Корейский излом. В крутом пике - Александр Александрович Тамоников
Пока звено Лопатникова разбиралось с группой «Тандерджетов», Полонский навалился на них с верхнего этажа и открыл массированный огонь из всех стволов. Более маневренным «МиГам» удавалось уходить от противника, что не скажешь об американских истребителях: два «Тандерджета» задымились и, войдя в пике, врезались в землю, еще один, подбитый, вышел из боя. У Полонского пока потерь не было. Один из «МиГов» Лопатникова, получив повреждения, с трудом набрал высоту и направился в сторону базы. Пилот не катапультировался, рассчитывая дотянуть до своих.
Звено Иноземцева попыталось атаковать бомбардировщики, но их вовремя обнаружила группа прикрытия, и несколько самолетов противника блокировали наших встречной атакой.
Колесников, воспользовавшись возникшей суматохой, подобрался к крайнему в ромбе «Боингу» и открыл огонь из пушек. «Шары» снарядов полетели во фюзеляж «Б-29». Видны были вспышки разрывов, как всплески крупных капель дождя в луже воды. Вражеский бомбардировщик задымился и резко ушел вниз. Раскрылись купола парашютов.
– Один готов. Коля продолжай атаку. Я прикрываю. Саша, подключайся к Иноземцеву.
В то время как Лопатников оттягивал на себя часть американских истребителей, Полонский вместе с ведомыми резким разворотом влево и вверх вышли из боя и устремились к неприкрытым бомбардировщикам, на тот самый ромб, превратившийся в треугольник после действий Колесникова.
П о л о н с к и й:
– Первый, прикрой меня. Я беру переднего. Второй и четвертый, идите на заднего, третий прикрывает.
Совершив нужные маневры, звено бросилось в атаку. Полонский, приблизившись к намеченной цели, нажал на кнопку «воздушные тормоза» и тут же открыл огонь из пушек. Снаряды разорвались на правой плоскости и поразили оба мотора «Боинга». Чтобы не столкнуться с самолетом противника, Полонский ушел вниз и вправо, при этом обнаружив, что пробито остекление кабины и произошла разгерметизация. Но высота была приемлемой, и самолет слушался руля хорошо, поэтому он атаковал очередную цель. Но безуспешно – дистанция оказалась слишком большой. Осознав, что снаряды кончились, он крутым разворотом вышел из боя.
Эта атака звена Полонского принесла весомый результат – еще две «крепости» задымились, оторвавшись от основной группы, они развернулись с уходом вниз и на бреющем полете направились в сторону Корейского залива, где, как выяснилось позднее, оба упали в воду. Часть экипажей попала в плен – китайцы постарались, остальные были подобраны американскими гидросамолетами.
Звеном Иноземцева был уничтожен еще один бомбардировщик противника. Но боеприпасы заканчивались. И американцы умерили пыл, видимо, по той же причине. Часть их группировки отступила, но не вся.
Внезапно Колесников услышал в наушниках голос Кожедуба:
– Как дела, Паша?
– Нормально, но всех не удержим – боеприпасы заканчиваются. Двое из звена Лопатникова летят на базу, скорее всего, дотянут, один самолет сбит, летчик катапультировался. У них минус четыре «крепости» и пять «тендеров».
– Пилота подберем. Выслать подмогу?
– Не успеете. К мосту идет только одно звено «крепостей», остальные отвалили.
– Возвращайтесь.
До своего аэродрома эскадрилья майора Колесникова добралась без приключений. Только при посадке у Полонского не вышли шасси, но он был далеко не новичок и благополучно приземлился на брюхо. Два подбитых «МиГа» тоже успешно добрались до своих и готовились к буксировке на ремонтную площадку. За катапультировавшимся пилотом послали вертолет с поисковой командой.
По Аньдунскому мосту все-таки был нанесен бомбовый удар, но мост уцелел. Вскоре его восстановили, и по нему вновь пошли грузы в Северную Корею.
