В Буэнос-Айресе - Александр Афанасьев
Из этого — он сделал вывод, что надо в корне пересмотреть понимание движущих сил как революционных событий 1917 года, так и последовавшей за ним контрреволюции. Он проследил цепь исторических событий до 1952 года, до смерти Сталина и доказал, что возрастание русского влияния в СССР — почти стопроцентно коррелирует с нарастанием реакционного мракобесия, отходом от первичных революционных установок и нарастанием массовых преследований людей других национальностей. Сталин — победил своих гораздо более сильных политических противников только тем, что вовремя уловил потенциал недовольства и разочарования русских, оказавшихся людьми второго сорта в своем же государстве — и встал в его главе, возглавив атаку русских на результаты ленинской революции[16]. Тридцать седьмой год имеет свой национальный аспект — огромное количество евреев, латышей, украинцев и других национальностей, которые и делали революцию — были сняты с постов, найдены и уничтожены. Во время войны был разрушен Коминтерн, а после 1945 года — Сталин окончательно отказался от интернациональной риторики и веры в скорую мировую революцию — перейдя к мракобесному, охотнорядскому национализму. Именно этим, кстати, обеспечивается непонятная почти никому на Западе популярность Сталина среди русских на сегодняшний день. Сталина почитают не как коммуниста — а как русского националиста под маской коммуниста, который не продолжил революцию, а уничтожил ее. У русских сейчас нет другого успешного примера национализма, кроме национализма Сталина.
И с те пор русские ничуть не изменились. Если ЦРУ хочет чего-то добиться в России, оно должно вербовать не русских, а представителей других национальностей, живущих в России. Русские изначально — реакционеры и консервативные мракобесы, а не неисправимые революционеры, как думают многие на Западе…
С тех пор он возглавил значимую часть программы по борьбе с Россией, и она дала результаты…
…
Квачковский подъехал к точке безопасности — так назывались нелегальные явки ЦРУ — примерно через полчаса после того, как встретился с источником. Ему надо было почитать материалы перехватов, а это можно было сделать только здесь. ЦРУ занималось слежкой за украинской общиной, даже по меркам нынешнего кастрированного законодательства это было серьезным преступлением. Поэтому материалы нельзя было ни выносить, ни записывать за свои устройства.
ЦРУ — выкупило разорившуюся вследствие доминирования Амазона доставочную компанию и сделало что-то вроде офиса. Прикрытие в виде доставочной компании — позволяло объяснить постоянное движение самых разных людей через точку.
Встав под камеру, он объявил.
— Берт, Квачковский. Два — два — один.
Щелкнул электронный замок.
…
Внутри никого не было, кроме дежурного персонала — это были бывшие бойцы US Navy SEAL, рейнджеры и тому подобная публика, ушедшие в отставку. Они тут прохлаждались посменно, при необходимости выезжали в город, следили, чтобы никто не вломился, не спер аппаратуру. Тут было аппаратуры на несколько миллионов долларов, оставлять ее было нельзя. Точка предназначалась для поддержки работы нескольких офицеров, они приходили и уходили, когда было нужно.
— Сэр, за вами никто не шел? — спросил Васкез, один из дежурных, проводя вокруг тела Квчачковского прибором для определения жучков.
— Перестань, тут не Кабул. Никого сейчас?
— Никого, сэр.
— Я напишу отчет. И мне надо посмотреть данные по перехватам.
— Хорошо, сэр.
— Чай найдется?
— Придется сварить, сэр. Мы пьем кофе.
— Да уж.
Квачковский как и русские — пил чай, а не кофе.
Они прошли через помещение дежурной смены — мониторы, диван в углу, сканер настроен на полицейскую волну. Шкаф с оружием.
— Том, поднимай свою задницу. Завари чай.
— Да пошел ты.
— Вот видите, сэр. В армии одни кретины.
— Ладно вам. Я сам заварю. Все равно вы чай заваривать не умеете.
Квачковский — достал чайник, посмотрел…
— Черт, надо помыть. Тут от кофе, налет.
…
— Парни, рукомойник починили?
— Да, сэр. Какой-то тип приходил. Акцент у него странный. Чертовы мигранты.
— Полегче. Мы все когда-то ими были.
Квачковский не удосужился спросить, какой именно акцент, предположив, что он мексиканский. А зря. Потеря бдительности ничем хорошим не заканчивается.
— Возможно, сэр. Хотите анекдот про Путина?
— Ну, давай…
— Владимир Владимирович, а мне тоже в отставку?
— Нет, пока можешь остаться.
— Вот спасибо! От души!
— Да ладно, Дональд. Не за что.
— Эй, Васкез! Имей в виду, мне этот анекдот не понравился, — сказал Том, не вставая с дивана.
— Ну да, ты же республиканец.
— Не, я американец
— И я тоже.
— Тогда нехрен шутить про нашего президента, ясно? Это не тема для шуток.
— Здесь уже и пошутить нельзя?
— Послушай, Васкез. Ты можешь шутить сколько угодно, но, то что делает твоя партия — это не шутки, понял? Я могу многое понять. Но не ситуацию, когда сомалийская беженка становится Конгрессменом США и ходит на заседании в хиджабе.
— Она не ходит в хиджабе.
— Ты меня понял. А если кто-то захочет отнять у нас оружие, то люди поднимутся и вышибут все демократическое дерьмо…
Квачковский подумал, что на точке проблемы и надо писать мемку. Но написать ему уже не было суждено.
Внезапно раздался голос Тома из дежурки
— Левый экран. Что за хрень?
…
— Ракета!
И тут — окружающий мир ворвался в тихий мир ЦРУшной точки с грохотом, огнем и пылью.
Квачковский упал у рукомойника, ударился об стену, потом начал подниматься. Искрила проводка, звенело в ушах, было плохо видно из-за пыли.
Надо вставать. Хоть как…
Он утвердился на ногах. Появился Том, он уже был в бронежилете и нес второй бронежилет.
— Сэр! — крикнул он — вы в порядке?!
Квачковский плохо слышал.
— Надо уходить. Их тут несколько! Наденьте!
Квачковский плохо слышал, Том это понял и начал сам надевать бронежилет на офицера. И тем самым совершил ошибку, утратив контроль над обстановкой и заняв обе руки.
Из дыма и пыли прогремела короткая автоматная очередь, Том упал, на него упал бронежилет. Квачковский заторможено смотрел, как из пыли
