Александр Звягинцев - Сармат. Кофе на крови

— Это не женщины — это поет ветер! — с мягкой улыбкой поясняет старен. — Проникая в трещины гор, в пустоты и в тайные лабиринты, оставленные прапредками, ветер рассказывает нам о стране, очень давно, еще до рождения пророка Исы, покинутой нами... Управляя заслонками в лабиринтах тайных ходов, мы умеем придавать ветру много голосов — от сладчайшего голоса любви до грозного, зовущего на смертный бой.

— Какую страну покинули ваши прапредки, ата? — пытается уточнить Алан. — Я понимаю языки Востока, но не могу определить ваш язык...

— Мы знали название своей родины, но за долгое время оно стерлось из нашей памяти! — отвечает старец и немощной рукой показывает на своды зала, испещренные клинописными знаками. — Письмена прапредков до сих пор таят в себе название нашей родины, но теперь уже никто не может их прочитать... От своего прадеда, который слышал это предание от своего прадеда, я узнал, что великий полководец древнего народа вел несметные легионы в страну индов, но, когда они проходили этими горами, случилось великое землетрясение, и легион, состоящий из людей нашего племени, был отрезан от остальных легионов лавинами и неприступными скалами...

— А как звали того полководца? — продолжает допытываться Алан.

— Письмена прапредков знают его имя, а старый Ассинарх не знает, — отвечает старец и, сделав паузу, добавляет: — Старый Ассинарх знает, что отец того полководца был царем и, уговаривая его не ходить в страну индов, так сказал: «Не ходи, сын, воевать индов с войском, ибо повозка золота возьмет любой их город быстрее войска!»

— Точно! Я так и думал! — восклицает Алан. — Именно так сказал царь Македонии Филипп своему сыну Александру!

— Осмелюсь спросить, многоуважаемый Ассинарх, — произносит Сарматов, — почему вы, поклоняясь огню, называете его животворящим, разве огонь не спутник войн и смерти?

— Да, это так! — кивает старец. — Но разве не огонь уничтожает следы чумы и других болезней?.. Разве не он согревает людей в холод и дождь, дает им вкусную пищу? Разве не огонь ненависти к злу, дарованный людям единым Богом Ахурамазду, не дает злу подчинить себе всех людей? Разве не огонь любви, зажженный Богом Ахурамазду в мужчине и женщине, дает новую жизнь?

Протянув руку сыну, старец кивком головы приглашает всех в первый зал, в котором теперь полыхает костер. Вокруг костра кружатся в замысловатом танце полуобнаженные гибкие женщины. Их фигуры подчиняются тем же непривычным пропорциям, что и мужчин, у женщин тоже иссиня-черная кожа, раскосые, уходящие уголками к вискам изумрудные глаза. Только ростом женщины значительно ниже. Если бы не пышность форм, их легко можно было бы принять за девочек-подростков.

Засмотревшись на танцующих женщин, похожих на ожившие точеные эбонитовые статуэтки, Бурлак натыкается на Алана и цедит вполголоса:

— Блин, такую статуэточку на коленях подержать бы!..

— Марсиане тебе подержат! — шепчет Алан. — Вах! Амбал двинет — и прощай, мама!..

— Опять ты за свое! Ну какие они тебе марсиане? — чертыхается Бурлак.

— Слушай, я думаю, что их легион был доставлен Александру Македонскому на НЛО с другой планеты!..

— Сам ты доставлен с другой планеты, хазарин малахольный!

— Я?.. Я — хазар малахольный! — взвивается Алан. — Тогда ты — рязан косопузый!

Взаимный обмен любезностями прерывают окружившие Бурлака и Алана чернокожие танцовщицы. Они с легкостью бабочек порхают вокруг, неуловимыми движениями касаясь притихших бойцов и тут же отступая прочь. Изумрудные глаза их наполнены обещанием, а блуждающие по залу блики отражающегося в струях фонтана пламени делают их черные тела нереальными, фантастически красивыми, будто пришедшими из чудесного сна. Алан с присущим ему энтузиазмом пытается подстроиться под их танец, но его движения, как ни крути, более всего походят на родную лезгинку. Стушевавшийся Бурлак стоит как пень, не зная, куда деть ноги и руки. Увидев, что двое мужчин подносят к костру тушу быка, он торопится к ним, бросив Алану на ходу:

— Я того... От греха подальше пойду лучше мужикам подсоблю!..

Старый Ассинарх останавливается у озера, перед фонтаном, на пересечении струй которого покоится переливающийся хрустальный шар.

— Ваши люди веселы и приветливы. Я недоумеваю, как вы живете? Что едите? Во что одеваетесь? — осмеливается задать вопрос Сарматов.

