Александр Афанасьев - Нефтяная бомба
Вот поэтому меня стараются не допускать на брифинги с начальством. У нас начальство живет по принципу, сформулированному еще при Хрущеве: есть два мнения: одно мое, а другое – глупое.
– И тем не менее он там! – старается не выйти из себя шеф. – Данные достоверные. Мы не знаем, что он там делает, возможно, он ждет какой-то помощи, возможно, там просто его лежка, возможно, еще что-то. Решение на реализацию принято, так что не возникай.
Ну, раз принято…
– То есть на брифинг мне идти не надо, верно?
– Нет. Можешь не присутствовать.
Интересно – у американцев, кичащихся своими достижениями в менеджменте, – такая же фигня? Такая же… Как-то раз, когда был жив еще Джейк, я описал, что делается у нас, и спросил: у вас такая же ерунда творится? Он послушал, сказал – такая же. Только со слайдами.
– Тогда я, пожалуй, пойду. Зачем мне здесь торчать.
– Стоять.
Я делаю недоуменную мину.
– Хватит придуриваться. Ты нам нужен. По двум причинам. Первая – ты имел дело непосредственно с Аль-Маликом. Знаешь его, знаешь его повадки, можешь опознать.
– Красин с ним тоже имел дело, – возражаю я. – И он будет явно не против поиметь с ним дело еще раз.
– Это первое, – шеф не обращает внимания. – Второе – информаторы, которые нам дали информацию. Это палестинцы.
– Палестинцы?! – Удивлению моему нет предела.
– Да, люди из «Хезболлы». Их агентура получила информацию. Сейчас они подъедут. Ты имел с ними дело, значит, можешь оценить и тормознуть, когда надо будет.
– Слушаюсь, – говорю я, – а как насчет…
– Да заткнешься ты или нет! – взрывается шеф. – И без тебя тошно. Если так – я и сам мастер подъелдыкивать. Если хочешь знать – я каждый день тут за вас, живоглотов, по башке получаю. На мое место встань!
Вообще-то верно.
– Понял. Прошу прощения…
Переждав начальственную бурю, спускаемся во двор. Во дворе – не протолкнуться от машин. Среди всех я мгновенно выделяю Амани – огромные глазищи, цветастый платок – кашида, полувоенная форма и «АКМС» за спиной. Она демонстративно на меня не смотрит. Зато подполковник Сулейман Мусауи, стоя у своего китайского джипа, такого же, как был у меня, пока не взорвали, – смотрит на меня, как будто я ему денег должен.
Так еще и иракцев привлекаем? Хреново.
– Почему иракцы? – негромко спрашиваю у шефа.
– Без них никак.
Понятное дело, правила. Мы не имеем права проводить какие-либо операции здесь без привлечения иракской стороны. Правило это, понятное дело, нарушалось, и не раз – но всему надо знать меру, и мы ее знаем. В этом, кстати, мы тоже сильно отличаемся от американцев: мыслительную конструкцию «если нельзя, но очень хочется, то можно» они не поймут никогда в жизни.
Начальство пока там. Прохлаждается под кондиционерами. Мы подходим к палестинским товарищам, они при виде нас прекращают разговоры.
– Салам алейкум.
– Ва алейкум ас салам.
Мы пожимаем друг другу руки. По правилам – женщина не должна это делать, но Амани смело подает мне руку, с вызовом смотря в глаза. Я пожимаю, ничем себя не выдавая. Она – такой же товарищ, как и все…
– Это товарищ Амани, – представляет ее полноватый, седобородый господин средних лет, большой человек в «Хезболле». – Кстати, это ее информаторы дали наводку на вашего беглеца…
Павел Константинович прижимает руку к сердцу в знак благодарности.
– Какие ваши планы, товарищи? – спрашивает палестинец.
– Действовать, пока цель не уйдет.
– Это правильно. Товарищ Амани поедет первой и встретится с информатором. Нужно убедиться, что цель все еще на месте и что информатор не солгал. А это, как вы сами понимаете, можно сделать только при личной встрече.
– Вы совершенно правы, рафик. Я пошлю своего человека. Рафик Искандер опытный человек, и будет не лишним послать его вместе с товарищем Амани.
Палестинец оглядывает меня. Я с агентурной встречи, поэтому одет соответственно, во все иракское, с ног до головы, одежда подобрана как для местного – лавочника и торговца, у которого хорошо идут дела. Борода, загорелая кожа… Тоже все соответствует. Даже глаза… Их надо уметь делать несколько отстраненными – мол, мне все по фигу…
– Да… Кажется, я даже видел рафика Искандера в нашем районе. Возможно, так будет и правильно. Товарищ Амани?
Она пожимает плечами.
– Я не против.
Ну, Павел Константинович. Удружил, блин…
– Хоп!
– Хоп, – бьем по рукам. Как бы теперь по морде не получить.
