Нож в сердце рейха - Виктор Федорович Карпенко
– Да. Немного. Всего две недели. В конце прошлого года…
– Как! – удивленно вскинулась Гертруда. – Я получила на него уведомление от командования полка, где он служил, что мой муж погиб в ноябре 1941 года.
– Нет. Он умер от болезни в декабре 1942 года. Гельмут умер у меня на руках, – тихо произнес Федор, многозначительно поглядывая на Эльзу.
– Доченька, быстренько приберись в своей комнате, покажешь ее дяде…
– Отто, – подсказал Федор.
– Покажешь ее дяде Отто. – И, когда девочка убежала, Гертруда спросила: – Как это было?
– Вот, – протянул Федор фотографии и листы бумаги. – Здесь письмо для вас и для ваших родителей. Гельмут просил передать на словах, что все время только и думал о вас, как он сказал: «Моих девочках – Гертруде, Анне и Лизи», и просит прощения у ваших родителей…
– Да, да… – Гертруда схватила протянутые листки и быстро вышла из комнаты. Минут через двадцать она вернулась. – Вы простите, что заставила вас ждать. Ведь мы оплакали Гельмута еще год назад, а он все это время был жив… Я не спрашиваю, где вы с ним познакомились, но скажите, он мучился?.. У него слабые легкие… Я догадываюсь, от чего он умер…
– Да, Гельмут просил не говорить вам, фрау Гертруда. Умер он неожиданно, легко, с улыбкой на губах. Видимо, думал о вас… – соврал во благо Федор.
– Спасибо вам, – утирая слезы, тихо проговорила Гертруда. – Письмо родителям я передавать не буду. Мы не знаемся уже давно… с тех самых пор, как Гельмут повздорил с отцом…
– А как же вы живете?
– Как все… Вдовам нелегко живется, но мы держимся… Я работаю. Теперь все работают… Время такое… Вы пообедаете с нами?
– Спасибо, мне надо идти. Как-нибудь в другой раз.
– Вы ведь не берлинец… У вас акцент какой-то странный. Но дело не в этом. Если вам негде остановиться в Берлине… у нас большой дом. Есть пустующие комнаты…
– Спасибо. Я, видимо, воспользуюсь вашим предложением, – согласился Федор. – Но позже. А комнату оставьте за мной. Вот задаток, – и он положил деньги на стол.
– Но здесь же много?! – удивленно воскликнула фрау Гертруда.
– Ничего, я могу себе позволить, а вам они нужнее. Лизи же скажите, что ее комнату я посмотрю позже, в следующий мой приход, – улыбнулся Федор и пошел одеваться. Уже находясь на улице, он оглянулся. Фрау Гертруда стояла на пороге дома и махала ему рукой.
«Видимо, так она провожала и своего мужа», – невольно возникла мысль. Неожиданно для себя Федор тоже поднял руку…
Вечером Федор и Кристина прогуливались по набережной небольшого, почти круглой формы, водоема. Здесь, вдали от людей, они могли откровенно поговорить.
– Прости, но я не понимаю, – начал Федор, – почему ты согласилась принять меня? Это же опасно…
– Не знаю, насколько… Я ведь не спрашиваю тебя, кто ты: француз, англичанин, русский… Просто выполняю волю своего отца. За несколько дней до своего ухода из жизни он позвал меня и маму и передал серебряный канадский доллар, на обеих сторонах которого был только герб, и сказал, что для человека, который покажет такую же монету, мы должны сделать все, что он потребует. И вот после Нового года на улице ко мне подошел человек, показал монету и сказал, что из Лиссабона приедет брат Карл, то есть ты, и я должна сделать все, что ты скажешь. Так что я должна делать?
– Ничего, – пожал плечами Федор. – Жить, как жила до того.
– И все?
– Все!
– А у тебя все в порядке с документами?
– Да, Кристина. На этот счет не тревожься. Немецкий паспорт с португальскими отметками, визами, печатями…
– Но ты мой брат! А значит, наследник дела отца. Что ты намерен делать?
– С чем? – не понял Федор.
– Как с чем? – удивленно вскинула брови Кристина. – С медью, пробковым деревом… Со всем тем, что поставляет в Германию наш дядя Артур. Пока всем этим занимается управляющий, Юрген Шнитке, но ему сорок лет. Гитлер издал приказ поставить под ружье всех здоровых мужчин от шестнадцати до шестидесяти пяти лет. Их места на производстве должны занять женщины от семнадцати до пятидесяти… Так что Юргена, по всей видимости, призовут в вермахт. В конторе, я завтра тебя туда свожу, работает восемь человек: трое мужчин и пять женщин. Есть еще в порту Гамбурга отделение. Там еще четверо, трое из них мужчины. Как оно будет дальше, одному Богу известно…
– Озадачила ты меня, сестричка, – потер ладонью лоб Федор. – Так ты хочешь, чтобы я всем этим занимался?
– А как иначе? Ты же Карл Фишман…
– Меня ведь тоже могут призвать… – высказал предположение Федор. – Молодой, здоровый…
– Да, но ты не совсем немец. Когда Карл отправлялся в Португалию, насколько я знаю, он был гражданином этой страны. Как это сделал отец, мне не известно. Паспорт находится у меня.
– А как же он выехал из Германии?
– По немецкому паспорту, по тому, что ты мне показывал… Так что завтра сходим в швейцарское посольство, там представительство Португалии, и сделаем все необходимые отметки.
– Да, – озадаченно крякнул Федор. – Учиться мне еще и учиться.
– Вот-вот, – подхватила Кристина. – Завтра и приступишь. Если особых дел нет, с завтрашнего дня начинай знакомиться с документами, пока Юрген на месте.
Целую неделю Федор с трудом вникал в договора, накладные, платежные документы, порядок фрахтовки мест на грузовых кораблях… В голове полная мешанина, но он стойко переносил трудности, пытаясь выстроить картину деятельности предприятия Фишманов. Как-то вечером Кристина, после ухода фрау Марты, зашла в комнату Федора и тихонько сообщила:
– Сегодня на улице ко мне подошел человек и показал доллар. Передал для тебя вот что. Держи, – подала она запечатанный конверт без надписей.
Федор тут же вскрыл. На листке на немецком было написано: «Карл, радуюсь твоим успехам. Навести нашего друга Рихарда. Его можно найти в кафе на Бауэрштрассе в 17:00. Он там ежедневно пьет кофе. Отец».
– Уф-ф, наконец-то, – шумно выдохнул
