Лев Пучков - Бойцовская порода
— Николай! Никола-ай!!! — встревоженно позвал Тонконоженко — тотчас же дверь в гостиную распахнулась, на пороге возник дежуривший в гардеробе хозяин заведения. — Это что — так задумано или авария?
— Я сейчас прозвоню, Николай Николаевич! — преувеличенно бодро пообещал Крот, пятясь назад. — Ничего страшного! Это скорее всего на станции…
— Погоди-ка, Колян, — остановил Бакан — судя по интонации, что-то «авторитету» в поведении хозяина заведения не понравилось. — Дверь прикрой. Подойди сюда.
— Давай, давай — хочу диспут! — жарко пожелал Караваев, прилипший к смотровому оконцу, наблюдая, как Крот в нерешительности закрыл дверь и вернулся к столу. — Не верьте друг другу, ребята, — вы все злодеи! Да будет свет!!!
— Так это ваши штучки? — нервозно поинтересовался Тонконоженко. — И что все это значит?!
— Это не наши штучки, — нехорошим тоном опроверг Бакан. — Это скорее всего аварийное отключение. Хотя не исключено, что…
— В этом районе такие вещи случаются раз в три года — уж я-то знаю, — желчно воскликнул Тонконоженко, не давая собеседнику договорить. — Вы скажите лучше, чего вы добиваетесь?!
— Колян? — уточнил Бакан, проигнорировав последний вопрос будущего «партнера».
— У меня все в норме — отвечаю, — уверенно доложил Крот. — Это на станции — щас я…
— А ты не торопись, — Бакан проворно выбрался из кресла, жестом фокусника извлек из-под мышки пистолет и, ухватив Крота за локоть, притянул его к себе. — Вы, Николай Николаевич, посидите здесь, а мы с Колей прогуляемся на выход. Мы недолго — туда и обратно.
— Да что все это значит?! — прошипел Тонконоженко, привставая с дивана и выдергивая из кармана «мобилу». — Что вы здесь устраиваете?!
— Вам ничего не угрожает, — раздельно проговорил Бакан, направляясь к выходу и подталкивая озадаченного Крота перед собой. — Сядьте, не надо никуда звонить. Просто произошло то, что, как вы сказали, случается крайне редко. Я в случайные совпадения не верю — и в таких ситуациях все проверяю сам. Потому что…
Бац!!! Почему Бакан все проверяет сам, господину Тонконоженко узнать так и не довелось. В полутора метрах от двери вдруг обрушилась деревянная панель потолочного перекрытия, угодив точнехонько на головы Крота и его подозрительного гостя и сметая их (Крота с гостем, а не головы!) на пол. Но высушенная сосновая плашка полтора на метр сама по себе не шибко-то и тяжелая — она вряд ли повалила бы таких крепких мужиков, как Крот с Баканом. Просто на панели… Александр Николаевич, припавший к стеклоблоку, не поверил своим глазам: на панели, как серфенгисты на гребне волны, в гостиную десантировались двое в черном! В масках, комбезах, с сумками через плечо. Бац! И на головы!
Тот, что пониже ростом, метнулся к двери — в руках у него был пневмоавтомат для пробивки дюбелей с тянувшимся из провала в потолке шнуром. Шлеп! Шлеп! Шлеп! — в считанные секунды прошлепал тяжеленную дубовую дверь по периметру, намертво прибивая ее к косяку.
Второй, отбросив панель в сторону, рванул из ножен на лодыжке армейский тесак явно не нашего производства и отточенным ударом вогнал лезвие в горло пытавшегося подняться «авторитета», который, будучи ниже ростом, чем Крот, пострадал при падении плашки гораздо меньше. Толкнув к стене жутко булькающего Бакана, черный поднял оброненный им пистолет и, почти не целясь, дважды выстрелил в скрючившегося на полу Крота.
— Гос… поди!!! — выдохнул Александр Николаевич. — Их-х-хх-х!!! Да что же это такое творится?!
— Че у вас там?! — истошно заорал кто-то в гардеробе, в дверь с похвальной оперативностью бухнуло молодецкое плечо. — Че у вас там, а?
— Бакан!!! Бакан — че у тебя там?! — с улицы кто-то стучал чем-то железным по решетке окна, не в силах рассмотреть через жалюзи, что творится внутри. — Бакан! Это ты палишь?! Че там за шум?!
— А-а-ааа, — хрипло завыл Тонконоженко, пятясь к окну и закрывая голову руками. — Не надо!!! Не…
В кармане умирающего «авторитета» мелодично засвиристел мобильник.
— Привет от Сердюкова, — глухо сказал черный, вытягивая руку с пистолетом в сторону Тонконоженко. — Ба-ай!
Крышка черепа «большого человека», поддетая конической 9-миллиметровой пулей, с глухим стуком шмякнулась о стену, разбрызгивая вокруг обширное пятно омерзительного окраса.
