Лев Пучков - Собачья работа
– А я уж вскрывать собралась, – удовлетворенно пробормотала Ли, пряча в сумочку универсальный набор отмычек и открывая замок родным ключом. – Спасибо, Григорий, ты настоящий френд…
Забрав «зубр» с оптикой и горсть патронов к нему, Ли благополучно выбралась из дома и прокатилась на окраину города – несмотря на то что время поджимало, необходимо было выполнить одну процедуру, которой Ли никогда не пренебрегала. Оружие было чужое – оно требовало пристрелки, к нему необходимо было привыкнуть.
Побаловавшись с полчаса с «зубром», Ли спустя сорок минут уже сидела на одном из холмов в виду усадьбы Улюма, снимая на видеокамеру, оборудованную инфракрасным прибором ночного видения и восьмикратным телеобъективом, все подряд. Она ожидала, что Толхаев будет околачиваться где-нибудь поблизости, и надеялась заснять его в весьма недвусмысленном ракурсе: с наблюдательными приборами в виду дружественной усадьбы Улюма! Буде вдруг возникнет необходимость, шустрого толстосума можно легко приструнить, располагая такой «компрой». Ни на что более в тот момент Ли не рассчитывала…
«Вот теперь ты у нас в гордом одиночестве, – констатировала Ли, просмотрев оставшийся на кассете фрагмент с Рудиным. – Сам виноват – нужно было тебе среди ночи шастать где попало?»
Размышляя о превратностях судьбы, Ли сделала две копии видеопохождений Рудина, отягощенного карабином, и спрятала кассеты в разных местах. Директор собачьей школы сам предопределил свое участие в последующих событиях – своим неожиданным появлением в самое неподходящее время в еще более неподходящем месте он подписал себе смертный приговор и создал реальную основу для осуществления грандиозного плана Ли, казавшегося на первый взгляд таким громоздким и невыполнимым.
– Ничего личного. Серый, – пробормотала Ли избитую фразу, щелкая ногтем пришпиленную к стойке этажерки фотографию. – Ни-че-го… Только деньги. Ты славный парень – судя по россказням Алисы, но… Но деньги важнее – сам понимаешь…
Проспав до 20.00, Ли вяло поужинала, экипировалась для предстоящего ночного бдения и, покинув свою временную обитель, неспешно покатила на «БМВ» к промзоне. Несмотря на все треволнения и трудности сегодняшнего дня, она не собиралась оставлять без внимания объект, за которым наблюдала несколько ночей подряд, чтобы вывести определенную систему и проработать в деталях предстоящую акцию. Если все получится, эта акция станет завершающим аккордом – и не только в данном мероприятии. Это будет началом новой жизни, мечту, с которой Ли давно и пока что безнадежно лелеяла в течение всей своей ратной карьеры.
«Эх, Кулькин, Кулькин… – с каким-то странным сожалением вздохнула Ли, добравшись до окраины промзоны и выходя из машины возле полуразрушенного строения, облюбованного командой Рудина для своего тайника. – И кто тебя за язык тянул? Умер бы гордо, как последний из могикан, и все было бы по-прежнему – никаких тебе проблем…»
Тайник никто не посещал – Ли проверила свои волоски, приклеенные в нескольких местах. Во вторник она нашла это славное местечко, памятуя о том, что наблюдала машину школы именно здесь, без особого труда обнаружила нехитрый тайник и упрятала в него «замоченный» «зубр» Толхаева. А «ИЖ» Рудина прихватила с собой – нужно же ей было чем-то подпирать дверь сервировочной в «Эдельвейсе»! Разумеется, Ли не обладала даром определять по запаху принадлежность предмета тому или иному индивиду. Поэтому ей пришлось в понедельник утром посетить Алису и, используя дактило-пленку, втихаря снять отпечатки пальцев на висевших в прихожей кожаных намордниках ризеншнауцеров, а также мимоходом дактилоскопировать Алисин чайный стакан и Борькин дартс. Как ни парадоксально, но данная процедура оказалась не в пример более сложной, нежели, допустим, умыкновение «зубра» из толхаевского особняка – выяснилось вдруг, что в хорошо знакомой квартире сестры очень трудно делать то, что тебе требуется, и при этом не объясняться с близкими по существу данного деяния. Тем не менее, добыв с грехом пополам образцы папиллярных узоров, Ли выдвинулась «домой» и довольно быстро вычислила, что на намордниках имели место три группы отпечатков: Алисины, Борькины и чьи-то еще. Учитывая тот факт, что кроме Борьки и Алисы намордники мог трогать только Рудин, Ли эмпирически выбрала из четырех обнаруженных в тайнике карабинов именно тот, на котором было больше всего отпечатков директора собачьей школы.
Итак, с оружием никаких проблем пока не предвидится. Если не будет неожиданностей, до воскресного вечера тайник никто не посетит. А в воскресный вечер… Впрочем, не стоит загадывать, что будет в воскресный вечер, – за трое суток может произойти все, что угодно.
