Дмитрий Осокин - Причём тут менты?!

ДМИТРИЙ ОСОКИН

ПРИ ЧЕМ ТУТ МЕНТЫ?!

А ВСЕ ЖЕ ЖИЗНЬ СМЕРТЕЛЬНО ХОРОША…

СМЕРТЬ ЖУРНАЛИСТАМ!

Маленький криминальный зоопарк

Возможно, я бы и попытался отразить в своей газете историю о той девятимиллиметровой пуле, которую наикорректнейший джентльмен, более известный в деловых кругах Питера как просто Шамиль, так и не сумел отразить от своей головы, но эта самая газета, похоже, должна была теперь лопнуть… почти как голова Шамиля.

Отощавший газетный зубр смотрел на меня набычась, за приоткрытым окном щебетали птички, а пара горилл, только что ввалившихся в кабинет моего шефа, лопотала несуразицу. Причем эти два парня явно обращались ко мне — ко мне, сообразительному, словно тапир, и понятливому, как коала!

— Не раздувать!

— Чтоб никаких газетных уток! И впрямь зоопарк!

Я с опаской отодвинулся от них в своем кресле на колесиках, засунул успевшую потухнуть папироску в баночку из-под пива «Кофф», работавшую в то утро пепельницей, и вежливо спросил:

— Что за цирк?

— А ты поспрашивай… Поспрашивай — мигом схлопочешь!

— Действительно, Дмитрий, давайте послушаем. Как я понимаю, эти молодые люди в некотором смысле на сегодня представляют хозяев газеты.

Ну что тут возразить?! Все предельно ясно: в соответствии с обязательствами перед рекламодателями еженедельник «Нота Бене» следовало выпустить еще трижды с сохранением всех заявленных рубрик, кроме моей — «Криминальные итоги» (название не мое!), в которой я обыкновенно пытался со всех возможных сторон освещать какую-нибудь одну животрепещущую тему. Понятно, теперь такой темой была обязана стать смерть Шамиля и связанные с ней таинственные подробности. Однако и жизнь Шамиля, и его дело были застрахованы в солидном страховом агентстве, лидеры которого и прислали к нам своих сыскарей с инструкциями. А они теперь имели право нам «настоятельно рекомендовать». Хотя бы потому, что концерн, в который входило их агентство, имел свои интересы в бизнесе покойного. И запросто мог придавить и меня, и моего главного, и саму газету. Что и планировалось сделать после трех номеров. Во всяком случае, в отношении газеты. Нас с шефом могли бы придавить и чуть раньше.

— Значит так, культура там, видеообзор, программка ТВ, светская хроника, но чтоб ничего про Шамиля и близко…

Мудрые коалы никогда не вслушиваются в лопотание горилл! Мне к тому же слишком не понравилось их «получишь», я решил предпринять психологическую контратаку.

— Простите, мне нужно позвонить…

Они не возражали. Они и не мне объясняли, шефу. А я набрал номер главного начальника всех их возможных начальников.

— Игорь Николаича Корнева, пожалуйста…

Я не стал театрально повышать голос: все равно эти три составляющих имени возымели свое магическое действие! Покруче любых «мене, текел, фарес»[1], разрекламированных слов, за тысячелетия ставших привычными не только царям, но и бандитам, и обывателям, как «взвесил, хмыкнул и обвесил», к примеру.

Гости недоуменно переглянулись. Если продолжить тему о зоопарке, то словно «пе-релягнулись», это не очепятка!

— Ты че шуткуешь, отморозок, страх потерял? — спросил один из них без особой убежденности.

Я уже подготовил фразу, с которой было бы уместнее всего начать общение с Игорем, по типу: «Я вчера свалил рановато, как закончился вечер?» Это произвело бы впечатление. Затем мне казалось уместным вставить пару слов о том, что люди его концерна порой ведут себя столь же непринужденно, как те самые ужасные бандиты города, «жмерин-ские», которыми в нашем городе уже больше пяти лет мужья пугают своих жен, а жены — детей и любовников.

Однако вышла осечка. Тем более удивительная, что я звонил не по общему номеру, а по одному из тех, которых не указывают на визитках. К телефону должен был подойти или сам Игорь, или кто-то из его телохранителей.

— Игорь Николаевича сейчас нет на месте, кто его спрашивает? — пробубнил абсолютно несвежий голос.

Почему-то мне сразу вспомнились детективы: в них, когда кого-нибудь упекают в тюрьму, то на телефон сидельца сразу же сажают легавого. Поэтому я не сдержался, и многозначительно предупредив: «Передайте, что у Димы табаш созрел», — повесил трубку.

Только по интеллектуальной нерадивости мне не пришло в голову, какой эффект этот обмен репликами произведет на благодарных слушателей.

