Дневник жертвы - Кендал Клэр
Я думаю о Лотти. О том, как она увидела машину на своей улице. Она была одна против четырех. У меня больше шансов: я одна против одного.
Зажав в руке телефон, я отрепетированным движением увеличиваю масштаб. На экран не смотрю. Освещение хорошее; на телефоне есть автоматическая вспышка. Ты тут не единственный, кто умеет фотографировать.
Забыв про больные пальцы, я поднимаю руку и направляю телефон на тебя. Щелк: твоя машина на моей улице. Приближаю сильнее. Щелк: машина крупным планом, видно номерной знак. Приближаю до упора. Щелк: совсем близко, видно твое лицо. Кажется, через лобовое стекло вышло не очень, но попытаться стоило.
Три фотографии! Я сделала их так быстро, что ты даже не успел отреагировать. Не успел понять, что произошло.
Ты открываешь дверь. Я застала тебя врасплох: сегодня ты явно не собирался меня преследовать. Бегу к дому. По дороге не выдерживаю и быстро оборачиваюсь: нужно проверить, на каком ты расстоянии. Но ты слишком толстый – ты не способен в мгновение ока выскочить из машины. Успеваю заметить твой тонкий, злобно перекошенный рот. Ускоряюсь. Лечу по дорожке к дому. Теперь я знаю, что ты меня не догонишь. Выхватываю ключи – для них я тоже сделала специальный карман; я хорошо продумала устройство своей сумки. Открываю замок. Толкаю тяжелую деревянную дверь. Я знаю, что ты уже сдался. В этом кошмарном сне все пошло по-моему.
Прислоняюсь к двери и пытаюсь отдышаться. Не знаю, сколько я так стою; в конце концов на площадку выглядывает мисс Нортон.
– Я так рада, что встретила тебя, Кларисса! – говорит она. – Как приятно видеть твои порозовевшие щечки! Зайдешь ко мне выпить чаю?
Чашка чая в компании милой, умной, энергичной мисс Нортон – это как раз то, что мне сейчас нужно.
– С удовольствием, мисс Нортон! – отвечаю я. Она так радуется, что мне становится совестно: я очень редко принимаю ее приглашения, а к себе так вообще никогда не зову. Иду за ней, захватив журнал по шитью, который она положила мне на полку.
– Отдохни, дорогая! – говорит мисс Нортон, жестом приглашая меня сесть на обитый ситцем диван. На спинке лежат порыжевшие от времени кружевные салфеточки; наверно, когда-то они были бежевыми. – Посмотри свой журнал. А я пока за тобой поухаживаю. Ты делаешь достойное дело. Представляю, как это должно быть тяжело! Ты, наверно, устала и совсем издергалась.
Она уходит на кухню. Я с улыбкой осматриваюсь. Гостиная заставлена тяжелой мебелью темного дерева, купленной еще родителями мисс Нортон. Когда-то им принадлежал весь дом; потом мисс Нортон разделила его на квартиры и продала. Она живет здесь с самого рождения.
Надо заглянуть в журнал. Вскрываю конверт, размышляя, как приятно будет на время выкинуть тебя из головы и забыть о том, что произошло несколько минут назад. Хотя ты ведь этого не допустишь, правда?
Я смотрю на журнал и не могу вздохнуть. Словно получила от тебя удар под дых. Блондинка на обложке. Она не в весеннем платье.
На ней ремни. И цепи. И какие-то провода. Они опутывают ее руки, ноги, туловище, врезаясь в нежную белую кожу; но бо́льшая часть тела остается на виду. Она лежит, привязанная к чему-то вроде операционного стола с регулируемыми секциями для рук и ног. Ее лодыжки приподняты, ноги раздвинуты и согнуты в коленях. Каждая часть тела надежно зафиксирована. Даже кисти и ступни. Даже пальцы – кажется, они крепятся лейкопластырем. В соски продеты металлические кольца. Грудь перетянута веревкой крест-накрест. Во рту кожаный кляп. Мускулистая мужская рука в кожаной перчатке занесла над женщиной блестящий инструмент. Сам мужчина остается за кадром. Голова и шея женщины пристегнуты к столу собачьими ошейниками; она не может повернуться, но ее широко распахнутые от ужаса глаза смотрят вбок, в сторону невидимого мужчины.
– Тебе некрепкий и без молока, дорогая? – кричит мисс Нортон.
Я пытаюсь убедить себя, что это просто инсценировка. Этого не может быть; этот стол ненастоящий, и эту женщину никто не собирается пытать. Но ужас в ее глазах говорит об обратном.
Вот на что ты любишь смотреть.
