Александр Афанасьев - Жертва особого назначения
– Что с американцем?
– Все нормально.
– Что – нормально? Он готов к вербовке?
Эх, Павел Константинович, Павел Константинович! И все бы вам вербовки. Ну, завербовали вы Эймса, и много оно нам помогло? К сожалению, вы, как и все разведчики, начинавшие еще в КГБ, не уловили главного урока распада. А он таков – важно владеть не агентами, важно владеть умами.
Этот американец – а я все сделаю для того, чтобы он выжил в Ираке и отправился назад в свою страну, – он не просто сломленный человек. Он, как чумная крыса в подполье, – предвестник смертельной болезни. Он утратил главное – веру в праведность действий организации, которой он служит, и веру в праведность действий страны, которой он служит. И вернувшись, его безверие, цинизм и скептицизм будут как источник радиации – разрушать все вокруг себя.
Я тоже ни во что не верю. Но мне это и не нужно. Я родом из девяностых. Из тех самых лет, когда над верой поглумились и втоптали ее в грязь. Но тем самым те, кто убивал нас, на самом деле сделали нас сильнее. Потому что мы вдруг поняли: можно жить и без веры. Можно жить так, как есть, – и под нами не провалится земля. Так мы с тех пор и живем.
Поступление информации о действиях и намерениях «Аль-Каиды» в регионе я наверняка восстановлю, тем более есть заинтересованные в этом и с той стороны делать работу чужими руками. Но вне зависимости от того, станет ли Подольски нашим агентом формально или останется при своих, вред ЦРУ он причинит страшный.
А вот Обан – он уже пропал. Для него одно из двух – либо уходить из ЦРУ и из разведсообщества в целом, либо – к нам, дятлом. И мне его ни капельки не жаль. В отличие от Подольски, этот – карьерист и мразь.
– Пока нет. Нельзя давить, может сорваться.
Павел Константинович важно кивнул головой, мол, согласен.
– Все равно работай в этом направлении.
– Есть.
– Он близко, кстати?
Я вместо ответа достал телефон, набрал номер. Гудки. Значит, сбежал. И правильно, друг. Я бы тоже ходу дал.
– Не отвечает.
– Ладно, поехали.
Ирак, Дияла
5 июня
Все было как всегда.
Арктический холод кондиционера, чистые, выскобленные до блеска мраморные полы штаба, четкий стук ботинок, резко брошенные в салюте руки. Все было так – и все было не так.
Двухзвездный генерал Мохаммед Сафи не был предателем в том смысле, какой обычно вкладывают в это слово. Как и слишком многие в Ираке, он был вынужден выживать и принимать решения в то время, когда правильные решения принять было просто невозможно. И теперь эти решения преследовали его.
Во время первой иракской кампании он был простым командиром танка в механизированной дивизии Таввакална, той самой, которая и брала Кувейт. В отличие от многих других, ему повезло выжить в той мясорубке, которую устроили для них американцы. А в составе восемнадцатой механизированной бригады он даже принимал участие в битве, известной как «73 Истинг». Пропаганда потом объявила это победой, но он-то знал – так не побеждают.
После этой бойни от его подразделения мало что осталось, но Саддаму надо было сделать вид, что он победил, и потому уцелевших танкистов с наградами и повышениями перевели в другие подразделения. Для того чтобы делились боевым опытом.
Ко второй войне он был уже майором и заместителем командира полка, но в боевых действиях принять участия не успел. Их генерал собрал бойцов и сказал, что война закончена и надо расходиться по домам. Перед этим у дома генерала видели две машины, два внедорожника, которых до этого в городе никогда не было.
Он собрал солдат и сказал, что драться они не будут. Настроение у всех было разное – кто-то впервые за долгое время позволил себе выразить свое истинное отношение к режиму, а группа младших офицеров едва не подняла мятеж в части. Но они были в меньшинстве – он приказал разоружить их и расстрелять.
Почти весь первый год оккупации он занимался частным извозом, но потом к нему пришли американцы. Оказалось, что эта история с расстрелом баасистов стала известной и перевела его в разряд «благонадежных». А американцам нужны были благонадежные – в стране, где не было вообще ничего благонадежного.
Он начал снова, с нуля, с должности командира танка – и в этой должности прошел переподготовку в американском Форте Беннинг. Один из первых он получил новейшие, заказанные в США танки «М1 Абрамс», точно такие же, как и те, из которых их крошили при «73 Истинг». Потом, когда пришли русские, его дивизия стала единственным эксплуатантом этих танков: их собрали в одно место, потому что Ирак стал закупать технику российского производства.
Когда американцы ушли, никто не пенял ему на его опыт обучения в США. Наоборот – он считался ценным активом, грамотным офицером и продвигался по службе. А когда в части появились русские военные советники, они проявили живой интерес к американскому опыту и выразили готовность не только учить, но и учиться.
Но была у генерала еще одна тайна. Тайна, которую никто в Ираке не знал. Те, кто знал, были давно мертвы.
Он сам, верующий, и довольно ревностно верующий мусульманин-шиит, происходил из ревностно верующей семьи, жившей к югу от Багдада. У него была супруга, как это часто бывает в Ираке, его кузина, и двое детей – мальчик и девочка. Но у него была еще одна семья. Очень далеко отсюда.
С Маликой он познакомился в госпитале, когда приходил навещать своих раненых товарищей. Ему было двадцать восемь, и он был офицером. Малике было всего семнадцать, она была испуганной медсестрой в госпитале, мобилизованной по линии партии БААС, и христианкой. Наполовину армянкой, наполовину персиянкой. Да еще и с крайне радикальными антиправительственными взглядами, которые она скрывала.
Он тогда не был еще женат и скрывал свою связь ото всех. Потом, когда женился, – его жена была младше на десять лет, в Ираке это принято, – какое-то время жил на две семьи, и именно у Малики родился его первый ребенок. Он же оказался и единственным. Потом, когда кто-то в застенках Абу-Грейба назвал имя Малики, ей чудом удалось бежать в Иорданию вместе с сыном и там выдать себя за палестинскую беженку. С тех пор он не видел Малику и сына.
Ошибку – и ошибку страшную – он совершил, когда упомянул о жене и сыне в Иордании американскому офицеру в Форте Беннинг. Просто последний раз, когда они говорили с Маликой, сын болел, и это не могло не волновать. Офицер проявил к этому случаю живейший интерес, и иного не могло и быть. Ведь он был разведчиком, а биографический рычаг – отличный инструмент для вербовки. Американцам были критически нужны люди в армии, хотя бы для того, чтобы понимать, что происходит, и предупредить тот момент, когда эта армия, ими же вооруженная, бросится на них.
Малику и сына перевезли в Штаты и дали грин-кард. А Мохаммед Сафи стал с тех пор работать на американскую разведку.
Сначала он работал по доброй воле. Выявлял неблагонадежных. Да сначала наниматели и не требовали от него почти ничего. Сафид думал, что американцы несут благо для его многострадальной страны. Странно, но у него не было к ним ненависти. Ненависть появится потом.
В 2013 году, когда страну сотрясали теракты, он стал командиром полка. В 2015-м – командиром дивизии. Его предшественник был зверски убит террористами за то, что его часть принимала участие в контртеррористических операциях.
После того как пришли русские, американцы задействовали его куда интенсивнее, и одновременно с этим он начал понимать, кто настоящие друзья Ирака и вообще арабов, а кто – нет.
Русские мыслили совсем по-другому – не так, как американцы, и, одновременно, очень схоже с тем, как мыслили на Востоке. Враг для них был всегда врагом, они не задумывались о том, почему он им стал – просто убивали врагов сами и учили это делать иракцев. Для них не было борцов за свободу – любой, кто взял в руки автомат и восстал, становился террористом и безжалостно уничтожался. Порядок был важнее свободы, а сильная власть – важнее демократии. Одновременно с этим они никогда не говорили, что тот, кто когда-то сражался за Ирак, был в чем-то виноват. Даже если он сражался за него во времена Саддама Хуссейна. Новая власть, несмотря на все ее недостатки, была понятной и более эффективной, чем прежняя. Об этом говорило хотя бы то, что его сын – законный, тот, что был от его жены, – отлично успевал по математике и готовился поступать в университет. Настоящий, а не исламский.
И американцы решили эту власть свергнуть.
Он получил от того, кто был с ним на связи, несколько сумок, в которых было пять миллионов долларов наличными. Миллион он оставил себе, а четыре – постепенно раздал. Ему показали американские паспорта – для него и для его семьи – и сказали, что после того, как все это начнется, он может явиться в посольство, забрать паспорта и вылететь в Штаты. Можно даже без семьи – в конце концов, он всегда любил только Малику, насмешливую, резкую и свободную в суждениях.
