Евгений Сухов - Я — вор в законе: Мафия и власть

— Значит, говорите, Федя с Надькой сюда без охраны приезжают?

— Бывает и так, — отозвался Рекс. — А если с охраной, то всегда на ночь пацанов отпускают, а утром они возвращаются.

— Осмелел, сука, Федя, — процедил Колян. — Что ж это он совсем не бережется.

— А кого ему тут бояться? — возразил Зародыш. — Он как вернулся в город, так выставил все так, будто он твой законный наследник. Все и легли под него без звука.

— Да, и Надька моя тоже, — с усмешкой, не предвещавшей ничего хорошего, заметил Колян. — Но я понимаю, в чем тут дело. Федьке же никто не доложил, что я жив-здоров и на воле. Он, дурачок, меня похоронил давно. Значит, сегодня ему предстоит разговор с восставшим из гроба покойником. Да, блин, веселый будет разговор… Ну, ладно, пацаны, пошел я.

— Ты что, Колян, один пойдешь? — удивился Рекс.

— А то! Что я, с Федькой и двумя бабами один не справлюсь? — пренебрежительно хмыкнул Колян. — А вы чуть попозже берите канистры с бензином и выдвигайтесь за мной. Когда я там все закончу, то знак вам подам. Ну чего ты так смотришь, Рекс? Я же этот дом отлично знаю. Мне в дверь стучаться не надо — пролезу так, как покойнику положено, без стука.

Колян поднялся и, пригибаясь, вдоль кромки кустов двинулся в сторону. Дойдя до того места, где луг пересекала лощина, он этой лощиной направился в сторону домов. Вскоре спутники потеряли его из виду.

— Где он? Ни хера не вижу, — озабоченно промолвил Зародыш.

— Вон, вон, — заметив через некоторое время темную тень, мелькнувшую на фоне березовых стволов, прошептал Рекс. Тень исчезла в тени кустов и затем легко, по-кошачьи перемахнула через забор.

— А не заметят его? — опасливо спросил Зародыш.

— Не должны, — пробормотал Рекс. — Дома в эту сторону задами выходят, а на задах окон нет. Вон и света не видно нигде, хотя не спят еще.

Между тем Колян, спрыгнув с забора и мягко приземлившись на рыхлую землю какой-то грядки, присел и надолго замер в полной неподвижности, оглядывая окрестность. В темноте виднелись высокие стебли растений, застывшие низко над землей корявые ветви яблонь. Вокруг Коляна густо звенели комары, слетевшиеся на тепло, однако на кожу они не садились, поскольку все открытые части тела Колян густо намазал кремом «Тайга». Слева от себя он видел темную массу строения — это была банька, двускатная крыша которой врезалась клином в звездное небо. По ту сторону баньки находился нужник, и от дома к этим постройкам вела вымощенная кирпичом дорожка. Колян вспомнил, как помогал теще мостить эту дорожку, и злобно сплюнул. «А теперь она перед Федькой на цирлах ходит, сука старая», — подумал он.

Держась в стороне от дорожки, Колян между грядок и обтянутых полиэтиленовой пленкой парников пополз к дому. Приблизившись к застекленной террасе с пристроенным к ней крыльцом, он устроился за кустом смородины и стал ждать. Животом он чувствовал твердое — это был засунутый за ремень под курткой туристический топорик. Стоило ему остановиться, как его вновь начали донимать комары. Они терпеливо отыскивали не смазанные репеллентом места, забирались в волосы, пытались просунуть хоботки сквозь ткани одежды. Иной раз им это удавалось, и тогда Колян, шепча проклятия, осторожно почесывался. Сырой ночной холодок уже начал пробираться под одежду. Наконец Колян заметил, что свет, падавший на забор из окон дома, погас и тьма вокруг дома окончательно сгустилась. Колян выждал еще некоторое время, а затем, уверившись, что выходить из дома никто не собирается, подполз к террасе. Терраса была возведена на четырех кирпичных столбиках, между которыми, закрывая пространство от земли до пола, были прибиты доски. Колян знал, в каком месте в этой дощатой обшивке имеется дверца, позволявшая приспособить подполье для хранения пустых бутылок и прочего хлама. Он повернул деревянную щеколду, открыл дверцу и скользнул в непроглядный мрак. Пахнуло сырой землей, плесенью и тлением. Колян старался двигаться как можно осторожнее, чтобы не зазвенеть пустыми бутылками. Пробираясь вперед на четвереньках, он ощупывал перед собой дорогу руками. Через некоторое время ему показалось, будто доски опускаются над его головой. Пространство между ними и землей начало сужаться. Справа и слева от себя Колян нащупал колодные кирпичи, а впереди приметил проем в фундаменте дома. Колян втиснулся в узкий зазор между полом п землей и пополз туда, где, как он знал, находился погреб. Он двигался извиваясь, как змея, и распластавшись, словно лягушка, угодившая под автомобиль. Брюки его пропитались холодной сыростью, головой он терся о шершавые доски и очень опасался занозить себе голову или зад. Ближе к яме погреба ему пришлось буквально продавливать свое тело в зазор. На мгновение он остановился, чтобы передохнуть, и тут же услышал донесшийся сверху слабый протяжный звук.

