Анатолий Ромов - Алмазы Шаха
— Пока ничего.
— Ничего?
— Конечно. Чтобы понять, зачем Интерпол рассылает эти фотографии, я должен хотя бы прочесть сопроводительный текст.
Миша снова заметил: в глазах лейтенанта мелькнула злоба. Быстро подавив ее, Батмаз сказал:
— А что бы ты здесь хотел прочесть? Поздравление с Рождеством? Или сообщение, что у тебя умерла тетя? Разуй глаза. Написано достаточно ясно: оперативная информация. Знаешь, что такое оперативная информация международной полиции?
— Господин лейтенант, не нужно. Что такое оперативная информация, я догадываюсь. Но мне, как допрашиваемому, хотелось бы все же знать: почему Интерпол рассылает обо мне эту информацию.
— А ты не знаешь?
— Не знаю.
— Ладно. — Вложив бумажку в папку, Батмаз снова закурил. — Ладно. Считаешь себя жуком, считай. Последний раз предлагаю тебе шанс. Думай. Думай, голова. Иначе — каюк. Запомни. Раскалывайся, глот.
Понаблюдав, как Батмаз выпускает кольца дыма, Миша наконец сказал:
— Господин лейтенант, я все уже продумал. Хочу попросить вас об одном одолжении.
— Об одолжении? — Полицейский скосил глаза. — О каком?
— Я хотел бы поговорить с капитаном Онселем. Офицером, который меня задержал. Там, в скалах.
— С капитаном Онселем? — Изучив Мишу взглядом, Батмаз хмыкнул. — Зачем?
— Хотел бы кое-что ему сказать.
— Так говори мне. — Батмаз стряхнул пепел. — Слушаю? О чем вообще речь? О чистосердечном признании?
— Я уже сказал, господин лейтенант: признаваться мне не в чем. Но мне нужно поговорить с капитаном Онселем. Если можно.
Батмаз молчал. Внешне казалось, он просто разглядывает стену за Мишиной спиной. Тем не менее, бросив на него незаметный взгляд, Миша понял: его просьба поставила перед лейтенантом какие-то сложные задачи. Наконец, встряхнувшись, Батмаз сказал:
— Ладно. Может, капитану Онселю удастся что-нибудь из тебя выцарапать. Тем более что отделал тебя именно он. Со своими ребятами. Как, не боишься?
Миша криво усмехнулся:
— Боюсь. А что делать?
— Ладно. Не строй только шута горохового. Попробую сейчас с ним связаться. Только сначала хочу тебе сказать одну вещь.
Поскольку Батмаз молчал, издевательски глядя на него, Миша спросил:
— Какую?
— Как именно ты будешь замочен — если не расколешься.
— Не понимаю, о чем вы.
— Сейчас поймешь. Ты сидел когда-нибудь в одной камере с курдами?
Миша втянул голову в плечи. Поежился.
— Господин лейтенант, я вообще никогда ни с кем не сидел. Ни с курдами, ни с кем-то еще. Не пугайте меня, прошу.
— Я и не собираюсь тебя пугать. Просто, как только тебя поместят в камеру с курдами, ты в первый же день будешь опущен. Опету-шен. Станешь общим любовником камеры. Я ясно объяснил?
Помолчав, Миша согласился:
— Достаточно ясно.
— Для курдов ты европеец, славянин. То есть не человек. Ты для них баран. Животное. Они и будут иметь тебя как животное. Чтобы затем, по прошествии недели, не более, кокнуть. Замочить вглухую. Причем определить, кто именно из них тебя кокнул, мы, увы, не сможем. При всем желании. Таких случаев было несколько. И, насколько я помню, ни в одном из них тюремные власти определить конкретного убийцу так и не смогли. — Батмаз гадко улыбнулся. — Ничего не попишешь. Так уж у них заведено. Прости.
Миша промолчал. Он прекрасно понимал: полицейский не преувеличивает. Про камеры, с умыслом заселяемые только националами, вроде бурят, тувинцев или лезгин, он не раз слышал дома, на родине. И знал: такую же штуку, какой угрожает ему сейчас Батмаз, с ним вполне могли проделать и там — попадись он в руки родной ментовки. Там с белыми националы в камерах поступают примерно так же, как живописал ему Батмаз. Что ж, подумал Миша, если он попадет когда-нибудь в переплет вроде этого, ждать не будет. Пойдет на ножи, насмерть. И постарается при этом прихватить кого-нибудь с собой.
Перегнувшись через стол, к Мише, Батмаз вдруг застыл. Казалось, он сейчас к чему-то принюхивается. Губы его раскрылись, образовав крохотную щелочку, глаза сузились, дыхание стало неровным. Сказал шепотом:
— Вот что, парень: я могу тебе помочь. Но при одном условии: если у нас будет разговор о том, что ты взял там, в России. То, из-за чего Интерпол стоит на ушах. Понял?
