Расстрельный список - Сергей Иванович Зверев
– Надо значит надо, – благодушно кивнул я.
– А так мы за правое дело пойдем как один. А кто не пойдет – ну так никто не узнает, где могилка моя. Пусть их архангелы переубеждают…
Ну что же, ценное приобретение. На сей раз Батько не подвел. Порадовал мою чекистскую сущность.
Хорошо, что Леонтий Квакша, так звали полкового командира, был замкнут на Батько. Это было его личное приобретение, так и не переданное на связь польским кураторам. Если поработать с этим военным, то он идеально вписывается в оперативную комбинацию.
Так что прощались мы довольные друг другом и полные надежд. Вот только надежды были у каждого свои, и диаметрально противоположные…
Глава 16
В село Грошево мы зашли по-хозяйски, с винтовками на плече. Дошли торжественно до нужной хаты. Там временно обосновался сам товарищ Загинайло, член республиканской комиссии по раскулачиванию и героический герой-подпольщик, не щадя своей жизни боровшийся с беляками. К нему в компанию напросился фотограф из республиканского журнала «Голос украинизатора». Украинизатор – это такая новая профессия появилась по продвижению украинизации в массы. Их были толпы, они вели обязательные для всех рабочих и служащих кружки украинского языка и культуры, проводили проверки госаппарата, получали зарплату больше секретаря райкома ВКП(б).
Официальной целью командировки Загинайло была проверка выполнения дополнительных мер по коллективизации и борьбе с единоличником, а также освещение сего действа в прессе. Но куда важнее виделась ему обещанная охота в заповедной зоне, до которой от села было рукой подать.
Места считались спокойными, не кулаческими и не бандитскими, поэтому важные гости даже не позаботились о милицейском сопровождении. Ну ее, эту милицию. У нее всегда ушки на макушке, еще донос соорудят.
Да, ошибочка вышла. Загинайло милиция если бы и не спасла, то хотя бы отважно побилась за сохранность его тщедушного тела. А вот теперь!
Теперь я высадил молодецким ударом ноги хлипкую дверь просторной хаты, где еще недавно проживала выселенная кулацкая семья, а теперь ее подумывали отдать под школу. А пока отводили под проживание многочисленных районных начальников, тоже неровно дышащих к заповедной охоте.
Двое важных столичных шишек сидели за столом. Для полуголодных времен тот был накрыт весьма обильно. Шпик, бутылочка «Московской», соленья-варенья. Худосочный, бледный, какой-то вечно нерадостный субъект со стаканом в руке – это сам Загинайло. Напротив него устроился пузатенький живчик – фотокорреспондент, он нам вообще без надобности.
Увидев незваных гостей, Загинайло потянулся к восьмизарядному «Вальтеру», который зачем-то лежал на столе рядом с тарелкой с соленьями. Капусту они им, что ли, мяли?
Рассусоливать времени не было. Петлюровец выстрелил. Загинайло завалился на спину и страшно захрипел. Следующий выстрел добил его.
На этот раз акция не сильно меня опечалила. Нет, конечно, удар по нервам был, как от электричества. К таким делам не привыкают, с ними лишь свыкаются, а совсем уже идиоты и сумасшедшие ими наслаждаются. Но жалости к поверженному у меня не было. С учетом того, сколько он накуролесил и на своей должности, и до нее и как плотно его прикрывали товарищи наверху, – никакому ОГПУ не дотянуться.
Да уж, подвиги у Загинайло были эпические. Он не гнушался лично ездить по селам и руководить наиболее болезненными для населения акциями. Учил подчиненных, как ударно колхозы создавать и кулака изводить. Ох и наворотил он на этой ниве.
В станице Фадеево из ста двадцати дворов восемьдесят он признал кулацкими. В Долмачево в одну ночь арестовал полсотни семейств с детьми, отобрав все имущество, которое даже не было передано в колхоз, а разграблено его приближенными и активистами из сельсовета. Во время отсидки арестованных в исправительном доме выяснилось, что они почти все бедняки и середняки, только четверо – из кулаков, подпадающих под разряд окружного расселения.
Дальше – больше. Его любимчики организовали широкую систему мздоимства. Кулакам за десятку выписывали удостоверения, по которым те могли свободно убежать из села в другое место. А с бедняков и середняков брали взятки, чтобы их не записали в кулаки и не предали суду. Десятки несогласных селян были осуждены.
В станице Абрамово женщины постановили: «Пока не осознали по своей темноте о коллективизации, просим нам сделать отсрочку в течение одного года». Загинайло лично арестовал единственную грамотную женщину, которая от имени всех писала письмо, а до кучи и членов ее семьи. Дал приказ об аресте как кулака девяностолетнего деда, у которого даже коровы не было. И все сходило с рук. В ЦК Украины прикроют.
А потом в Москве Секретно-политическое управление получило информацию, что во время Гражданской войны Загинайло сдал врагам все подполье, членом которого он являлся, и потом объявил, что он единственный выживший. То есть не подпольщик он вовсе, а подлейший предатель. И теперь он честно работает на зарубежных хозяев, делая все возможное и невозможное, чтобы превратить мероприятия по коллективизации в фарс, стоны и кровь. Так что никакой жалости к подонку. Свой расстрел он честно заработал.
Ну а другие? Толпа таких же, только действующих не от злого умысла, а привыкших разбивать медный лоб о стену и разбивать лбы другим, лишь бы отчитаться, отличиться, сделать карьеру. Идущие по костям. Ломающие народ об колено. Чтобы отрапортовать: план выполнен на триста процентов. От них куда деться? Ведь весь Союз стонет от перегибов. Напряжение достигло предела. Как с ними быть? Имя им легион.
Да вот только суть в историческом моменте. Если мы не проведем коллективизацию в кратчайшие сроки, это будет страшная катастрофа. С непредсказуемыми последствиями. Поэтому и идет коллективизация любой ценой. Через перегибы. Через самодурство местного начальства. И сделать мы с этим ничего не можем. Хотя можем пристрелить совсем зарвавшегося врага, работающего на забугорье.
Я пнул ногой труп. Не дышит, значит, оформлен по высшему разряду. Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы.
Потом я глянул на фотографа.
– Н-не надо! Я ни при чем, – заюлил тот, поднявшись и взметнув руки вверх. – У меня жена! Я…
– Да заткнись ты, малахольный, – отмахнулся я, сгребая лежащий на столе «Вальтер» – боевой трофей как-никак. Что с боя взято, то свято. – Живи пока. Только работку для нас сделаешь.
Потом мы всей толпой направились к правлению колхоза. Там в нас даже пальнули для порядка разок из ружья – к счастью, никого не задели, мы к такому были готовы. Рассусоливать не стали. Подожгли сельсоветовский дом. Выпрыгивающих из окон людей ударами прикладов разложили