Отходим с Павлом Константиновичем в сторону. Он достает прошитый, с пронумерованными страницами блокнот, открывает на нужной странице. Я запоминаю процедуры связи на сегодня – с центром, с наземной группой, с двумя боевыми вертолетами, которые будут нас прикрывать. Позывные для связи по рации, по мобильному телефону – номера меняются каждый день. По спутнику – эти меняются реже…
– Ни во что не вляпайся, – напутствует меня шеф.
– Уже вляпался, – говорю я. – Кстати, сегодня был контакт. Агент вышел на связь.
Шеф кивает:
– Позже поговорим…
Позже так позже…
Ирак, Ар-Рутба
23 мая
Ар-Рутба – небольшой, торговый в основном городок на стратегической трассе в Иорданию – приобрел особое значение во время иракского эмбарго. В девяносто первом году строители из ФРГ закончили сооружение дороги высшего класса, по сути – германского автобана на восемь полос через всю территорию Ирака. Когда началась первая Война в заливе, он уже был готов к торжественному открытию, но его так и не произошло. После того как Запад перекрыл Ираку кислород, дорога неожиданно приобрела стратегическое значение. У Иордании нет собственной нефти, поэтому контрабандные поставки нефти из Ирака приобрели для нее особое значение, на них Иордания жила больше десяти лет. Нефтепровода не было, бензин, нефть переправляли огромными бензовозами. С другой стороны за нефть в Ирак шли продукты и ширпотреб: на этом Иордания тоже неплохо наварилась, став одной из самых благополучных стран Залива, не имея, как я уже говорил, ни барреля нефти на своей территории. Тогда Ар-Рутба, до этого небольшой приграничный городок, населенный в основном осевшими на земле бедуинами, превратился в огромный базар. Продавалось все, от мешка риса до внедорожника высшего класса. Сейчас, после того как Ирак «освободили», по пути случайно ввергнув его в гражданскую войну, Ар-Рутба постепенно стала терять свое значение, но до конца так его и не потеряла. Здесь до сих пор жили и работали целые контрабандистские кланы, состоящие в основном из бедуинов. Здесь можно было купить все, в том числе и то, чего покупать нельзя. Здесь же находился один из главных «лазов», то есть путей нелегального пересечения границы. Об этом все знают, и с этим ничего не сделаешь.
Все дело в бедуинах. Кочевые племена издревле расселены на территории всего арабского Востока, и ни одно правительство ничего не может сделать с ними и с их кочевой жизнью. Понятие «бедуин» происходит от арабского «бидун», то есть «без», обозначает человека, у которого ничего нет. Например, нет документов: выдаваемые им паспорта бедуины воспринимают как отличную туалетную бумагу. У многих из них нет никакого дома, они так и живут всю жизнь в походных шатрах – при том, что сегодня рядом с шатром часто стоит современный внедорожник или пикап вместо верблюда. Нельзя воспринимать их как дикарей: у них есть музыка, поэзия, все они обзавелись спутниковыми антеннами, бензиновыми дизель-генераторами, многие – автомобилями. Почти невозможно найти бедуина, у которого нет автомата Калашникова. Просто они такие – держатся за свой образ жизни и свои традиции, чтобы не раствориться в сонмище народов и народностей, населяющих Ближний Восток. Зарабатывают на жизнь разведением скота и, к сожалению, контрабандой…
На спидометре – сто семьдесят. Амани сидит на переднем сиденье, поджав под себя ноги, она почему-то любит так ездить, хотя мне это кажется странным и неудобным. В гудящей полосе окна ничего не видно, но я знаю, что там есть, в Ар-Рутбе я был и все это видел не раз. Вокруг нас – пустыня, эта часть Ирака наиболее безлюдна. Смазанными зелеными пятнами мелькают редкие оазисы, в остальном – буро-желтая каменная пустыня, редкие золотистые пятна полей пшеницы – некоторые бедуины и местные фермеры умеют ее возделывать. Местная пустыня – это не песок, а просто голая, малоплодородная, каменистая земля, бесконечная цепь низких холмов, лощин, вади – русел сухих рек. Перепад температур здесь может достигать сорока градусов, поэтому большая часть валунов треснутая или расколотая. Зимой тут идет снег, когда он тает – русла вади наполняются потоками воды, поток такой сильный, что может унести верблюда или корову. Много каменных осыпей, редкое жилье, черные платки бедуинских палаток, бормотание дизель-генераторов. Поселков почти нет – земля бесплодна и не дает пропитания ни человеку, ни его животным. Чтобы выжить – надо кочевать. И посреди всего, посреди сурового каменного безмолвия – алые заплатки пустынных роз. Это – местное чудо, бедуины считают, что набрести на место, где растут пустынные розы, – большое счастье. И не дают травить такие места своему скоту.
