Михаил Рогожин - Из России за смертью
Рубцов был молчалив и зол. Двое суток, проведенные в гостеприимных объятиях Стреляного, закончились тем, что сам Стреляный впал в невменяемое состояние и добиться от него помощи в подготовке операции не удалось.
Руководство принял на себя Сан-чес, чем явно ущемил самолюбие Рубцова. Но противиться этому решению подполковник не мог, ибо и сам находился в похмельной растерянности.
Вот и сейчас Рубцов прохаживался в тени вертолета и жадно курил. А Санчес командовал отделением ангольских солдат, принявшихся проворно разбивать пятнистые палатки под сенью баобаба. Солнце, подобно жирной капле пальмового масла, тягуче стекало в мрачноватую влажность притихшего неподалеку леса.
Сумерки пронеслись через поляну легкой дымкой и, запутавшись в раскидистой кроне баобаба, опустились на землю непроглядной темнотой. Центром вселенной для участников экспедиции стал костер, разложенный солдатами. Его высокие языки освещали брезентовые бока палаток и силуэт вертолета, казавшегося в темноте припавшим к земле допотопным животным.
Участники экспедиции уселись вокруг костра. Солдаты раздали пластиковые миски с пышащим мясом в густой подливе. Тут же появились бутылки с джином. Профессор достал из кармана свою излюбленную фляжку с виски. Налил в крышку-стаканчик.
— Друзья мои, вы даже себе не представляете, в какой загадочный и неизведанный мир мы сегодня вступаем, — задумчиво произнес профессор и отхлебнул виски.
Он сразу стал естественным центром внимания, и лишь Рубцов, ни слова не понимавший по-португальски, от нечего делать в упор рассматривал сидящую напротив Женьку.
Антонио Вентура большую часть своей жизни провел за университетской кафедрой. Он любил читать лекции, пользовался популярностью у студентов. Легко овладевал вниманием любой аудитории. Уступив просьбе дочери лететь с русскими на юг страны, Вентура не мог побороть в себе чувство неприязни, которое испытывал к военным вообще, и к советским в особенности.
Европейский интеллектуал, он переживал не просто за судьбу обнищавшей до предела Анголы, а за пласт цивилизации, который сегодня, благодаря тупым усилиям кубинцев, русских и вконец запутавшихся ангольцев, беспощадно смывался с поверхности человеческой истории. Он уже давно наблюдал за событиями с позиций человека, попавшего на гала-концерт какой-нибудь безумствующей рок-группы и с ужасом видящего вокруг себя полное высвобождение самых агрессивных эмоций. Профессора настораживала мрачность и неразговорчивость русских, отвечающих за экспедицию. Не говоря уже о том, что ее цели никто вразумительно сформулировать не мог. И тем не менее жажда ученого, мечтавшего хоть раз в жизни пройти дорогами Ливингстона, победила. В конце концов для науки безразлично, кто организовывает эту экспедицию. Первые колонизаторы ни о какой науке не помышляли. А ведь на их плечах культура Европы перенеслась на черный континент.
Свершилось! Антонио Вентура сидел у костра под огромной живой крышей баобаба. Он всего в нескольких часах от начала главного путешествия в своей жизни. Ему стало жалко этих русских, для которых и лес, и вся Ангола, и этот баобаб — дикие, первобытные места. Им невдомек, что именно на территории раздираемой ими Анголы возникла система МААГМА БА — одна из древнейших ветвей человеческой цивилизации, создавшая за двенадцать тысяч лет до Рождества Христова высочайшую культуру. Разве можно так равнодушно, как они, на это все взирать? И профессора прорвало:
— Когда я давал согласие на участие в экспедиции, молодой человек, я предполагал, что буду совершать ее в обществе русских ученых...
Найденов, к которому обращался профессор, вздрогнул. Майор готовился к возникающему разговору и, тем не менее, был застигнут врасплох. На выручку пришел полковник Санчес. Не отводя взгляда от костра, отсветы которого полыхали в его карих, навыкате, глазах, полковник неспешно разъяснил:
— Советские и кубинские ученые вместе с представителями ЮНЕСКО прилетят через месяц, и мы обязаны показать им гордость Анголы — Национальный парк. Он давно является объектом внимания ЮНЕСКО и нуждается в совместных усилиях по поддержанию его жизнедеятельности.
— Свою судьбу парк решил сам. И поверьте, много столетий тому назад. Уж он-то видел и пережил всякое, — мрачно возразил профессор.
— И войны, — оживленно поддержал переход темы Найденов.
