Альберт Байкалов - Проклятие изгнанных
– Как умерла Анфиса? – неожиданно спросила Зоя Михайловна.
– В каком смысле? – переспросил Матвей только для того, чтобы решить, сказать правду или нет.
– Мучилась?
– Нет, – покачал он головой, вспомнив рассказ Даши, что садист убивал старую женщину долго и мучительно.
– Ну, и слава Богу! – перекрестилась женщина, глядя куда-то поверх головы Матвея. – Может быть спокойна, я буду за могилкой ее матери по-прежнему присматривать…
– Как вы с ней познакомились? – решился Матвей.
– Так ведь сестра она мне по отцу! – ошарашила его ответом женщина и тут же снова стала неистово креститься, приговаривая: – Прости их, Господи… – Успокоившись, она перевела взгляд на Матвея: – Анфиса меня после смерти отца нашла. Он проговорился. Прощения просил. Давно это было.
– Отчества у вас разные, – заметил Матвей.
– Меня другой человек растил.
– А почему мать ее здесь похоронена? – осторожно задал он следующий вопрос.
– Татьяна последние годы совсем не могла в городе жить, – расстроенно сообщила женщина. – Астма у нее развилась. Приезжала сюда отдохнуть, так и померла здесь. А кем вы Угрюмовым приходитесь? – неожиданно спросила она.
– Правнук, – вспомнив, что когда-то это был хозяин квартиры, в которой жила Анфиса Евгеньевна, в очередной раз согрешил Матвей.
– Знала она, что вернетесь когда-нибудь и отыщете…
Матвей отвел взгляд в сторону и кивнул:
– А что передать просила?
– Велела сказать, что все в целости и сохранности осталось, ни к чему ни мать ее, ни она не притронулись.
– Все? – пытаясь понять, что все это значит, испытующе заглянул ей в глаза Матвей.
– Все, – подтвердила женщина.
– А вам фамилия Игнатьева не знакома? – мысленно отругав себя за то, что не узнал у Даши ее девичью фамилию, спросил он.
– Игнатьева? – по складам проговорила женщина. – Нет. А почему вы спросили?
– Разбирали бумаги, которые остались после Анфисы Евгеньевны, наткнулись на упоминание об этой женщине.
– Я знакомых Анфисы не знала и никогда у нее в Москве не была.
– И дети ваши к ней не заезжали? – зашел с другой стороны Матвей, заметив, как лицо женщины вмиг сделалось каменным, отчего сделал вывод, что у нее никого нет.
Сурок открыл глаза и некоторое время, напрягая зрение, смотрел в металлический потолок гаража. Даже полумрак вызывал резь, а от выступающих слез щипало. Швы и перекрытия казались затянутыми матовой поволокой и нечеткими. Несмотря на то, что после взрыва прошло уже двое суток, он не стал видеть лучше. Как ни странно, Сурка это волновало меньше всего. И вообще он вдруг поймал себя на мысли, что спокойно смотрит на собственную жизнь уже как бы со стороны. Она кажется уже прожитой, и те же глаза ему как бы и не нужны. Наверное, так думают люди, обреченные старостью и болезнями на неминуемую и скорую смерть.
С трудом поднявшись с продавленного дивана, Сурок наклонился к стоявшему рядом табурету и в очередной раз заглянул в лежащее на нем зеркальце. На него смотрел монстр, пунцовое лицо которого представляло собой месиво из волдырей, кровоточащих ран и множества складок. Ресницы и брови напрочь отсутствовали. Из-за того, что взрывом испарений горючей жидкости попросту сожгло часть волос, лоб теперь казался неимоверно большим.
Со скрежетом открылась дверь, проделанная в воротах, и в гараж протиснулся Заскок:
– Все налюбоваться собой не можешь, огнеметчик?
С появлением постороннего апатия вмиг пропала, и Сурок вновь будто бы вынырнул из того коматоза, что не дает окончательно сойти с ума. Масса самых разных чувств снова заполнила его и начала терзать душу и сердце.
– Что же делать? – простонал Сурок. – Как мне теперь быть?
– Тебе не позавидуешь. – Заскок уселся на перевернутое вверх дном ведро и прыснул со смеху: – У тебя на морде написано, что это ты своего дружка зажарил. Черт! Вылитый черт! Ох, не могу! Кому рассказать… Ах! – Заскок резко умолк, утер выступившие слезы и уставился на глаза Сурка. Но, не удержавшись, снова рассмеялся: – Ну, что с тобой делать? Может, ведро пока на голову надеть? Не могу я на тебя без слез смотреть.
Сурку было не до смеха. Он опустил голову. Взгляд упал на обмотанную вокруг лодыжки цепь и амбарный замок, дужка которого была продета через ее звенья.
