захлестнул тощую шею Барина шнуром и, стиснув челюсти, принялся затягивать его.
Неожиданно его ноги подкосились, и Андрюша Грек, ухватившись за приговоренного обеими руками, медленно стал сползать вниз.
Святой с ужасом заметил, что лица стоявших рядом «быков» заляпаны кровью, а в правом виске Грека, уже съежившегося на земле, обозначилось аккуратное небольшое отверстие.
– Ложись! – крикнул Святой и тотчас рухнул за могильный камень. Неприятно, на высокой ноте, дзинькнула совсем рядом пуля; следующая шлепнула в камень, отколов от памятника маленький кусочек.
«С глушителем бьет, падла», – подумал Святой. Вскрикнув, упал на землю парень со шрамом, обдав Герасима грязью. Второй, тот, что повыше, с постоянной нахальной улыбкой, метнулся в сторону аллеи и, обрывая о торчащие кресты полы джинсовой куртки, устремился к выходу. Пробежать ему удалось метров пятнадцать, неожиданно он споткнулся, словно получил сильнейший удар в спину, и, сделав по инерции еще пару шагов, опрокинулся на ограду и, повиснув на ней, дважды дернулся в судорогах. Третьего пуля достала в тот самый момент, когда он вытаскивал из кармана оружие. Он так и сел, прислонившись спиной к памятнику, левая рука застыла в глубине куртки. Лицо спокойное, будто и не принял только что смерть. Так и подмывало сказать, что он выбрал не самое подходящее место для отдыха.
Святой чуть выглянул из-за памятника и увидел, что метрах в пятидесяти от него, спрятавшись за широкий крест, стоит стрелок. В руках он привычно держал снайперскую винтовку Драгунова. Положив длинный ствол на перекладину креста, он высматривал в оптический прицел очередную жертву. Сжав лопату неподвижно, стоял четвертый из «быков». Глаза его округлились и занимали почти половину лица, рот открыт. Скорее всего он был в шоке. Вряд ли он предполагал, что работа могильщика сопряжена с такой опасностью. Наверняка сейчас снайпер выбирает точку на лбу у пучеглазого. А в противоположную сторону от аллеи, укрываясь за крестами и памятниками, убегал Барин. Он прыгал через могилы с отчаянностью бегуна, преодолевающего полосу препятствий. В одном месте, зацепившись за сломанную ограду, он не удержался и упал лицом прямо в рыхлую землю. Но, похоже, снайпера он не интересовал, тот отвлекся всего лишь на секунду, видно, соображая, что же все-таки делать с убегающим. В это же самое время Святой запустил ладонь в кобуру. Выдернул «вальтер» и, не прицеливаясь, отправил пулю прямо в снайпера. Стрелок обнаружил Герасима с секундным опозданием, когда на него уже был направлен ствол. Он даже сделал движение в надежде быстро переместить винтовку, но пуля ударила ему в шею, заставив выпустить оружие. Нелепо изогнувшись, снайпер некоторое время зажимал рану ладонью. Святому даже показалось, что он увидел брызнувший фонтанчик крови из-под его пальцев, а потом снайпер тяжело повалился на соседний холмик.
– Ты бы хоть лопатой прикрылся! – в сердцах выпалил Герасим, поднимаясь. – А то стоишь, как памятник! Живо к нему, может, еще дышит!
Парень, очнувшись, побежал следом за Святым. Снайпер действительно был еще жив, рана на шее кроваво пузырилась. Его губы шевелились, но слов было не разобрать. Приподняв голову умирающему, Святой закричал в побелевшее лицо:
– Кто тебя послал?! Кто?!
Снайпер, совсем еще юнец, лет двадцати от силы, пытался что-то ответить, посиневшие губы затряслись, выдавливая из нутра застрявшее слово.
– Ну?
– …Ве-ле-л… пол-ков-ник…
– Велел полковник? Кто такой полковник? Ну говори! Быстрее!
Стрелок глубоко вздохнул, но выдоха уже не получилось. Дернувшись, он расслабленно вытянулся, а голова, сделавшись необыкновенно тяжелой, завалилась набок.
– Да, – поднялся Святой, – будет могильщикам работа. Ну чего ты застыл, – подтолкнул Герасим пучеглазого. – Очумел, что ли? Не хватало, чтобы нас застукали на месте бойни.