— Ты кому тут мозги едать собрался? — спросили меня гости. И недружелюбно двинулись в мою сторону.

— Вообще-то, обыкновенно гурманы предпочитают мозги живых обезьян, — успел просветить их я.

И сразу почему-то отлетел к шкафу. Ну вот, начали ломать мебель. Старый тощий зубр успел возмутиться:

— Позвольте, не кажется ли вам, что подобные методы убеждения…

Прислонившийся к шкафу парнишка так не него посмотрел, что зубр довольно быстро понял, что и такие действия могут являться «методами убеждения». Причем — действенными.

Их, наверное, давно тянуло поломать мебель, но просто лень было делать собственными руками-ногами. И вот один из этой сладкой парочки лениво прислонился к шкафу, а второй, используя меня в качестве самонаводящегося метательного снаряда, приступил к делу. Ему вовсе не хотелось причинять мне боль, он явно считал для себя более важным эффективную борьбу с вещизмом. А воплощением ненавистных достижений нашей порочной цивилизации для него в тот момент служила мебель.

Ее было не так уж и много в кабинете шефа: журнальный столик с компьютером на нем и креслицем рядом, большой письменный стол главного редактора, еще три кресла, шкаф с огромной вазой фальшивого хрусталя наверху. Ее подарили редакции какие-то меценаты-спонсоры в честь выпуска первого номера «Нота Бене», но мы с шефом, посовещавшись, решили не выставлять этот символ Дегуманизации искусства на всеобщее обозрение и стыдливо водрузили его на самую верхотуру.

— Ты будешь знать, как мозги едать! Корневу он, видите ли, звонит, а?!

— Ваши действия все меньше согласуются с требованиями хорошего тона, молодые люди!

— Ну давай, поучи!

— Ишь, приятель Корнева… У-у-ух!

Меня оторвали от земли и отправили в полет. Затем подобрали и — снова. Я успел заземлиться об каждое из трех свободных кресел — только колесики от ножек в разные стороны! — прежде чем очутился в исходной позиции у шкафа в результате очередной переброски. Да, этого парня с полным основанием можно было назвать «кидалой»! Его коллега, задремавший было со скуки у шкафа, решил присоединиться к развлечению.

— И от меня на память!

И он с силой приложил меня к дубовым дверцам шкафа, остолоп! С чувством глубокого удовлетворения я возвел очи к небу. Оно не просматривалось сквозь потолок, но возмездие свыше не заставило себя долго ждать. Ну прямо по Пушкину: «Господь во всем, конечно, прав… недаром создал этот шкаф…»

Толстостенное изделие из фальшивого хрусталя покачнулось и не смогло устоять на краю. Мой торжествующий взгляд на мгновение зафиксировал лица «зубра» и «кидалы», на них застыло выражение суеверного ужаса и немой покорности судьбе. Никто не успел предупредить довольно ухмыляющегося остолопа у шкафа. А в его глазах еще светилось такое непосредственное, детское желание еще разок шмякнуть меня о шкаф! Но уже через долю секунды с его лица исчезло всякое выражение, а в выпученных глазах остался только немой вопрос приблизительно следующего содержания: «Да представляется ли вероятным, чтоб воздаяние постигало даже и закоренелых грешников еще в мире сем?»

Он рухнул на мгновенно увлажнившийся паркет вместе с тремя огромными кусками стекла.

— Я не думал, что мы наливали в нее воду… — как-то не к месту пробормотал мой шеф.

Но дело начинало приобретать дурной оборот. Тело на полу зашевелилось, второй парень, «кидала», увидел в случившемся не предостережение Божье, а лишь досадное стечение обстоятельств. И двинулся на меня, решив, что именно я — ответственный за все* возможные случайности в бушующем мире абсурда.

— Козел… ну козел…

Еще одна зверушка в зоопарке!

С ловкостью горного барана я легко перепрыгнул через пострадавшего. Но не рассчитал и тяжело, как мамонт, приземлился на один из трех осколков вазы. Однако я начал падение в верном направлении — на дверь в коридор. Конечно, офисная охрана не слишком-то будет рада защищать меня от человека «Астратура», исчезло но по крайней мере при них он будет чувствовать себя куда скованней.

Однако ваза все же оказалась предостережением! И достаточно грозным! В падении я распахнул дверь наружу, в коридор и, шмякнувшись на пол, уже начал по-змеиному, со сноровкой выползать из кабинета, когда на лестнице послышались характерные возгласы: «К стене! Руки за голову! Где тут редакция?!» — и не менее характерный топот множества ног. Когда я приподнял голову, то увидел быстро приближающуюся к кабинету ватагу фантомасов в пятнистом камуфляже, с укороченными автоматиками, дубинками и щитами.