Б. Седов - Фарт
Я смотрел на нее, как на незнакомую вещь, и постепенно начинал понимать, что у нее к чему и как воспринимать ту или иную выпуклость или впадину. Эта эстетика женского тела была для меня новинкой, и я рассматривал Кончиту, как новую книгу. С недоверием, но с постоянно растущим удовольствием. Некоторые детали ее тела по привычке казались мне неправильными, но, стоило только присмотреться чуть внимательнее, в них открывались новые и интересные, хотя и непривычные, свойства.
– Я не слышу ответа, – сказала Кончита, – или у тебя пересохло в горле? Я принесла вино, хочешь?
– Хочу, – ответил я с облегчением, потому что демонстрация загорелых прелестей несколько затянулась и я уже не знал, как бы ее окончить.
Взяв бутыль, Кончита подошла к берегу и, не сводя с меня глаз, стала медленно спускаться в воду. Это было весьма привлекательным зрелищем, и я обратил внимание на ее лобок. Черные густые волосы были аккуратно выбриты особым образом, а то, что оставалось, изображало из себя серп и молот.
Сказать по правде, эта символика сразу же несколько охладила меня, пробудив воспоминания и ассоциации из треклятого советского прошлого. Вот ведь дура, подумал я, неужели она не понимает, что от таких картинок у кого угодно может опуститься все, что встало! Но тут же сообразил, что это только у меня, выходца из бывшего Советского Союза, такие изображения выбивают из головы всякий секс. А те местные, с которыми она благополучно кувыркалась до меня и будет кувыркаться после, на такие мелочи просто не обращают внимания. Для них это просто обычный прикол. Может быть, еще и возбуждает особым образом, и они трахают ее с особым, революционным воодушевлением.
Пока я размышлял о вкусах и символах, Кончита, гоня перед собой небольшую волну, подошла к мне. Мы стояли друг напротив друга по грудь в воде, и я с вожделением смотрел… Вовсе не на ее коричневые соски, которые были как раз на уровне поверхности воды, и она маленькими волнами то накрывала их, то вновь отступала…
Нет.
Я смотрел на бутыль.
– Ты не ответил, – сказала Кончита хрипловатым и низким голосом, – я нравлюсь тебе?
Но гипноз пупков, лобков, грудей и ягодиц уже почти прошел, вышвырнутый из головы мыслью о содержимом бутыли, и я, цинично улыбнувшись, ответил:
– Я пока не понял. Но то, что ты держишь в руках, нравится мне наверняка. Кстати, что за вино в этой прекрасной большой бутыли?
Кончита вздохнула и ответила обычным голосом:
– Вас всех всегда интересует то, что в бутыли, а не то, что прямо перед вами. Можно подумать, что вы педики. Смотрите на красивую женщину, а думаете о другом.
– Одно не исключает другого, – резонно сказал я, – просто мне для того, чтобы быть в состоянии оценить красоту и прочие достоинства прекрасной женщины, нужно сначала изучить содержимое этого сосуда.
– Все-таки ты признаешь, что я прекрасна! – Кончита аж расцвела, – Ладно, вот тебе твоя бутыль, лакай!
И Кончита, сделав шаг и преодолев последнее расстояние между нами, приподняла бутыль, а другой рукой скользнула по моим ягодицам под водой, слегка ущипнув меня. Потом она закинула левую ногу на мою поясницу, и я почувствовал на своем бедре короткую щеточку ее идеологически выдержанной стрижки. Чуть ниже было нечто мягкое и горячее.
Все это было хорошо, то есть – ласковая теплая вода, вино и женщина, но тут я обнаружил, что не могу ни взять вино, ни потрогать женщину. Обе мои руки были заняты гигиеническими принадлежностями.
Увидев, что я нахожусь в некотором затруднении, Кончита засмеялась и, отпустив меня, сказала:
– Положи это барахло на берег и возвращайся ко мне.
Я кивнул и пошел к берегу.
Выходя из воды, я с удивлением заметил, что моя плоть восстала, причем самым жестоким образом. Пока это происходило в воде, я, поглощенный мыслями о бутыли, сам не замечал этого, но, когда над поверхностью воды показался мой напряженный бивень, устремленный вперед и вверх, Кончита засмеялась особым женским смехом, тем самым, которым они смеются, когда видят, что сейчас получат то, что им нужно, и сказала:
– Вот видишь, он и то лучше понимает, чего ты хочешь на самом деле!
Я положил мыло и прочее на камень и, повернувшись к Кончите, отчего мой жезл напряженно мотнулся в воздухе, ответил:
– Это ему нужно. А мне сейчас нужно то, что в бутыли. Кстати, ты так и не сказала, что там?
Кончита посмотрела на бутыль и сказала:
– Вино. Хорошее вино. Идите сюда оба и возьмите каждый то, что ему нужно.