Вглядываясь в сузившиеся глазки полицейского, Миша подумал: интересно, что все это может значить? Из текста, который изрек сейчас Батмаз, выходит: он знает об алмазах шаха. Точно. «Из-за чего Интерпол стоит на ушах…» Интерпол может стоять на ушах лишь при одном условии: если его на эти уши поставила российская милиция. Что ж, все это вполне возможно. Но есть кое-какие нюансы. Например, почему бы Батмазу не сказать ему об этом прямо? Не закрывая при этом ладонью нижнюю часть сообщения? Да и вообще, что за прикол — говорить с ним вот так, перегнувшись через стол? Шепотом? Ясно, это покупка. Обычная покупка.
Считая, видимо, что нужный эффект достигнут, Батмаз снова выпрямился на стуле. Взял оставленную в пепельнице сигарету. Затянувшись, спросил:
— Так ты все понял? Каменский?
— Простите, господин лейтенант, но я понял только одно: вы меня с кем-то путаете. В России я ничего не брал. Что же до Интерпола, то там ведь тоже могут ошибаться.
Батмаз сосредоточился на изучении струящегося из сигареты дыма.
— Ладно. Думай, голова. Сам понимаешь, ставка у тебя ограниченная. А я пока попробую связаться с капитаном Онселем.
Сняв трубку, Батмаз коротко переговорил с кем-то. Закончив разговор, который он вел на беглом турецком, сообщил:
— Капитан Онсель сейчас придет.
Капитан Онсель вошел в комнату примерно через минуту. На Мишу он посмотрел как на пустое место. Видимо, полицейские обменялись какими-то знаками, потому что Батмаз тут же ушел. Онсель сел на его место. Несколько секунд он сидел так, будто, глядя на Мишу, легко видел находящуюся за ним стену. Наконец спокойно сказал по-английски:
— Я правильно понял: вы попросили лейтенанта Батмаза вызвать меня?
— Да, господин капитан. Я хотел бы с вами переговорить.
— О чем? Есть что-то, чего вы не можете сообщить лейтенанту Батмазу?
— Не в этом дело, господин капитан. Просто мне показалось…
— Что вам показалось?
— Мне показалось, что вы сможете меня понять.
— Понять в чем?
— В том, что я невиновен.
Проклятье, подумал Миша. В глазах полицейского, который сейчас на него смотрит, можно прочесть только одно: враждебность. И все же надо попробовать договориться с ним. Другого такого случая у него может и не быть.
— Вы совершили огромную ошибку, если вызвали меня только для этого. — Онсель улыбнулся деревянной улыбкой. — Огромную.
— Но я действительно невиновен. Я попал в эту историю из-за какой-то нелепой путаницы.
Онсель прищурился. Сказал жестко:
— Никакой путаницы нет.
. — Есть… — Миша с ужасом понял: в его голосе нет былой уверенности. — Я могу объяснить, как все было…
— Не нужно ничего объяснять. Найденные следы объяснили все за вас. Кроме того, уже после вашего задержания стало известно: вас разыскивают сразу две полиции, России и Украины. Теперь вами заинтересовалась третья, а именно наша, турецкая полиция. Допускаю, что одна полиция еще может что-то перепутать. Но три — вряд ли.
— Да, я иностранец, здесь меня никто не знает, и все же у меня есть счет в банке… — Миша сам не понял, зачем он все это произнес.
— Что? — Онсель округлил глаза. — Что вы несете? В каком банке?
— В вашем Зираат-банке… — Встретив взгляд полицейского, Миша осекся. Онсель покачал головой:
— Предупреждаю: если вам нечего больше мне сообщить и вы оторвали меня от дел впустую — пеняйте на себя. У вас есть что-то сказать мне по делу?
— Но это дело… — Сказав это, Миша подумал: зачем я упорствую?
— Дело… — Онсель досадливо повел подбородком. — Каменский, вы думаете, здесь сидят идиоты? И мы не знаем об этом вашем счете? Знаем. Могу вас обрадовать: ваш счет в Зираат-банке арестован.
— Арестован?
— Да. Заморожен. Пока не будет выяснено, насколько честным способом вам удалось заработать эти деньги. Что совершенно естественно.
Все, подумал Миша. Счет в Зираат-банке был его последним шансом. Теперь ему надеяться не на что.
Онсель нажал кнопку на столе. Кивнув вошедшему Батмазу, что-то коротко сказал. Вышел.
Усевшись за стол, Батмаз злорадно ухмыльнулся:
— Что, поговорил с капитаном Онселем?
Миша не ответил.
— Ладно, босяк. Хватит чикаться. Пришла тебе пора понюхать настоящей кичи[Кича (вор. жарг.) — тюрьма.].
Вошедший после звонка Батмаза надзиратель надел на Мишу наручники. Вывел в коридор, где уже стояли два солдата. Сказав что-то, ушел. Один из солдат, поправив висящий на плече карабин, показал Мише взглядом: иди туда. Двинувшись в этом направлении, Миша вскоре оказался на улице. После того как солдаты, открыв дверь стоящего тут же микроавтобуса с зарешеченными окнами, толкнули его к ступенькам — поднялся в автозак. Дверь за ним закрылась. Машина тронулась.
