Андрей Константинов - Мент
Кент и Лысый все отрицали. При задержании их тоже помяли. У Кента обнаружился самодельный малокалиберный револьвер. У Лысого газовик. Фамилию Зверева оба слышали в первый раз, держались довольно уверенно. Они ничего не знали о том, что Слон раскололся и взахлеб дает показания.
Из своего убежища Зверев выбрался только через два часа, когда на улице было почти темно. В ноябре сумерки опускаются на Питер рано. Они накрывают город черной фатой, редкие фонари делают его еще более мрачным.
Первого ноября девяносто первого года, в густых фиолетово-синих сумерках по Питеру шел скрывающийся от милиции человек. Ксива еще лежала в кармане, но для Зверева уже было очевидно, что это ненадолго… Он шел по пустому промышленному району. Редко горели здесь фонари, редко проезжали автомобили. Случайный прохожий в этих местах чувствовал себя неуютно. Вот убивать будут — хрен милиции докричишься. Милиционер Зверев больше всего не хотел встречи с милицией. Он не был уверен, что его фамилия известна розыскникам. Но вот приметы… — приметы уже точно есть в каждой ПМГ.
Зверев шел в сторону метро «Елизаровская», избегал освещенных улиц, но старался вести себя как можно естественней. Человек, который не прячется, не вызывает подозрений.
Недалеко от проспекта Елизарова он нашел то, что искал — магазин и телефон-автомат. Телефон работал, и это само по себе было удачей. Перед тем как позвонить, он купил пачку «Родопи», потом выкурил сигарету. Зверев стоял на освещенном крылечке магазина и курил. Мимо проехала милицейская машина Он стоял и курил… желто-синий автомобиль ехал мимо… мимо, мимо, мимо. Это было похоже на сон. Кружились в желтом свете фонаря снежинки, мигала синяя неоновая вывеска над магазином. ПМГ проехала мимо.
Зверев докурил сигарету, вошел в автомат. Захрустело под ногами разбитое стекло. Он опустил монетку в прорезь, набрал номер… Наверно, Настя сидит около телефона. Ждет, тревожится… Пробился первый длинный гудок. Сейчас она снимает трубку… Второй. Сейчас!… Третий. Четвертый, пятый, шестой… Сашка грохнул ладонью по рычагу, снова набрал номер. На этот раз трубку сняли быстро.
— Алло, — произнес Настин голос. Он звучал как будто издалека, хотя расстояние по прямой не превышало пяти-шести километров.
— Это я, — сказал он.
— Алло, — повторила Настя. — Алло.
— Настя, это я. Ты слышишь меня?
— Перезвоните, вас не слышно. Гудки отбоя. Он ударил по автомату рукой. Сильно, раздраженно, зло. Зазвенели высыпающиеся в возврат монет гривенники.
В следующем телефоне не было трубки. В третьем трубка была, вот только к телефону в квартире Тихорецких никто не подошел. Он накручивал диск раз за разом, стучал по проклятой железной коробке ладонью. Длинные гудки медленно сочились из черной эбонитовой трубки.
Он выкурил сигарету, потом набрал свой домашний номер. Мама подошла сразу.
— Это я, мам, — сказал он.
— Саша, ты где? — спросила мама. — Я уже начинаю тревожиться…
— Я потом объясню, ма… Ма, меня не искали? Никто не звонил?
— Как же, Саша… Уже два раза звонил дежурный.
— А что хотел?
— Хотел, чтобы ты срочно прибыл на службу. Спрашивали, где тебя можно найти.
Все ясно, подумал Зверев, они меня уже вычислили, в отделении уже ждут. Возле дома тоже…
— Понял, ма, — сказал Сашка бодро. — Немедля еду.
Он прикинул про себя: успели или не успели поставить его домашний телефон на прослушку? Если успели, то в двадцать седьмом сейчас готовятся к встрече, радуются: добыча сама идет в руки. Ну, ждите…
Затем он сделал звонок в офис Лысого. Телеграфно изложил ситуацию. Он знал: братки поймут и примут меры. К моменту, когда ОРБ начнет проводить обыски, квартиры Лысого, Кента и Слона будут уже стерильны.
Сашка стоял в телефонной будке, прислонившись лбом к холодному стеклу. От дыхания на грязном стекле образовался туманный кружок. Зверев закрыл глаза. Ему было очень одиноко, и он не знал, что делать.
Он постоял так несколько секунд. Или часов… А потом снова набрал Настин номер. И снова из эбонитовой трубки стали сочиться длинные гудки. Они стекали по эбониту черными каплями, черными дырами, черными кляксами, летели вниз в холодной темени телефонной будки. Они долетали до грязного пола и взрывались там… Каждый взрыв эхом отражался в голове Сашки Зверева.
Он наконец вышел и побрел прочь, к следующему автомату. Потом — к следующему.