Я не мог, да и не хотел возражать против такого резонного предложения, которое по своей мудрости было достойно самого царя Соломона, и решительно направился к Кончите, державшей в руках бутыль.
Приняв из ее рук тяжело булькнувшую бутыль, я взялся за пробку и, вспомнив вдруг о пираньях, спросил:
– Э-э-э… Тут пираньи водятся?
Кончита засмеялась, как Кармен, и я почувствовал, что она взялась под водой за мое возбужденное естество.
– Ты об этом беспокоишься? – спросила она, придвинувшись ближе, и я увидел, как ее зрачки расширились и подернулись бессмысленной дымкой.
– Ага, – ответил я и, открыв бутыль, поднес ее к губам.
– Здесь есть только одна пиранья, и это я, – сказала Кончита и, набрав воздуха, скрылась под водой.
Через несколько секунд я испытал весьма приятную гамму ощущений.
С неба светило жаркое солнце, я стоял по грудь в теплой прозрачной воде и пил из горлышка холодное вино, сильно напоминавшее «Киндзмараули», а под водой горячие и упругие губы Кончиты делали мой член еще более напряженным, чем он был до того. Нужно было выбирать одно из удовольствий, и я, быстро сделав несколько больших глотков, заткнул бутыль и, опустив ее в воду, толкнул в сторону берега. Закачавшись, она поплыла прочь, а я подумал – интересно, на сколько у Кончиты хватит воздуха?
И, словно в ответ на мою мысль, из-под воды с фырканьем и брызгами показалась голова Кончиты, которая, глубоко дыша, сказала:
– Нет. Так не годится. Иди сюда.
И, взявшись за мой член, как мать берет за руку малыша, она осторожно потащила меня куда-то в сторону.
Я почувствовал, как натолкнулся под водой на большой гладкий камень, и Кончита опрокинула меня на него с ловкостью жреца, укладывающего приговоренного на жертвенник. Наверное, эти навыки у них в крови, успел подумать я, прежде чем она снова наделась горячим ртом на мой член. Я лежал на скользком ровном камне почти полностью в воде, а над поверхностью был только мой нос, которым я дышал, да еще та моя часть, которая сейчас интересовала Кончиту больше всего на свете. А уж о том, что для нее сейчас не было ничего более важного, догадался бы любой дурак. Кончита стонала, сопела и чмокала, энергично двигая головой, а ее руки в это время шарили вокруг предмета страсти, тиская сопутствующие детали моего организма. Она делала все это несколько грубовато, но то, что она отдавалась этому до конца, было очевидно и сильно возбуждало.
Ее старания были настолько энергичными, что я довольно быстро почувствовал, как от центра моей поясницы начали распространяться электрические мурашки, которые опоясывали меня, уходя в ноги, а затем поднимаясь к затылку. И, когда из меня пульсирующей струей хлынула раскаленная добела лава, Кончита откинулась, с восторгом глядя на это извержение, а затем с протяжным стоном снова захватила любимую горячую игрушку в рот и стала откровенно сосать ее, вытягивая из меня все, что только можно было. Я уже начал бояться того, что мой единственный глаз провалится внутрь от ее усилий, но тут Кончита откинулась и, снова застонав, погрузилась в воду с головой.
Я покосился в ее сторону, лениво подумав о том, что она собралась утонуть, но она медленно всплыла и, глядя на меня счастливыми глазами, тихо засмеялась и легла щекой на мой мокрый живот.
Да.
Я здорово кончил.
Но в этой южной энергичности моей навязчивой партнерши было что-то раздражающее. Может быть, это просто я такой «горячий северный парень», не успевающий за южноамериканским темпераментом, а местные мачо, в отличие от меня, готовы ответить на ее страсть напором, граничащим с насилием, и, может быть, именно это – то, что ей нужно.
Да-а-а…
Ладно, пожуем – увидим.
– О чем ты сейчас думаешь, Тедди? – нежно спросила меня Кончита, и я внутренне застонал.
Вот он – классический идиотский вопрос, который является свидетельством того, что от женщины, которая способна задать его в такой момент, желательно держаться подальше. Ни одна из тех, с кем я был по-настоящему близок, никогда не спрашивала об этом, потому что все они точно знали, что в такие моменты мужчина не думает ни о чем. Они любили меня и понимали. А эта латиноамериканская шлюха…
Мне вдруг почему-то захотелось именно изнасиловать ее, грубо и напористо, сделать ей больно, чтобы она закричала, и неожиданно для самого себя я понял, что именно такой способ любви принят в этой стране. Здесь нужно изменять, ревновать, трахаться направо и налево, чтобы тот, кто тебя любит, с ненавистью делал то же самое с другими, а потом мстил тебе, доводя страсть до бешенства, стараясь сделать больно, и в этой боли, в этом сумасшествии похоти они черпали наслаждение, повторяя его снова и снова, множа измены и кровосмешения.
