Дэвид Моррелл - Рэмбо 3
Правда, уже после захода солнца они обнаружили, что их прибор ночного видения на морозе не работает. Зеленоватое изображение в окуляре дрожало и было едва различимо. Линзы покрылись изморозью, и солдат, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, здорово пострадал — кожа лица примерзла к окуляру. Пришлось отдирать.
Прибор был бесполезен.
Надеясь, что приказ могут отменить, он сообщил но рации, что без прибора ночного видения ничего не разглядеть. Но пришел приказ продолжать наблюдение. Он поежился, мечтая о времени, когда разбудит напарника, а сам заберется в спальный мешок.
Вдруг ему показалось, что внизу в кулуаре что-то движется.
Он вздрогнул и напряг зрение.
Человек. Лошадь. Носилки. На носилках кто-то лежит. Человек на другом конце носилок. Кто-то еще. Вторая лошадь.
Солдат схватился было за рацию, но передумал. Даже если я буду говорить шепотом, враг может услышать. И я потеряю преимущество внезапности, решил он.
Трое, не считая раненого на носилках. Это не тот большой отряд, о котором шла речь и ради которого затеяна вся эта операция.
Он расстегнул спальный мешок и зажал напарнику ладонью рот. Второй солдат открыл глаза, вздрогнул. Первый приложил палец к губам и показал вниз. Второй все понял и кивнул в ответ.
Они вдвоем всматривались в движущиеся внизу тени.
Первый солдат потянулся за автоматом.
6
Самое худшее, можно сказать, позади, думал Рэмбо. Так, по крайней мере, должно быть. Он не знал, как долго сумеет оставаться на ногах.
Ради Траутмэна?
Да хоть всю жизнь.
Он подхватил носилки и, утопая в снегу, побрел дальше. Скоро они перевалят через хребет. Снег кончится, снова будут камни и деревья. Они спустятся в другую долину, в тепло.
Вперед!
— Муса, как ты думаешь, когда мы… Муса обернулся на его голос и упал.
Сначала Рэмбо решил, что он просто споткнулся. Но тут раздался треск автоматной очереди. Стреляли откуда-то со склона справа.
Рэмбо опустил носилки. Траутмэн стонал в агонии.
— Мишель, быстрей!
Мишель хлестнула лошадь.
Открыл огонь второй часовой, Рэмбо отстреливался, не отходя от носилок. Он надеялся, что они не будут стрелять по Траутмэну. Пока стреляли очередями, то есть почти наугад. Это значит, у беглецов еще оставался шанс на спасение. Но если они перейдут на одиночные выстрелы и начнут вести прицельный огонь…
Рэмбо встал на колени и уперся плечом в приклад. Перед ним пули фонтанчиками поднимали снег.
Он прицелился.
Лошадь, к которой были привязаны передние ручки носилок с Траутмэном, понесла.
Рэмбо выстрелил. На этот раз он использовал свое оружие как гранатомет. Прогремел взрыв и на мгновение ослепил Рэмбо. В свете вспышек он прицелился и несколько раз выстрелил, стараясь заставить часовых залечь. Они действительно перестали стрелять, то ли напуганные взрывом, то ли перезаряжали оружие.
Рэмбо не надеялся, что убил их.
Лошадь с носилками продолжала нестись вперед.
Рэмбо перезарядил гранатомет и снова прицелился. Часовые начали стрелять. Рэмбо нажал на спуск. Граната разорвалась чуть пониже того места, откуда шел обстрел. Снежный пласт содрогнулся.
И тут его осенило. Не по часовым надо стрелять! Он перезарядил гранатомет, прицелился и выстрелил.
Теперь граната разорвалась выше, там, откуда нависал огромный снежный карниз.
Он даже не взглянул туда, где должен был прогреметь взрыв. Вскочил и побежал из последних сил.
Мишель достигла края кулуара, спрыгнула со своей лошади и поджидала вторую, к которой были привязаны носилки. Когда та с ней поравнялась, схватила поводья и натянула их. Лошадь дернулась. Мишель не устояла на ногах. Лошадь вырвала поводья и понеслась дальше.
Прогремел взрыв. Горы вздрогнули. Огромный пласт снега сполз сверху, подтолкнул другой, и через мгновение все это обрушилось вниз.
Рэмбо мчался, не спуская глаз с лошади и носилок.
Траутмэн!
Он не знал, кричит ли вслух или про себя. Он все равно не услышал бы этого крика. Грохот рухнувшего снега заглушил все остальные звуки.
Он подбежал к Мусе. Афганец пытался подняться, снег вокруг был весь в крови.
Рэмбо взвалил Мусу себе на плечи. Он надеялся успеть укрыться в безопасном месте до того, как снежная лавина спустится с горы.
Когда взорвалась третья граната, выстрелы прекратились. Пули больше не вспарывали снег. Часовым пришлось самим спасаться от приближавшейся к ним смерти.
