Богдан Сушинский - Севастопольский конвой
Бой выдался упорным. Несмотря на плотность огня некоторым кавалеристам все же удалось преодолеть окопы моряков. Но их оказалось немного, и как вести себя дальше, они не знали. Попав под винтовочную пальбу артиллеристов, конники метались между их позициями и окопами моряков, не решаясь ни возвращаться на ту сторону окопов, ни штурмовать батарею. Не имея поддержки пехоты, кавалеристы оказывались всего лишь мишенями, и оставшиеся в живых понеслись в степь вдоль берега лимана, очевидно, рассчитывая со временем форсировать его.
Два танка морякам все-таки удалось вывести из строя, но третий укрылся в ложбине и продолжал вести огонь. Помочь своим кавалеристам и пехотинцам он уже не мог: слишком близко те подошли к окопам, поэтому отвлекал своим огнем артиллеристов, устроив с ними неравную и почти бесполезную дуэль. Но самое любопытное происходило на правом фланге, где у подножия Батарейной высоты моряки на какое-то время сошлись в штыковой с… кавалеристами.
Воспользовавшись тем, что с вершины холма пехоту противника удалось уложить пулеметно-орудийным огнем на землю, моряки неожиданно ринулись в схватку с конными королевскими гвардейцами. Гродов с тревогой и скрытым восторгом наблюдал за тем, как его «черные комиссары» прикладами парировали удары сабель, огнем и штыком поражали коней и оказавшихся под их крупами всадников. Мало того, некоторых румын они, увертываясь от сабельных лезвий, попросту стаскивали с седел, разили ножами и пытались взбираться на коней, хотя получалось это не у каждого.
Один из таких «моряков в седле», как раз и сумел в суете боя прорваться к ложбине, в которой укрывался танк с двумя бутылками с зажигательной смесью за пазухой. Метнув первую из них на броню, храбрец решил подстраховаться и извлек вторую. А дальше произошло нечто такое, что поразило и морских пехотинцев, и румын.
Судя по всему, пуля попала прямо в бутылку, занесенную над головой лихого наездника в тельняшке, потому что уже через несколько мгновений всадник загорелся вместе с конем, который еще какое-то время носился между кавалеристами и пехотинцами. На минуту Гродову показалось, что бой прекратился, обе стороны словно бы забыли, где они находятся и что с ними происходит. Все завороженно смотрели на слившиеся в один факел фигуры лошади и человека, испуганно шарахались от них, и никому и в голову не приходило найти для каждого из них по пуле милосердия. Напрягая последние силы, конь метнулся в сторону моря и, уже потеряв догорающего всадника, кинулся с обрыва, чтобы найти свою гибель то ли на прибрежной полосе, то ли где-то на мелководье.
Потрясенные этим адским зрелищем, враждующие стороны словно бы вдруг выжгли в себе всякое чувство вражды и забыли, по какому, собственно, случаю сошлись на Судном поле. Постреливая в сторону окопов, кавалерия и пехота румын начала поспешно отходить, кто – в сторону окопов, а кто – в сторону села; да и моряки тоже стреляли в их сторону как-то слишком уж незло, и, казалось, совершенно неприцельно.
– Выясни, кто был этот огненный всадник, – обратился комбат к Владыке, – и подай рапорт. Этого парня нужно представить к награде.
– Еще как нужно!
– Захватить в рукопашной коня, прорваться сквозь порядки противника и уничтожить танк, а затем… – задумчиво повел подбородком Гродов. – Словом, такого видеть мне еще не приходилось.
– Да уж, ни одна гадалка такой смерти ему не напророчила бы. Тем более – моряку.
В течение всего следующего дня румыны дважды бросали на позиции батальона авиацию и дважды устраивали артналеты. В атаку они не ходили, но окопы свои перенесли на линию между хутором и руинами, превратив их в опорные пункты. После первого артналета, когда стало ясно, что противник прекрасно пристрелялся по судну, группа Жодина оттуда была отозвана. Но как только румыны попытались превратить остов «Кара-Дага» в свою собственную базу, моряки огнем «сорокапяток», поставленных на прямую наводку, выбили оттуда их десант, окончательно превратив корабль в глыбу искореженного металла. Потеряв до половины своего состава, вернулась на общие позиции и хуторская группа прикрытия.
* * *Под вечер Гродову неожиданно позвонил командир береговой батареи.
– Товарищ майор, разведка донесла, что румыны расположили свои окопы буквально метрах в ста от вас.