«Как быть? Что делать?» – сменяли друг друга вопросы, мешая думать. Он никак не мог избавиться от этого навязчивого и беззвучного нашептывания. Мысли путались, разрывались, ускользали и вязли в какой-то субстанции.
– Посмотрел я подъезд и двери квартиры, в которой твоя родственница живет, – с сарказмом заговорил Заскок. – Выход на чердак не закрыт. Хорошее место.
– Значит, вскроешь? – оживился Сурок, но тут же сник. От одного его вида люди будут шарахаться в стороны.
– Признайся, не все мне рассказал, – неожиданно оскалился Заскок.
– Думай как знаешь. – Сурок осторожно лег.
– Ладно, – наклонился над ним Заскок и снисходительно ударил его в плечо кулаком, – верю. Сейчас поедим и будем собираться.
– Ты решил днем идти? – невольно глянув на двери, сквозь щели которых прорывался утренний свет, спросил Сурок.
– А ты думаешь, ночью лучше?
– Конечно! – Сурок снова сел.
– Сам подумай, хозяйка дома, соседи тоже. К тому же, где ты видел, чтобы слесарь ночью работал?
– А как мне быть с этим? – показал пальцем на свое лицо Сурок.
– Мы же не свататься идем, – вновь расплылся в улыбке Заскок. – Да и опухоль вроде спала, краснота уже не та… И вообще, мне твоя внешность по барабану. Очки, кепку с длинным козырьком наденем… Главное, до квартиры дойти.
– Да если меня кто-то увидит, рассудка лишится, – стоял на своем Сурок.
– Поэтому идем днем, – вновь оскалился Заскок. – В темноте ты человека точно до разрыва сердца доведешь. Так с тобой рядом и пожизненное схлопотать можно…
Свой раритетный «жигуленок» Заскок остановил за детской площадкой, в тени густо разросшейся акации. Вечером здесь приткнуться невозможно. Редко какие дни обходятся без скандалов, а то и без драк за места для машин. Однако сейчас все иначе, двор почти пустой, а полуденная жара разогнала даже бабушек, любивших посудачить на скамейках.
Немея от страха, Сурок поднялся по лестнице вслед за подельником, как-то незаметно ставшим главарем их небольшой банды, на третий этаж. Утром Заскок уже был здесь и тщательно проверил квартиру на наличие в ней людей. Он долго и настырно звонил и стучал, после чего оставил лишь ему заметные метки, повреждение которых будет говорить, что дверь кто-то открывал. Остановившись на площадке, Заскок прислушался. Было тихо. Лишь где-то этажом выше раздался звук спущенной в унитазе воды.
– Акустика ни к черту, – тихо ставя на пол ящик с инструментом, прошептал он.
В новеньком синем комбинезоне и такого же цвета кепке с непонятным логотипом на лбу он походил на слесаря, что не скажешь о Сурке. Они, как могли, замазали особенно выделявшиеся ссадины, слегка запудрили щеки. Но даже надвинутый на глаза козырек кепки не мог скрыть выразительного взгляда лишенных ресниц глаз. К тому же сами белки были покрыты сеточкой сосудов и на расстоянии казались красными. Попытка пристроить солнцезащитные очки не увенчалась успехом. Как раз над ушами у Сурка лопнули волдыри, и любое прикосновение вызывало адскую боль.
Заскок открыл ящик, однако ничего из лежащих там инструментов не взял, а вынул из большого нагрудного кармана набор отмычек и присел перед дверьми на корточки. На секунду развернувшись к свету, он быстро выбрал одну из них и стал колдовать над замочной скважиной. Время тянулось медленно, а звуки стали казаться громкими.
Наконец Заскок толкнул дверь и посторонился, пропуская Сурка вперед, а сам зашел следом.
В квартире было тихо. В воздухе витал едва уловимый запах нафталина. Не говоря ни слова, Заскок обошел комнаты, на кухне заглянул в холодильник:
– Странно.
Потом пощупал в горшках с цветами землю, задумчиво посмотрел на Сурка и направился обратно в коридор.
– Ты ничего не путаешь? – стоя у открытых дверей ванной комнаты, спросил он. – Ты сказал, старуха одна живет, но здесь следы пребывания молодой биксы. – Заскок потянул носом воздух. – Пахнет духами, которыми старуха не будет пользоваться, а в холодильнике продукты и спиртное явно для здорового желудка.
В горле у Сурка вмиг пересохло. Он лихорадочно перебрал варианты ответов и выбрал, на его взгляд, самый подходящий:
– Это дочка соседки за квартирой присматривает. Видимо, на время, пока бабка в больнице, поселилась здесь.
– Слушай, ты чего мне голову кружишь? Какая больница? Ты что бормочешь?
– Я точно не знаю, – залепетал Сурок, размышляя, как ответить на вполне резонный вопрос. – Говорю же, она с соседями общается, меня на дистанции держит. Раз здесь девушка живет, значит, ее в больницу положили.