Поужинав и приняв по сто граммов, офицеры собрались в комнате у Колесникова. Напряжение сумасшедшего дня немного спало. Стали обсуждать результаты последнего боевого вылета. Колесников оценил его на четверку с минусом, с чем, в отличие от остальных, согласился Полонский.
– Так это прекрасный результат! Как бы не скатиться на тройку, а то и на двойку.
– Или вообще не уйти в ноль. Надо готовиться к худшему и думать. – Павел покосился на Полонского. – Помнишь наш разговор после конференции? Пожалуй, ты был прав – все только начинается.
– Что начинается? – встрепенулся Иноземцев.
– Большая война начинается, как в сорок первом, стенка на стенку, – пояснил Колесников. – Обстановка с каждым днем накаляется, но с одним отличием… Тогда ядерных бомб не было. Ни у кого.
– Думаю, что не рискнут, – сказал Полонский. – У нас территория больше.
– Больше, меньше… Для начала надо америкосам хорошо по зубам настучать, чтобы прочувствовали. Поэтому будем пессимистами – надеяться на лучшее и готовиться к худшему. – Колесников обвел взглядом компанию. – Ну что, бай-бай?
Вскоре офицеры разошлись по своим комнатам. День догорал, а следующий готовил новые сюрпризы. И не было им конца.
«В Москве еще не весь снег сошел, а здесь уже все распустилось», – думал Колесников, стоя у окна и глядя на свежую весеннюю зелень. Вчера после трех боевых вылетов он чувствовал себя как выжатый лимон, поужинав, сразу же завалился спать, поэтому проснулся рано и теперь наслаждался одиночеством. Но это состояние длилось недолго, его прервал ворвавшийся в комнату Лопатников.
– Там у Мишина крыша поехала, – выпалил он с порога.
– Он где?
В голосе Колесникова не чувствовалось удивления.
– У себя в комнате.
– Пошли.
Павел быстро оделся и в сопровождении Лопатникова вышел из комнаты. Он догадывался, что случилось с Мишиным.
Эмоциональные и физические нагрузки в процессе боев измотали летный состав авиадивизии: возросшие скорости, перегрузки, нехватка кислорода на больших высотах… В прошлую войну они умудрялись делать по пять вылетов в день, сейчас – максимум три. Иначе наваливалась безграничная усталость, приходило чувство безнадежности, бессмысленности всех этих полетов, безразличие к их результатам. Хотелось забиться в нору маленькой мышкой, лишь бы тебя оставили в покое. Летчики начинали отлынивать от полетов, ссылаясь на мнимые болезни или жалуясь на придуманную неисправность приборов.
Павел несколько раз чувствовал подобное состояние на своей шкуре и старался по возможности не перегружать личный состав.
Чтобы смягчить стрессовое состояние, офицерам внутривенно вводили глюкозу, а позднее попеременно стали делать инъекции стрихнина и мышьяка. Пилоты шутили, мол, скоро нас дустом будут морить, как тараканов, но от процедур не отказывались. Несмотря на жуткие названия применяемых препаратов, которые ассоциировались со смертельной отравой, известной из книжек и фильмов, инъекции помогали, прибавляли сил и бодрости.
Но случались и другие девиации сознания от излишних нагрузок. Местные медики называли это «комплексом бессмертия», для непосвященных, не владеющих латынью. Охваченный «комплексом бессмертия», пилот вскакивал среди ночи с криками «Меня не собьешь», «Я непобедим» и с намерением немедленно ринуться в бой.
Колесников предполагал, что с Мишиным произошло нечто подобное, и убедился в своей правоте, как только вошел в его комнату. Лейтенант Мишин метался из угла в угол, размахивал руками, при этом выкрикивая:
– Да мы вас одним пальцем раздавим, янки проклятые, будем бомбить Вашингтон.
Весь этот бред перемежался смачными матюгами и лихорадочными всхлипываниями.
– Я же говорил, и врач говорил, что его надо отправить в санаторий, – сказал Колесников, покосившись на Лопатникова. – Или вообще в Союз.