– Кларисса! Все правильно?
– Да, мисс Нортон! – кое-как выговариваю я, даже не понимая, с чем я соглашаюсь.
У меня перед глазами прыгают заголовки статей.
«Почему меня возбуждает страх. Откровения рабыни».
Вот что ты любишь читать.
– Печенье будешь? – кричит мисс Нортон.
«Соблазнительная беспомощность. Привяжи ее!»
Вот что ты любишь делать.
Я вспоминаю, как ты завел мои руки за спину. Как сдавил мне шею, чтобы я не могла пошевелиться. Как шептал все эти мерзости – а я слушала, делая вид, что они мне нравятся. Как ты млел от моих «да» и шарил по мне своей перчаткой. Да, да, да.
– Я испекла его сегодня утром. Хотела тебя угостить. Все думала – встречу тебя или нет? Это так мило с твоей стороны – подарить мне конфеты! Они все очень вкусные! Как раз такие, какие мне нравятся.
«Возбуждающая клизма и другие домашние средства».
– Кларисса, ты слышишь?
«В царстве пыток: запретные комнаты наших читателей».
У тебя есть запретная комната?
– Звучит отлично, мисс Нортон, – выдавливаю я.
– Как я рада это слышать, дорогая! Ты такая худенькая!
«Во все тяжкие. Приключения связанных красоток».
Я думаю о той ночи. Об отметинах на моем теле. Моя фотография… видимо, я должна сказать спасибо за то, что она не такая отвратительная, как содержимое этого журнала?
– Кларисса? – Мисс Нортон стоит в дверях гостиной.
В панике пытаюсь запихать журнал обратно в конверт. Больные пальцы не слушаются; на них по-прежнему повязка из травмпункта. Толстая коричневая бумага не выдерживает и рвется от моих манипуляций.
Я видела достаточно. Заголовки с обложки продолжают вспыхивать у меня в мозгу. Глупые, неприличные заголовки; будь здесь Энни – она бы лишь презрительно рассмеялась, прочитав их. Сказала бы, что это все фальшивка. Надавала бы тебе по твоей мерзкой роже. Но я не могу рассмеяться. Мне не смешно. Ведь ты не шутил, когда послал мне это. А фотография на обложке… никогда не видела ничего более ужасного, омерзительного и уродливого.
«Связать и овладеть. Трюки с веревкой».
Иду через всю комнату к мисс Нортон, чтобы взять у нее тарелку с золотистым печеньем – старинную, китайского фарфора, пожелтевшую и потрескавшуюся от времени, но все равно очень красивую.
– Выглядит аппетитно! – говорю я, хотя в данный момент ни одно блюдо на свете не кажется мне аппетитным. Аккуратно ставлю тарелку на кофейный столик, но она почему-то валится на пол. Мои пальцы как будто разучились нормально хватать. Странно, что тарелка не разбилась.
«Играем в животных: сельские радости».
– Поможешь мне с чайным подносом? – спрашивает мисс Нортон, не обратив внимания на устроенное мной представление. Счастье, что она временно лишилась своей исключительной способности всегда все замечать! Она слишком поглощена ролью хозяйки дома.
На дрожащих ногах отправляюсь за мисс Нортон. Захожу на кухню – и словно попадаю в семидесятые годы: кругом все бежево-коричневое.
«Учимся подчинять. Удовольствие и боль: идеальное наказание в картинках».
«Ты будешь наказана», – сказал ты тогда в парке. Значит, вот что ты имел в виду?
– Кларисса, я не могу найти ситечко для чая! – говорит мисс Нортон.
Я не глядя шарю в забитых доверху кухонных ящиках.
«Школа послушания. Хочу, чтобы меня высекли!»
Я помню твою теорию насчет смерти первой жены Синей Бороды. Высшая степень неповиновения – вот что ты сказал. Неповиновение… это мерзкое слово говорило о том, насколько уродливы твои представления об отношениях между мужчиной и женщиной. Я поняла это, несмотря на опьянение. Поняла, несмотря на то что к тому моменту уже совершенно потеряла бдительность.
«Ты будешь делать то, что я скажу». Это тоже твоя фраза.
Они все разные, эти жуткие заголовки. Но суть у них одна и та же.
– Что с тобой, дорогая? – ласково смеется мисс Нортон. – Вот же оно! – Взяв ситечко, она кладет его на поднос рядом с дымящимся чайником и двумя изящными чашками в розочках. Я беру поднос; пар из чайника едва не обжигает мне пальцы на здоровой руке. Пошатываясь, несу его в гостиную и, звякнув посудой, ставлю на столик.