– Лихая же у тебя разведка, комбат! – рассмеялся Дмитрий. – Да только мне безо всякой разведки видно, что противник – вот он. Его окопы – метрах в ста пятидесяти от наших.
– Выковыривать их оттуда не собираетесь?
– Слишком мало людей, чтобы терять их во время штурма вражеской обороны. Да и какой в этом смысл?
– Потому и звоню, что никакого. Сейчас мы проведем артналет на две румынские батареи, которые засечены разведкой вашего полка и корабельными пушкарями. А как только мои орудия умолкнут, имитируйте атаку.
– Какую еще атаку? – полусонно спросил Гродов, приваливаясь спиной к стенке штабного грота. Он смертельно устал и стремился сейчас только к одному – поскорее уснуть. Хотя бы на часок. – И вообще, какого дьявола?!
– Главное – не увлекайтесь, – спокойно объяснил свой замысел Ковальчук. – Человек двадцать выскочили из окопов, прокричали свое бессмертное «Полундра!» – и залегли. А еще лучше – сразу же ползком назад.
– То есть, важно, чтобы, для большей поражаемости, противник лег на бруствер.
– Чувствуется логика артиллерийского мышления, товарищ майор.
– И, похоже, что у тебя приказ: «Снарядов не жалеть!», раз ты сам напрашиваешься на артналет. В таком случае признавайся: когда будешь разряжать орудия в воздух?
– До семи утра. Тайны в этом особой нет, все равно рванет так, что у ваших морячков бескозырки с голов посрывает. Ничего не поделаешь, существует реальная угроза прорыва врага и захвата батареи, – проговорил Ковальчук таким извиняющимся тоном, словно это от него зависело: взрывать орудия или не взрывать.
– Она действительно существует, – морально поддержал его Гродов. Как никто другой, он понимал, что сейчас творилось на душе у командира, которому через несколько часов придется собственными руками уничтожить свою же батарею.
– Во всяком случае, так считают в штабе оборонительного района.
– Понимаю, что такие приказы рождаются не в дивизионной канцелярии. Вот только нам, с нашими потерями, от этого не легче.
Ковальчук снова как-то виновато посопел в трубку.
– А значит, и вам приказ на отход последует уже завтра. Словом, знакомая ситуация. Разве не так, товарищ бывший комбат береговой?
– До боли в висках, – проворчал Гродов, прекрасно понимая, что после потери и этой береговой батареи долго им на восточных рубежах не продержаться.
– Мне нужны точные ориентиры расположения окопов противника и, если таковые имеются, его тылов.
– Ориентиры ты, комбат, получишь, – заверил его майор и тут же приказал ординарцу, который как раз появился в гроте, разыскать старшего лейтенанта Лиханова.
34
Не прошло и пяти минут после разговора Гродова с командиром береговой батареи, как со стороны Григорьевки, где расположились вражеские орудия и тыловые подразделения, донеслись первые разрывы снарядов.
– Это что, артподготовка перед вечерней атакой? – вместе с эхом третьего взрыва появился на пороге грота-землянки Лиханов.
– Можно считать и так.
– Тогда почему нет удара по окопам противника?
– Вот сейчас мы его и спровоцируем, – спокойно пообещал майор, не отрывая взгляда от карты Восточного сектора обороны. Выдели по двадцать бойцов от каждой роты и, как только артобстрел Григорьевки прекратится, поднимай это воинство в атаку. Побольше крика, шума, пальбы… Но бежать до первых выстрелов противника, причем делать это не слишком резво. Затем залечь и пятиться к окопам.
– То есть атака должна быть ложной?
– Дальше в бой опять вступит батарея Ковальчука.
– А наши орудия?
– При чем здесь наши орудия? Нам избавляться от снарядов пока что не нужно.
Они встретились взглядами и помолчали. Лиханову не нужно было объяснять, что скрывается за подобным «избавлением» и к чему приведет гибель второй береговой батареи.
– Вот, значит, как у нас теперь обстоят дела… – угрюмо проговорил он после некоторой заминки. – И в Южном секторе ситуация, думаю, не лучше.
– Что ж, спектакль так спектакль. Сейчас я сформирую отряд самураев, и мы им такое светопреставление устроим…
Прежде чем поднимать бойцов в атаку, майор все же приказал «сорокапяточникам» произвести по выстрелу на орудие, а затем передал по цепи:
– «Ура» и «полундра» орать во все глотки. Бежать не далее десяти шагов. После этого – залегаем и открываем неспешный прицельный огонь.
– Вы что, намерены лично вести бойцов? – встревожился Лиханов, который уже приготовился к тому, что поднимать в атаку своих самураев придется все-таки ему.