Рэмбо бежал с Мусой на плечах. Ему казалось, он слышит крики, которых, конечно же, слышать не мог. Лавина катилась на плато, на котором была засада. Камни, подхваченные неудержимой силой, с грохотом неслись вниз, сметая все на своем пути.
Рэмбо торопился вынести Мусу из опасного места.
Он не мог бежать очень быстро. Под двойной тяжестью снег проваливался глубже, дышать становилось все трудней и трудней. Казалось, сердце выскочит из груди и помчится вперед, оставив тело на произвол судьбы.
Он немного просчитался. Поэтому, когда от грохота лавины, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки, он упал лицом в снег, тут же поднялся и прикрыл собой Мусу…
Он кричал, что есть сил.
Лошадь.
Носилки.
Траутмэн, мелькнуло в сознании.
Его окутала тишина. На мгновение показалось, будто он снова в пустыне и черный ветер похоронил его заживо под песком. Во рту и в носу горит огнем, он пытается высвободить голову, набрать в легкие воздуха и откопать Мусу.
Но сейчас он выбирался не из-под песка. Это был снег. Вместо обжигающего жара пустыни леденящий холод горного перевала. Придя в сознание, он стряхнул с головы снег, сделал глубокий вдох, схватил Мусу за плечи и потащил из сугроба. Он разгребал снег, а потом подтаскивал к себе Мусу. Правая нога Мусы была вся в крови, и Рэмбо спешил изо всех сил.
Хотелось перевести дух, но он опасался, что может сойти вторая лавина, поэтому остановился лишь тогда, когда они добрались до перевала. Здесь он рухнул на снег рядом с Мусой.
Афганец что-то пробормотал.
— Не слышу, — сказал Рэмбо. Подвинулся ближе. Муса повторил, и он на этот раз расслышал.
— Да, — сказал Рэмбо, — мы в двух шагах от рая.
Мишель приблизилась к ним нетвердой походкой.
— Как ты? — озадаченно спросил Рэмбо.
Она поддерживала левой рукой правую и стонала. — Меня свалила лошадь.
— А что с твоей рукой?
— Думаю, я ее сломала.
Рэмбо охватило чувство безысходности. Такое уже не под силу вынести. Но он не имел права впадать в отчаяние.
Рэмбо заставил себя встать на ноги, оторвал кусок от одеяла и обмотал им раненую ногу Мусы. Потом снял с его пояса нож. Ножнами зафиксировал жгут. Кровотечение прекратилось.
Траутмэн, обожгла мысль.
— Я сейчас вернусь!
Рэмбо встал, и перед глазами все поплыло. На какой-то момент он даже потерял сознание, но, совладав с собой, устремился вниз по следам лошади, тащившей носилки. Эта проклятая лошадь могла свалиться с обрыва вместе с носилками…
Он обнаружил носилки в пятидесяти метрах ниже по склону. Лошади поблизости не было.
Носилки при падении перевернулись. Под ними, лицом в снегу, лежал Траутмэн.
Рэмбо зарычал. Он одним рывком перевернул носилки. Траутмэн был привязан к ним веревкой. Лицо и лоб Траутмэна были в снегу. С правой стороны снег стал красным. Возобновилось кровотечение!
Облепленные снегом веки Траутмэна вздрогнули.
Рэмбо осторожно смахнул с его лица снег, очистил рот и ноздри.
Полковник, потерпите еще немного! Не умирайте! Скоро вы будете внизу, в тепле!
Рэмбо кинулся вверх по залитому светом луны склону. Справа он увидел какую-то тень. Лошадь. Та, на которой ехала Мишель. Он осторожно приблизился к ней, схватил поводья и повел за собой.
Мишель сидела на снегу рядом Мусой, держась за свою правую руку. Даже при свете луны было видно, как она бледна.
— Муса, ты сможешь ехать верхом? — спросил Рэмбо. Муса приоткрыл глаза.
— Сделаю все, что в моих силах.
Рэмбо оторвал от своего одеяла еще одну полосу, соорудил из нее повязку, которую надел на шею Мишель.
— Сможешь идти? — спросил он у нее.
— Ты слышал, что сказал Муса. Я тоже сделаю все возможное.
Рэмбо поцеловал ее в щеку.
Он прорезал в попоне дырки для ручек носилок.
— Приведи лошадь, — попросил он Мишель.
Рэмбо снес Мусу к тому месту, где оставил носилки. Приподняв их, вставил ручки в проделанные отверстия, обвязал их веревками, которые на всякий случай прикрепил к седлу. Потом помог Мусе взобраться на лошадь. Муса вскрикнул. Рэмбо боялся, как бы Муса не потерял сознание.
Но Муса быстро пришел в себя.
— Поехали, — сказал он.
Мишель взяла лошадь под уздцы, Рэмбо поднял край носилок, и они пошли вниз. Рэмбо с тревогой смотрел на залитый кровью лоб Траутмэна. Его захлестнула волна гнева. Впервые в жизни, думал он, мой гнев вызван моим бессилием. Тут он понял, что плачет.