— Вас еще интересуют войны? — насмешливо отпарировал Вентура.
— Меня интересует ваша дочь, профессор, — неожиданно для себя выпалил Найденов.
Упоминание о дочери мгновенно притупило агрессивность Вентуры. Он налил себе стаканчик виски и собирался выпить, как почти у его носа возникла рука Рубцова, пожелавшего элегантно чокнуться своей кружкой и алюминиевым стаканчиком профессора.
— Главное, профессор, берегите ноги, — Рубцов хитро подмигнул и снова уставился на Женьку.
Вентура ничего не понял, но из вежливости улыбнулся.
— Значит, проводим предварительные исследования? — спросил он Санчеса.
— Совершенно верно. Маршрут нанесем на карту. А в Старой крепости устроим нечто вроде конференции.
— Кто же этим занимается? — недоверчиво поинтересовался профессор.
— Майор Найденов, — не моргнув глазом соврал Санчес.
Найденову ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть головой.
Профессор наконец понял, что самое тесное общение ему предстоит с другом его дочери, и откровенно обрадовался этому обстоятельству:
— Честно говоря, я не люблю научные конференции. Лучше прочту им лекцию у себя в университете... А вы дали мне возможность почувствовать себя Диего Каном, — профессор торжественно окинул взглядом собеседников и понял их непосвященность. — Диего Кан навсегда оставил за собой приоритет первооткрывателя Юга Африки. Каждое открытие он увековечивал падранами — каменными колоннами с крестами наверху. Надпись на колонне гласила: «От сотворения мира прошло... столько-то, а от Рождества Христова, к примеру, тысяча четыреста восемьдесят три года, когда всемогущий высокочтимый король Жуан II Португальский повелел своему рыцарю Диего Кану поставить здесь столб».
Профессор это продекламировал с пафосом и, спохватившись, просто добавил:
— Копию столба вы, разумеется, видели на набережной Луанды, возле заправочной станции.
— Видели, — подтвердил Санчес.
— Так приходили в эти края великие португальцы. После них уже никто столбов не ставил. — Профессор помолчал и добавил:
— А вы? С чем пришли вы? Какие кресты оставите?
Где-то совсем рядом рыкнул лев, устроив целый обезьяний переполох.
И снова над костром повисла тишина. Профессор Вентура углубился в свои молчаливые размышления. Найденову стало как-то не по себе от поставленного профессором вопроса. Рубцов же любовался Женькой. На се неподвижном азиатском лице, на заостренных скулах в отсветах пламени плясали демоны... Чуть-чуть раскосые глаза были полузакрыты и таили в себе звериную чувственность.
Невероятно, но здесь, за тысячи километров от дома, она выглядела совершенно естественно, будто всю жизнь провела под этим баобабом. Ее маленькие кулачки с тонкими пальцами спокойно подпирали мягкий овал подбородка. По волосам от всполохов проскальзывали лиловые змейки. Рубцов почувствовал неодолимое желание. Он давно не смотрел на женщин. А эта ну просто создана для страсти, для этой африканской ночи, для мщения подлой Нинке.
Рубцов обратился к Санчесу:
— Я не пойду с вами. Дождусь остальных вертолетов и поведу отряд по вашим следам.
— Лучше поручить это мне, — ответил Санчес, делая вид, что не придал значения решению подполковника.
— Нет. Я с этим профессором не выдержу. А вы-спелись. Слушаете его треп, раскрыв рты. Будешь по рации корректировать наше продвижение.
— Но планировали иначе.
— Я не привык командовать учеными, — Рубцов произнес это голосом, не терпящим возражений. После чего встал и подошел к Женьке.
— Давай провожу тебя до палатки.
— А как же джин?
— Возьмем с собой, — успокоил Рубцов и, прихватив стоящую рядом бутылку, помог девушке встать. И, уже уходя, обратился сразу к Санчесу и Найденову:
— На рассвете вы обязаны покинуть лагерь. Кладите профессора спать.
А то завтра не добудитесь.
ЖЕНЬКА
Рубцов вошел в палатку вслед за Женькой.
— Спасибо. Теперь я сама, — сказала девушка и, легко скрестив ноги, уселась возле своей сумки.
Рубцов аккуратно расправил москитную сетку, прикрывающую вход, и молча приблизился к Женьке. В темноте его рука властно легла на острое плечо девушки. Женька не удивилась, не вздрогнула, а лишь строго произнесла:
— Выйди из палатки.
— Зачем?
— Хочу спать.
— А я хочу спать с тобой.
— Почувствовал себя Тарзаном?
— Я и так мужик что надо.