Он звонил раз за разом, но Насти все не было дома. Что-то произошло, решил Зверев. Но что? Наконец около восьми вечера он принял решение и отправился к ее дому. Для пущей безопасности (какая тут, к черту, безопасность! Сейчас, спустя шесть часов после стрелки на Книпович, тебя, скорее всего, уже вычислили) поехал на такси. Вышел за три квартала до Настиного дома. В принципе здесь засады быть не должно. Однако он все же решил подстраховаться…
В окнах квартиры было темно. Он долго всматривался, надеясь поймать отсвет телевизора, огонек сигареты. Ничего не было. Он дежурил во дворе дома более часа, наблюдал за подъездом.
…Возможно, Зверев ждал бы и дольше, но его уже начали доставать холод, голод, боль в боку. Дважды мимо него прошел какой-то пенсионер с мелкой собачонкой на поводке. Косился подозрительно. Нужно было уходить — именно пенсионеры проявляют особую активность в выявлении правонарушителей. Достаточно этому старому пеньку позвонить в отделение — и довольно скоро здесь будет патрульная машина. Сашка покинул двор. Выходя, он бросил взгляд на подъезд, из которого вышел сегодня днем… Я куплю шампанского и буду тебя ждать.
…Перед опером Зверевым стояла традиционная для всех беглых задача: где найти надежное убежище? Он очень устал, и ему был нужен элементарный отдых. Все решения, сказал он себе, будем принимать завтра. А сейчас необходимо найти временную берлогу.
Зверев позвонил из очередного автомата своему агенту, с которым он работал накоротке, нигде не оформляя официально. Отношения с неформальным агентом у него сложились доверительные, и именно его квартиру Сашка решил использовать для ночлега. Лишь бы тот оказался в состоянии трезво мыслить — была у Косаря такая слабость, — водочки попить… К счастью, Косарь был дома и относительно трезв.
На частнике Зверев поехал через полгорода. У того же частника купил бутылку водки. Он откинулся в удобном сиденье семерки и прикрыл глаза. Машина со скрывающимся от своих коллег опером летела на север, на Гражданку. Вокруг лежал настороженный, враждебный теперь город.
Со стороны могло показаться, что Зверев спит.
Солнечное утро и чистый белый снег, покрывший землю за ночь, никак не соответствовали настроению и похмелью. Зверев поднялся со старой, расхлябанной раскладушки, на которой спал, мрачно осмотрел комнату: грязную, со скудной, разномастной мебелью, отклеивающимися обоями и трехрожковой люстрой из шестидесятых годов. Впрочем, тут многое было из той эпохи: магнитофон «Яуза», черно-белый телевизор «Волхов» и выгоревшая фотография Бриджит Бордо в открытом купальнике. И сам хозяин тоже был из шестидесятых. В ту пору Косарь был известным и удачливым вором… это теперь он стал старым алкоголиком из околокриминального мира. С больной печенью, не долеченным туберкулезом, артритом и беззубым ртом. Информацию он давал довольно редко, но когда давал — всегда качественную. Недавно Зверев взял из-под него двух гастролеров-разбойников из Сухуми.
Все эти мысли мелькнули у Сашки отстранение, периферийно. Он встал, прошел мимо спящего хозяина, мимо стола с пустыми бутылками и остатками простой холостяцкой закуски. Болела голова, во рту было сухо и омерзительно… В кухне он надолго приложился к носику старого чайника с отбитой эмалью. Вода с привкусом ржавчины текла по пищеводу, как сказочная живая вода.
Сашка поставил чайник на убогую двух-конфорочную плиту, подошел к окну. За стеклом лежал солнечный, ослепительно-снежный мир… в котором его уже искали. Молодая женщина в полушубке и яркой шали на голове везла саночки с малышом. Слой снега был тонким, полозья иногда чиркали по асфальту… малыш смеялся. Мать улыбалась. Заворочался и что-то прохрипел за стеной Косарь. Зверев отвернулся от окна, вышел в прихожую. Здесь на табуретке стоял новенький ярко-красный импортный телефон. С общим видом квартиры он никак не вязался — явно краденый. Странно, что Косарь его не пропил…
Зверев набрал номер. За вчерашний вечер и половину ночи он набирал его раз тридцать. Или сорок… Или… хрен его знает, сколько раз он набирал этот номер. Гудки. Бесконечные Длинные гудки.
— Суки! — громко выкрикнул Косарь. — Суки! Рвань!
Смеялся малыш в ярком желтом комбинезоне, на полу прихожей стояли ботинки хозяина хаты со стоптанными каблуками. Бежал куда-то таракан. Красный телефон выплевывал длинные гудки.
Бывший опер опустил трубку на рычаг. Гудки смолкли, но ничего от этого не изменилось. Сашка вернулся в комнату, закурил косаревский «Беломор» и некоторое время сидел молча. Синий дым стелился над грязной клеенкой… Селедочная голова смотрела дурными глазами. «Ну, за успехи по вымогалову!», — сказала голова и подмигнула Звереву. Сашка с ожесточением воткнул в нее беломорину.
