Дмитрий Осокин - Причём тут менты?!
— Давай, конечно! Тут, правда, друзья мне звонили — Батюшка, Гаррик, Княже, они с дамами в «Штирс» собрались, приглашали.
— Ой-ой! Нет! Знаешь, у нас и в Москве одни развлечения что-то в последнее время, так что здесь лучше и не начинать, а то мы с тобой так разойдемся. Я вообще в последнее время стала неуправляемая какая-то: если пить, так до забвенья, танцевать — так до паденья!
— Это значит, ты просто поэт. И как поэт хочешь во всем дойти до самой сути, до предела то бишь… Давай, приезжай!
— Спасибо! Я так рада! Наконец-то мы спокойно поболтаем!
Поболтать не получилось. И спокойное время для меня быстро закончилось: Алешка так и не приехала.
Положив трубку, я вернулся к столу и крупными буквами напечатал название начатого рассказа: «ТОТ, КТО РАЗБРАСЫВАЛ ПРОБНЫЕ КАМНИ». Секрет успеха Атаса в том собственно и заключался, что он расследовал то убийство «методом тыка». Сурового тыка во всех подозреваемых. Забрасывал всех пробными камнями, так сказать. И ждал реакции. И в итоге нашел двух девушек, считавшихся исчезнувшими: одну — мертвой, а вторую, ее убийцу, — живой. Но только я начал излагать на бумаге мотивы, побудившие Атаса начать свое дознание, Алешка позвонила еще раз:
— Извини, я, понимаешь, тут вышла на Суворовский, встала на остановке и… ну, понимаешь, подругу встретила одну давнюю! Тысячу дней не виделись! В общем, мы с ней где-то полчасика в кафе посидим, это… молодость вспомним, посудачим где-нибудь на завалинке.
«Тысяча дней» меня убедила. Реальный срок. Если б она сказала, что не видела своей подруги сто лет, я бы не поверил. А так — дело святое!
Следующий раз я ее услышал даже раньше, чем через полчаса:
— Димулечка, прости-помилуй, я так хочу к тебе в гости сегодня!
— Но уже не можешь, так, что ли?
— Ну пожалуйста-пожалуйста, давай я к тебе приеду позже! Можно? Тут в «Тыр-пыре» на Васильевском одна очень крутая молодая команда выступает, «НОГУ СВЕЛО», знаешь?
— Что ты врешь? Это ж нынче лидеры советской эстрады, станут они в «Тыр-пыре» петь!
— Ну и не они вовсе, я же не договорила! Тут какой-то новый проект, альтернативный, наверное, «Развело» называется группа!
— Это уже группа риска.
Но название для подпольного рок-клуба «Тыр-пыр» было подходящим, я снова поверил:
— Так что, ждать тебя заполночь?
— А мы из «Тыр-пыра» еще позвоним, если это лажа какая-нибудь психоделическая, так мы и не задержимся!
. — Ну, стало быть, я продолжаю ждать?
— Только без обид, а? Правда же, так давно не виделись… Мы сейчас только еще к одной подруге заскочим, к Лине, у нее завтра день рожденья, цветок подарим, затем в «Тыр-пыр», а оттуда сразу к тебе!
— Никто не спорит! Жду, как Антон Семенович Шпак! — почти прорычал я. И почти бросил трубку.
Когда некий журналист заметил, что один из клоунов московского цирка всякий раз плачет за кулисами перед началом своего номера, — а перед ним стояла задача выйти на арену к тиграм и потаскать одного за хвост, — и спросил, отчего это так, то получил ответ: «Все дело в том, что ТИГР ЭТОГО ОЧЕНЬ НЕ ЛЮБИТ!» В конце концов того клоуна поцарапали. Да что тигр! Мне очень не нравится и когда вот так вот начинают тянуть за хвост кота, милого котика по кличке Время! Почему бы не сказать — приеду заполночь на такси и под градусом?
А так… Вспугнула мое вдохновение, суматошная!
Сказала бы сразу: «Все, кранты, начала Развлекаться и теперь уже не приеду!» Сама же предупредила насчет своего недержания!
Когда я вновь вернулся к столу спокойно ра ботать над белой бумагой, сил уже не было, Слов не осталось. Кроме самых последних. Во мне родилось странное предчувствие, что звон-ки с извинениями за очередную задержку в пути будут теперь продолжаться всю ночь.
Догонять — возможно, все же иногда увлекательно, присутствует хоть какой-то игровой элемент. А вот ждать — действительно, хуже некуда.
После того, как уже около десяти вечера из динамика вдруг загрохотала музыка и друзья в очередно потребовали от меня «двигать в «Штирс»», а я решил, что уже пора окончательно отключать телефон, Алешка прозвонилась в последний раз:
— Алло, я из автомата в «Тыр-пыре»!
Где-то недалеко от нее так же звучала музыка.