Объехав по окружности две четверти промзоны. Ли спрятала «БМВ» в кустах у забора огромного двора завода железобетонных конструкций и осторожно поднялась на четвертый этаж полуобвалившегося здания административного корпуса.
К этому времени совсем стемнело – мертвая днем, промзона постепенно наполнялась какими-то странными звуками, свидетельствующими о таинственной ночной жизни. Брехали бродячие собаки, что-то тихо взвизгивало и дралось во тьме, шуршало и тихо хлопало листами проржавевшей жести. Ли не обращала внимания на все эти проявления жизнедеятельности разнообразных тварей – здесь она чувствовала себя если не уютно, то по крайней мере более-менее комфортно, поскольку знала, что в данный момент является самой опасной хищницей из всех присутствующих в округе. Надувной матрац, одеяло, термос с кофе, бинокль, милая сердцу «беретта» с двумя запасными магазинами – весь этот нехитрый арсенал позволял ей удобно устроиться и не опасаться никого. Мытарства военных «круизов» закалили хрупкую девичью душу, выветрили подспудное неприятие суровой действительности и превратили даму в многофункциональный боевой агрегат, заключенный в обманчивую оболочку – прекрасное женское тело, одинаково хорошо приспособленное как для плотской любви, так и для убийства…
Из окна, у которого расположилась Ли, прекрасно просматривалась тыльная сторона фармацевтического комбината Толхаева.
По периметру забора ярко горели галогенные лампы, освещая безлюдное пространство между складами, которые располагались на заднем дворе комбината.
Ли настроила бинокль и внимательно «прошлась» по сектору наблюдения. Объект №1: углубленный в землю просторный бокс с яркой надписью над металлическими воротами «Токсично! Без спецоборудования не входить!». Объект №2: запасные ворота в заборе комбината, отстоящие от бокса левее метров на пятьдесят. Объект №3: посыпанная гравием дорога, ведущая от бокса к воротам и с внешней стороны забора плавно переходящая в пыльную грунтовку, петлявшую по буеракам до диабаза, протянувшегося вдоль оконечности промзоны. Вот, собственно, и все – никаких трудностей.
У токсичного бокса – небольшая сторожка с витринным стеклом во всю стену. В сторожке двое – парный пост наблюдения. В 9.00 их сменит следующая пара, которая будет гонять чаи и резаться в карты до 21.00. Затем – следующая, и так – четыре пары по двенадцать часов. Раз в полтора часа к сторожке подъезжает на электрокаре проверяющий – перекинется парой фраз с охранниками и катит себе дальше, вдоль периметра. Парни вооружены – через витрину видна стойка с двумя помповиками. А в самом боксе никого нет – небольшая дверка в могучих воротах, оснащенных целой системой замков и проводной сигнализацией, выведенной на пульт охраны комбината, открывается один раз в сутки на пятнадцать минут – в промежутке между четырьмя и пятью часами утра…
– А не приврал ли ты, Геннадий, для красного словца? – пробормотала Ли, вскрывая пачку «Салема». – Может, пустышку тяну? – спрятавшись за подоконник, осторожно щелкнула зажигалкой, с наслаждением затянулась и в очередной раз отметила, что привычка рассуждать вслух с годами приобретает все более устойчивую форму. Может быть, это происходило из-за страшного внутреннего одиночества, из-за невозможности поделиться сокровенным с близким человеком, потому что не было его – этого человека. Сестра – божий одуванчик, Март – боевой агрегат, сгусток похотливой плоти, смотрит с вожделением, щерится ласково, а попробуй дай промашку – удавит одним движением, глазом не моргнет… Порой, в краткие промежутки отдыха, когда не нужно было анализировать детали предстоящих акций, Ли ловила себя на мысли, что пугается сама себя – в частности, своего отношения к мертвым. Она читала много книг, в которых описывались нравственные страдания людей, волею случая совершавших убийства, – эти товарищи, независимо от страны проживания и социального статуса, страдали из-за того, что вынуждены были поступать именно таким образом, убиенные снились им по ночам, отчего убийца вскакивал в поту и долго потом плакал навзрыд… Ничего такого с Ли не происходило. Она тщательно изучала особенности объекта и клиента, сделавшего заказ, хладнокровно умерщвляла первого, получала деньги и в любой момент была готова поступить точно так же со вторым, коль скоро он угрожал ее безопасности. Обладая прекрасной памятью. Ли помнила их всех за исключением погибших от ее пуль в период боевых действий. На войне знакомиться с жертвой необязательно: обстановка как-то не располагает. А эти, которых приходилось подробно разрабатывать и доводить до финиша в мирное время, – они ей не снились. Они просто продолжали присутствовать в ее сознании наравне с живыми, имея полноправный статус действующих лиц, иногда Ли вслух разговаривала с ними – как сейчас с Кулькиным…