— Бакан! Бакан!!! — отчаянно орал кто-то из-за двери, бухая с размаху в дубовые доски плечом. — Да чё там у вас, а?! Отзовись!!!
— Тут в норме. Минут пять протянет, — негромко сообщил черный с пневматическим молотком, осмотрев сучившего ногами Крота, раненного в шею и печень. — Болтать не сможет.
— Ага, — согласился высокий, полюбовавшись на щедро залитую кровью рукоятку тесака и вкладывая в руку Бакана пистолет. — Пошли.
И действительно — пошли. Точнее — полезли. Протерли продолговатую потолочную плиту, передали ее наверх — чьи-то руки заботливо приняли деревяшку. Из проема в потолке опустилась веревочная лестница. Двое в черном шустро вскарабкались наверх, плита встала на место, как будто и не падала вовсе.
— Кто там есть — отходи от двери!!! — орал кто-то из гардероба, отчаявшись получить исчерпывающий ответ на простой, в общем-то, вопрос: «А че там у вас?» — Отходи!!! Гранатой рвать будем! От двери — марш!!!
— Ой-е-е! Ой-е-е-е… — севшим голосом прошептал Александр Николаевич, зачем-то закрывая голову руками и на ватных ногах пробираясь к двери кочегарки. — Господи, что ж это было-то?!
Глава 5.
МАДЕМУАЗЕЛЬ, ВАШ ВЫХОД!
— Чуть правее. Тепло вроде, а задуло.
— Нормально?
— Нормально. А щель все равно осталась.
— А там стена — если кто пойдет, я сразу увижу и загорожу. Давай-давай, не стесняйся.
— Кто стесняется? Было бы кого!
— А я не в счет?
— Ты муж.
— Очень приятно! Давай, мойся быстрее и полезай в отсек. Я тебя вытру.
— Чего это вдруг? Я сама.
— Ничего — я помогу. Давай-давай…
— Даю-даю…
Знают все в округе взрослые и дети,
Что моя собака — ужасней всех на свете…
— Алиса принимала душ и радостно напевала всякую чушь. В половине девятого утра на Белорусском вокзале. Рудин ассистировал, а Ваня Соловей работал часовым по охране подступов. Выехали в полночь, добрались только что, ночь была не по-сентябрьски душной и влажной, прекрасная дама, промучившись восемь часов в «уазике», почувствовала себя некомфортно и предъявила ветеранам альтернативу: истерика или водные процедуры.
— Я в таком потно-замызгано-помятом виде никуда не поеду. Вы посмотрите, на кого я похожа, по-вашему? Хоть убейте — мне нужен душ…
Разведку проводить не стали: все трое давненько не путешествовали железнодорожным транспортом, устройство систем жизнеобеспечения вокзалов помнили смутно, а потому поступили, как в полевых условиях: облюбовали на дальних подступах к вокзалу местечко, где скопилось поменьше машин, подъехали вплотную к бетонному ограждению и в течение трех минут оборудовали даме душевую. Открыли заднюю дверь «уазика», Ваня — мастер на все руки, подвесил к двери двухлитровую пластиковую бутылку с водой, у донышка аккуратно проколол иглой три отверстия и показал, как пользоваться: пробку открутил — брызжут три тонких струйки, закрутил — подача воды прекратилась. Рудин растянул солдатскую плащ-палатку, вечно валявшуюся в грузовом отсеке, Соловья отправил караулить на предмет посторонних граждан, а Алисе скомандовал:
— В баню — шагом марш! Только побыстрее давай. А то публика не поймет…
Рудин, наблюдавший за привокзальной купальщицей, испытывал целый букет чувств и по причине пережитой накануне бессонной ночи не мог определиться, как ему к этому букету отнестись. Икебана была еще та: зависть, гордость, всепобеждающая здоровая похоть, прущая тугими фаллическими щупальцами изо всех уголков тренированного организма, привыкшего к экстремальным нагрузкам; щемящая грусть предстоящей разлуки, стремление защитить инфантильное создание от всех бед этого сурового мира, а в завершение — неискоренимое солдафонское желание все подряд запретить, указать на место, натянуть паранджу потемнее и пинками загнать в стойло. Примерно вот таким образом:
— Стоять! Сидеть! Лежать смирно, принадлежать только мне! И принадлежать по первой команде, без всяких капризов и ссылок на настроение!
А в ответ, разумеется, хотелось бы слышать что-нибудь типа: «Есть, товарищ командир! Рядовая Алиса к интиму готова! В какой позиции желаете начинать?»
Увы, увы — каждый из нас, как правило, мечтает именно о том, чего ему в жизни не хватает. А в жизни Рудина было все как раз наоборот.
— Рудин — ты можешь сразу на турник идти. Сегодня я не в духе…
— Серенька — ты ложись один, я поработаю пару часиков. Что значит — не могу один? Не можешь — на турник, потом под душ!
Вот так у них было. А еще было так:
