Александр Золотько - Рождество по-новорусски
Леонид попытался вырваться, но ничего не смог сделать.
Под утро они вернулись. Очень возбужденные. Даже, похоже, изрядно приняв. Пахло от них спиртным очень сильно. И Леонид почувствовал, что все решиться еще до утра.
Еще было темно, когда в комнату к Леониду вошел Кацо. Он протянул ему бутылку и предложил выпить. Помянуть, как он сказал.
– Это он на меня намекал, – сказал Липский. – Типа, шутник такой. Помяни себя сам.
Пить Липский отказался, Кацо ушел.
Когда рассвело, что-то произошло в соседнем помещении. Липский под утро задремал, и проснулся оттого, что в соседней комнате началась стрельба. Ударил автомат, но сделал всего пару выстрелов. Кто закричал, потом рванула граната. И все затихло.
Из двери повалил дым. Потом вошел человек.
– И меня спасли, – закончил свой рассказ Леонид.
– Мои люди искали его по всему городу, – подхватил рассказ Мехтиев. – Начали обшаривать заводы. И увидели машину. Мальчишка в рубашке родился, потому что мои парни остановились, извините, отлить. Наткнулись на одного, тот вышел к машине. Закричал, когда увидел ребят, выстрелил из пистолета, но не попал. Его застрелили во дворе. Из комнаты стали стрелять, и мои бросили гранату. Я их за это чуть не повесил – могли же убить и мальчика. Но он даже не испугался, молодец. Мужчина. Вызвали меня, я приехал, забрал его и привез сюда. Я понимаю, что вы его искали…
Все это было похоже на дурной сон. Счастливое лицо Леонида Липского и залитые кровью лица его отца, брата и сестры. Четырнадцать обезображенных тел. А этот сопляк радуется, что убили трех человек. Трех подонков. Трех… И вообще не сожалеет о своих родных. И…
– Вы ему сказали? – спросил Гринчук, ни к кому конкретно не обращаясь.
Просто вытолкнул три слова из себя. С трудом. Но вытолкнул.
Слова эти ударились в стену и бессильно упали на ковер.
– Он совсем не испугался, – восхищенно сказал Мехтиев.
– Я даже не подумал, что меня могут убить, – похвастался Липский.
Где-то далеко похвастался, очень далеко. Гринчук еле разобрал его слова.
– Вы ему уже сказали? – Гринчук встал с кресла, словно боялся, что его не услышат и не увидят. – Вы ему сказали? Или просто сидели и задавали вопросы?
Никто не ответил. Казалось, никто даже и не слышал Гринчука. И что-то словно взорвалось в голове у подполковника.
Гринчук хватает Леонида за воротник, рывком поднимает его с кресла и поворачивает лицом к себе:
– Они тебе уже сказали?
Леонид пытается вырваться, но Гринчук держит крепко. Леонид замахивается, Гринчук перехватывает удар и повторяет, выкрикивает в самое лицо Липскому:
– Они уже тебе сказали?
– Что они должны были мне сказать? – орет Леонид. – Руки убери, мент поганый.
Они ему ничего не сказали. Они просто сидели и слушали мальчишечье хвастовство.
Покемон. Далматинцы.
Гринчук оттолкнул Липского. Тот споткнулся и потерял равновесие. Его успел подхватить вскочивший Шмель.
– Скажите ему, – потребовал Гринчук, обернувшись к Владимиру Родионычу.
Липский начинает вырываться, но Шмель держит крепко.
Владимир Родионыч медленно встает со своего кресла. Или это Гринчуку кажется, что он встает медленно.
Губы Владимира Родионыча начинают шевелиться.
Леонид… мужайтесь… вчера… вся ваша семья… мы скорбим…
Словно время идет рывками, цепляясь за неровные, жесткие слова. Глаза Липского расширяются, он смотрит на Владимира Родионыча, потом переводит взгляд на Гринчука…
Гринчук отворачивается, он не может смотреть в это лицо. В эти глаза.
– Нет, – тихо и как-то спокойно говорит Леонид – Чушь. Не врите.
Гринчук почувствовал, как судорогой сводит скулы.
– Не правда! – голос Липского взлетает и обрывается.
Крик, долгий нечеловеческий крик. И тишина.
Гринчук обернулся и увидел, как побелевший Липский сползает на пол, а Шмель пытается его удержать. Вскакивает Мехтиев, тоже бросается к Липскому.
«Врача!» – кажется, требует Полковник.
Гринчук медленно выходит из кабинета. Секретарша что-то торопливо говорит в телефон.
Вот и все. Все закончилось.
Гринчук вызвал лифт, спустился на первый этаж. Вышел из дома.
И никто уже ничего не сможет исправить. Никто и ничего. Подъехала машина и остановилась возле Гринчука.
Лучше пройтись, сказал Гринчук. Прогуляться. Он никогда не сможет объяснить Леониду Липскому, что не виноват в смерти его семьи. И никому не сможет этого объяснить. И самое лучшее, что он сможет сделать, это прямо сейчас все бросить и уехать из города. Куда угодно.
Все просто. Все очень просто.
Тут, кстати, есть бар. В нем Гринчук почти три месяца пил чай вместо коньяка. Может, пора наверстывать? Просто нужно расслабиться. Успокоиться и расслабиться. Отстранить от себя все это, истекающих кровью далматинцев и застывшего покемона.
– Налей мне коньяку, – сказал Гринчук бармену. – Только настоящего. Теперь можно.
– И мне, – сказал Михаил, присаживаясь возле стойки бара. – Столько же.
– Все, Миша, – сказал Гринчук. – Я ничего не смог сделать. И ты не успел.
Бармен поставил стаканы на стойку.
– Царство им небесное, – сказал Гринчук.
Они выпили.
Потом Гринчук рассказал Михаилу все, что узнал от Липского.
– Повезло пацану, – сказал Гринчук.
– Повезло, – согласился Михаил.
– Повтори, – попросил Гринчук.
Бармен повторил.
– Деньги нашли? – спросил Михаил.
– Деньги? Не знаю…
– Четыре миллиона, – сказал Михаил.
– Не знаю, – повторил Гринчук. – Может, спрятали…
– Может, – согласился Михаил.
Бармен снова налил, не дожидаясь приказа.
– Емельянову повезло, – сказал Гринчук. – Дело уже раскрыто, считай. Убийцы найдены, мотив понятен. Спрятанные деньги… Гадом буду, уже сегодня к вечеру все в этом городе будут искать новый клад.
– Да, Емельянову повезло, – согласился Михаил.
Гринчук вдруг подумал, что Михаил никогда с ним не спорил. Всегда соглашался. Только когда Гринчук спросил, что происходит с Братком…
– Миша, а почему ты не хочешь мне сказать, что происходит с Братком?
– Это его дело. И ваше.
– Это ты мне уже говорил. Это я уже слышал. Никита, – поманил Гринчук бармена.
– Да?
– Вот хоть ты мне объясни, почему все говорят загадками? Почему каждый норовит обмануть, скрыть правду, прикинуться дурачком…
– Не знаю, Юрий Иванович, – сказал Никита. – Так все устроено.
– А кто устроил все так? – спросил Гринчук.
– Наверное, тот, кому это выгодно, – улыбнулся Никита. – Мне тут недавно рассказали…
– Ну-ка, ну-ка, – подбодрил Гринчук.
– Сюда писатель один часто ходит, вот он и рассказал. В издательстве понадобилось срочно набрать объемный текст. Почти тысячу страниц. Быстро и качественно. Буквально, за день. Редактор сообразил, позвонил приятелю на радио, а тот запустил объявление о том, что редакции на постоянную высокооплачиваемую работу срочно требуется профессиональная машинистка с опытом работы на компьютере. Утром пришло человек двадцать. Редактор поговорил с каждым из них и сказал, что хочет выбрать лучшую. И в качестве испытания выдал каждой по пятьдесят страниц рукописного текста.
На завтра у него был набранный текст в тысячу страниц. Очень грамотный. Бесплатный. А двадцать машинисток остались ждать звонка из редакции.
– Молодец, – сказал Гринчук.
– Еще налить? – спросил Никита.
– Давай. Хотя… – Гринчук встал с табурета. – Хватит. Сколько с меня?
– За счет заведения.
– Спасибо.
Гринчук вышел из бара.
– Поехали, Миша, покатаемся, – сказал Гринчук.
* * *– И где сейчас может быть ваш протеже? – спросил Владимир Родионыч у Полковника.
– Не знаю. Вполне может напиваться где-нибудь.
– Вполне. Мне показалось, что он был на грани истерики. Это произвело на меня неизгладимое впечатление.
– На меня тоже. Вся эта история вообще… – Полковник поморщился и помял правый бок, под ребрами.
– Печень?
– Я сегодня утром напрасно выпил коньяку. Много.
– Попросить у Инги лекарство? – спросил Владимир Родионыч.
– Не надо. Порок должен быть наказан. Буду вырабатывать у себя условные рефлексы. Выпил – мучайся. Пока не перестанешь выпивать, – Полковник поудобнее утроился в кресле. – Но мы можем считать, что все закончилось.
– Наверное. Мне сегодня сообщили, что оружие, из которого вчера был убит охранник Липских, то же самое, из которого убили первого января одного из охранников Леонида. Тут все сходится.
– Сходится.
– Теперь мы посмотрим, что там будет обнаружено на заводе, будет ли найдено оружие, из которого были убиты сегодня… – Владимир Родионыч не договорил.
– Посмотрим.
– Что-то вы сегодня непривычно покладисты? Печень?
– Печень.
– Ну, это уже совсем никуда не годится, – хлопнул ладонью по столу Владимир Родионыч. – Да, очень жаль Липских. Но нельзя же, в самом деле… Если бы Олег Анатольевич не отказался от защиты Шмеля, все были бы живы.