— У нас в ущелье есть поля пшеницы, проса и даже виноградники. Есть отары овец и другой скот, — отвечает старец. — Днем мы работаем в долине, но на ночь уходим в гору. Теперь из вашей страны пришел сын шакала Абдулло. Он владеет этими горами, уничтожает посевы и виноградники, чтобы все ущелье засеять маком. Зелье, проклятое пророком Заратуштрой, дает ему ослепляющее душу золото. Мы могли бы начать войну с Абдулло, но он твой, воин Великой северной страны...

— Кто мой? О чем вы? — недоумевает Сарматов.

— Потом поймешь! — говорит старец и отворачивается к шару.

Сарматов тоже переводит свой взгляд на фонтан.

— Шар ведь держится на струях фонтана, но, если напор воды уменьшится, он может упасть и разбиться? — спрашивает он старца.

Старец, не отрывая взора от шара, поясняет:

— Под этими горами течет Река Времени. Она начинается на ледниках Крыши мира и образует под нашей горой огромное озеро. Оно не может иссякнуть, как не может иссякнуть само время, но... но, если такое случится, — у людей горы будет меньше печали.

— Я снова не понимаю, о чем вы говорите! — досадует Сарматов.

— Мы не можем прочитать письмена прапредков и забыли свое имя, но нам еще ведома Память о Будущем, и она наполняет наши сердца печалью, — поясняет старец.

— То есть вы хотите сказать, что умеете предсказывать будущее? — переспрашивает Сарматов.

— К счастью нашему или к нашему горю, так оно и есть, — утвердительно качает головой старец.

— Почему к горю? Вашему будущему что-то угрожает?

— Нашему — нет! — отвечает старец. — Но в подлунном мире наступают Времена Великих Бед, и мы, зная о них заранее, скорбим, ведь они обрушатся на тех, с кем мы живем в одно время, на одной планете.

— Что же может произойти глобального? — пожимает плечами Сарматов. — Разве что ядерная война?

— До того, как вспыхнет ее всепожирающий огонь... — произносит старец и умолкает.

— Что до того?

— До того распадется на малые страны Великая северная страна — твоя страна, воин, — не отводя взгляда от пылающего красным шара, отвечает старец. — Еще несколько малых ручьев вольются в реку пролитой в ней крови, и, выйдя из берегов, она снесет все преграды и унесет Великую Мечту людей твоего племени...

— Когда это произойдет? — недоверчиво спрашивает Сарматов.

Но старец, словно не слыша вопроса, продолжает:

— ...Преступления и блеск золота развратили ее вождей — на смену им придут еще более развращенные и поделят между собой то, что принадлежит всем. Тьма людей будет изгнана из своих домов, и они нигде не найдут пристанища. Дети будут обездолены, старцы обесчещены, мужчины и воины унижены, а юные дочери их и жены забудут про стыд и откажутся рожать детей. Место своих пророков займут чужие лжепророки, а свои пророки услышаны не будут...

— Когда это произойдет? — теряя терпение, вновь спрашивает Сарматов.

Старец, как и прежде, ничего не отвечает, лишь продолжает изрекать монотонным голосом, словно читая молитву:

— ...И вспыхнет огонь войны на окраинах и в центре страны, и будет он не очищающим от скверны, а сеющим семена раздоров и зла. Зло долго будет править людьми, ибо их великим божеством станет золото.

— Когда это будет? — уже кричит Сарматов.

Старец, оторвав взгляд от шара, отвечает с глубокой печалью:

— Скоро...

— Как скоро? — растерянно спрашивает Сарматов.

— Поверь мне, до этого момента остался ничтожный отрезок времени в несколько лет.

Старец пытливо всматривается в лицо Сарматова и спрашивает:

— А воина не интересует его судьба?

— Моя судьба?.. Если все будет так, как ты говоришь, то я разделю ее со всеми!

— Много тяжких испытаний и скорби ждет тебя, воин! — восклицает старец и показывает на американца. — Твоя судьба прочнее цепи связана с судьбой этого воина — твоего пленника, потому что тот, кому оба вы служите, носит имя — Долг.

— Все это вы видите в шаре? — спрашивает Сарматов.

— Да, Река Времени концентрирует в этом шаре Память о Будущем так же, как ваши компьютеры концентрируют память о Прошлом...

— Вы хотите сказать — о настоящем...

— Настоящее — условно, воин! — качает головой старец. — Скорость, с которой Будущее переливается в Прошлое, выше даже скорости света.

Посмотрев в сторону веселящейся молодежи, старец произносит:

— На рассвете мои воины проводят вас до Главной реки. Пока же пусть твои воины, — он кивает на Алана, Бурлака, — повеселятся... Им вскоре предстоит долгий путь... Самый долгий...