— Ну и?
— Лажа страшенная. Сейшн еще только через полчаса закончится, но мы уже не можем…
— Развело-таки ноги?
— Хам! Слушай, давай мы вдвоем к тебе подъедем, поболтаем втроем, ты ее еще не видел, она тебе понравится.
— Может, приятеля вызвонить?
— Нет уж! Хватит праздников! Посидим ночку за беседой, как в юности пионерской, и все. Договорились?
— Можно.
— Только… слушай, мы тут потратились, кафешка, там, билеты… а время уже позднее… может, ты нас встретишь, оплатишь тачку?
Я взглянул на индикатор моего телефона: двадцать две тысячи десять. Не такое уж позднее время, на такси они и за полчаса доберутся, к 22. 40. Делать нечего! По крайней мере, все вставало на свои места, появление Алешки всегда компенсировалось исчезновением денежных средств, теперь можно было быть уверенным, что она до меня доедет.
— Ладненько. Я через полчаса выйду на перекресток у дома. Вы прямо сейчас стартуете?
— Да ни секунды здесь не задержимся!
Я отключил трансляцию — теперь пусть автоответчик пишет, раз уже все определилось, — и пошел в кухню, взглянуть, что Бог послал. Убедившись, что с голода мои гостьи не опухнут, и взбодрившись чашкой кофе, я пошел слегка прибрать свою комнату. И то, что я все-таки наступил на тот самый осколок люстры, согласен, могло послужить мне предостерегающим сигналом.
Но я вышел на улицу, так и не сообразив, что вечер невезения начался.
Вечер невезения
В тот день в Питере гуляли. Особенно это ощущалось в новых районах, проспекты которых превратились в настоящие аэродинамические трубы. Не знаю, с какой Балтики залетели к нам такие ветра, но гуляли они с таким размахом, что невольно увлекали — Мусор, газеты, листья, все это кружилось, взлетало и уносилось незнамо куда. Дома, как крыльями, хлопали листами отставшей от крыш жести, но взлететь не могли. Редкие, несмотря на относительно раннее время, про. хожие или с трудом продвигались против ветра, или, как на дельтапланах, летели, почти не касаясь земли, на собственных накидках в одном с ним направлении. Троллейбусные провода, соприкасаясь друг с другом от особо яростных воздушных ударов, с треском плевались феерическими, бледно-сиреневыми электрическими вспышками.
Когда очередной воздушной волной меня вдавило в фонарный столб, я понял, почему девочки решили взять такси. С третьей попытки, спалив чуть ли не половину газа в зажигалке, удалось закурить. И тут ко мне подошел пьяненький пионер лет двадцати. Такие и к сорока в лучшем случае остаются «старшими пионерами». Но галстук не носят, стесняются.
— Закурить?
Возможно, ему просто сложно было на таком ветру выговорить «пожалуйста». Не всякая лошадь заслуживает своей капли никотина, но я все же запустил руку во внутренний карман своего легкого пальто. Очередной порыв ветра ударил маленького попрошайку в спину, и он, не устояв на ногах, прижался ко мне так же плотно и безвольно, как лист газеты. Машинально я оттолкнул его левой, мне не слишком нравится, когда ко мне так прижимаются юноши. Я не одобряю платонической любви.
Вот тут-то в ответ на мой скромный жест пионер меня удивил. Три раза боковыми по челюсти. Точней он попал по скулам, но отступить я все равно не мог, а присесть не одумался. Паренька изрядно штормило, и не только из-за ветра, к тому же мы явно при-надлежали к разным весовым категориям, но его коварная агрессия застала меня врасплох. Щелк-щелк-щелк!
Голова моя трижды качнулась на манер ваньки-встаньки, и таким образом мне удалось отмахнуться от удивления. Следующий удар этого недоношенного Тайсона пришелся уже по фонарному столбу — я вовремя присел, а затем ухватил его за живое: взяв обеими руками за уши и слегка пнув в живот, я отправил свое колено навстречу его носу.
Нежно поддерживаемый мной за уши, он еще трижды поклонился мне, всякий раз натыкаясь на мое колено. Затем я его оттолкнул. Мы сражались у самой проезжей части, и за это время мимо не проехало ни одной машины. Алешку просмотреть я не мог.
Нос я ему все-таки разбил. Легко обидеть ребенка! Я уже хотел было подарить ему пачку папирос, но тут он открыл рот.
Помню, как-то раз я сдуру поспорил с одним театроведом о постструктурализме, а прошлым летом в деревне услыхал, какими словами одна из старушек высказывала претензии к потерявшим ее во время похода за клюквой сверстницам. Паренек удачно синтезировал оба стиля общения, стараясь обидеть меня так же страстно, как тот театровед, Но пользуясь для этого лексикой настолько аномальной, что я чуть не заслушался.