Колян прислушался. Звук повторился, и Колян понял, что слышит страстный женский стон. «А Федька, сучий потрох, времени даром не теряет, — с ненавистью подумал Колян. — Ишь Надежда-то как заливается…» Колян сделал еще несколько рывков и скатился в погреб, больно ударившись об угол стеллажа, на полках которого были расставлены банки с различными вареньями и соленьями. К счастью, ни одна банка не упала на пол, а шум от падения тела получился глухим. Колян некоторое время стоял неподвижно, прислушиваясь к тишине, однако шум, видимо, не донесся до людей наверху.

Он, крадучись, подошел к лесенке, которая поднималась к люку, находившемуся, как он помнил, в кухне. «Подожду, пока они угомонятся», — подумал он и присел на нижнюю ступеньку лесенки. Достав из внутреннего кармана куртки пистолет, он не спеша навинтил на дуло глушитель и дослал патрон в ствол. Когда речь шла о мести, Колян обладал завидным терпением: прошло больше часа до того момента, как негромко лязгнуло кольцо, привинченное сверху к крышке люка, и крышка начала тихонько подниматься, спугнув искавшую поживы мышь, никак не ожидавшую, что ее потревожат в такой час и таким странным образом. Из-под крышки показалось бледное напряженное лицо Коляна, который изо всех сил старался не произвести никакого шума. Он вылез в кухню, осторожно опустил крышку на место, не спеша расшнуровал и снял кроссовки и затем, ступая беззвучно, как привидение, хорошо знакомым ему путем направился в комнату тещи. Он вспомнил, что старуха имеет обыкновение во сне шумно вздыхать, похрапывать и издавать различные иные звуки. Это было очень кстати, поскольку Колян хотел сначала покончить с ней и не знал, удастся ли сделать это без шума. А так если даже и закряхтит перед смертью старая стерва и если даже Надежда с Федькой это услышат, то не обратят внимания, решив, что она просто опять слишком плотно поужинала. Колян убрал готовый к стрельбе пистолет обратно в карман и вынул топорик. Подойдя к знакомой двери, он услышал тяжелое дыхание и всхрапы. Он слегка потянул дверь на себя. Та подалась, но при этом качнулся и предательски лязгнул привинченный к ней изнутри железный крючок. Всхрапы прекратились. Колян замер. Во мраке и тишине только тикали где-то ходики да в духоте комнаты, пропахшей несвежим женским телом, слышалось тяжелое старческое дыхание. Вскоре раздался неуверенный всхрап, потом еще один, и дальше старуха захрапела по-прежнему. Колян удовлетворенно усмехнулся, приоткрыл дверь еще чуть-чуть, проскользнул в щель и прикрыл дверь за собой. В темноте он видел смутно белевшее лицо старухи и темный провал ее разинутого рта, из которого вырывался храп. Колян перехватил поудобнее рукоятку топорика и прикинул, как ему стать и как занести руку, чтобы наточенный как бритва клинок разрубил переносицу. Внезапно он вздрогнул — старуха открыла глаза. В тишине отчетливо прозвучал ее удивленный шепот:

— Федя, ты что, сынок?

— Нет, мамаша, это не Федя, — злорадно процедил Колян. — Не узнала, богатым буду…

И в этот самый миг, когда старуха вновь разинула рот, готовясь в ужасе завизжать, Колян молниеносно взмахнул рукой и со страшной силой опустил топорик на намеченное место. Клинок, с хрустом прорубив кости лица, целиком ушел в череп. Изо рта женщины вместо крика вырвался только негромкий булькающий звук, ее тело судорожно напряглось, пальцы бестолково зашарили по одеялу. Колян вырвал из раны топор, чувствуя, как кровь брызжет на его руки, лицо, одежду. Он знал, что нанесенный им удар смертелен, но ему хотелось вновь ощутить, как клинок врубается в живую плоть, и он вновь обрушил топорик на голову жертвы. Остановился он только тогда, когда и лицо на подушке, и сама подушка превратились в одну темную влажную массу, в которой нельзя было различить никаких отдельных черт. Вся расправа происходила в полной тишине, подушка полностью поглощала звуки ударов. Колян неторопливо вытер об одеяло топорик и липкие от крови руки.

— Прощай, мамаша, — хихикнул Колян, — сейчас отправлю за тобой следом твою дорогую дочечку и твоего сынка Федю. Тебе с ними не скучно будет. Вот только узнаете ли вы друг друга…