Михаил Нестеров - Диверсанты из инкубатора
Еще одна остановка. Поворот налево. Длинный коридор, который, возможно, повторял коридор на первом этаже. Два светильника, дверь в трех метрах впереди.
Один осторожный шаг, другой. Михей видел все, что было у него под ногами, впереди, по сторонам.
Не стоит трогать дверь – скрипнет. Михей подхватил ящик, похожий на оружейный, и поставил его так, что припер им дверь точно под массивную ручку замка.
Впереди мерцала, словно факел, лампа. Вдоль правой стены проходил желоб. Тонкий ручеек струился по дну, уходил под стену и мини-водопадом падал в озеро.
Михей прошел коридор в приличном темпе. Еще одна дверь не осталась без внимания. Он вынул из ранца пустой шнек и прислонил его к двери. Кто бы ни вышел, он нашумит, и Михей будет знать, откуда исходит опасность.
В широком помещении стояли несколько бочек, которым мрачная атмосфера подвала придала серый оттенок. Даже медные таблички на них – Sangio-vese[13] – поблекли.
Игра в кошки-мышки оканчивается одним точным выстрелом. Это правило Дарио Гардиан усвоил раз и навсегда. Хотя и не всегда был осторожен. Он научился распознавать реальную опасность от нереальной. Вот сейчас в нем проснулась кошачья осторожность. Каждое мгновение из темного угла мигали желтые глаза: «Осторожно! Будь внимателен! Тебе грозит опасность!» И его глаза отвечают таким же блеском: «Знаю».
Больше всего Гардиана напугал стиль диверсионной группы. Как сторонний наблюдатель он мог сказать: никакого стиля у них не было. А что привлекало в них? За счет чего они уходят от пуль и все ближе оказываются у цели?
Гардиан уже думал об этом. Сейчас – с другим настроением. Каждый его осторожный шаг в подвале – его ошибка. Их накопилось так много, что можно было до бесконечности топтать влажный грунт. Он оперировал данными Левицкого. Он пропустил то время, когда за виллой велось наблюдение. Он решил, что разведчики свернули работу за несколько дней до появления велосипедистов, не распознав в них разведчиков. Он шел на поводу у навязанной логики, а та водила его по кругу.
Он заиграл желваками, сознавал, что ступил на тропу ошибок, с которой не мог свернуть. Пора кончать с этим делом, все больше заводился Гардиан, загнанный в угол двумя пацанами и одной девкой. Пора показать, что умеет он, майор итальянского спецназа, и посмотреть, что сможет противопоставить ему восемнадцатилетний сопляк.
Дарио нашел место, где они встретятся лицом к лицу. Здесь нельзя было разминуться. Невозможно не заметить в свете «шахтерских» светильников.
Выстрел. Ему был нужен точный выстрел. И никаких там обличительных речей. Лишь точка в конце смертельного предложения.
Он определил расстояние до Михея в два шага. Всего два шага. И много и мало. Скорее – мало. Если не опередит он, его опередит противник.
Огромная винная бочка стала последним барьером между ним и русским парнем. С шагом назад и в сторону Гардиан покинул убежище. Расстояние пальца до спускового крючка делало смешным расстояние до противника, где бы он ни находился: в метре, в двух, трех.
Его ход действительно оказался неожиданным для Михея, и он не успел выстрелить. Но сделал то, чему его долго учили.
Он не сумел выстрелить, но ничуть не стушевался. В отличие от майора, он не испытывал страха, робости. Он начал прием с уходом с линии огня. В следующий миг он, разворачиваясь на полкруга, ударил ногой майора под внутреннюю сторону запястья. Тут же прозвучал выстрел, но пуля ушла в податливый грунт. Едва Дарио приготовился снова спустить курок, Михей снова ушел в сторону, и снова с разворотом корпуса, и нанес удар костяшками пальцев в запястье.
Дарио взвыл от боли и выпустил пистолет. Подняв кулаки к лицу, попер на противника. Тот казался ему скорпионом, наносящим болезненные, но не смертельные укусы.
Вот смертельный удар, был готов выкрикнуть Дарио, вынося руку вперед. Он сымитировал удар в голову, чтобы захватить противника за шею и в одной короткой связке сломать ему шейные позвонки.
Но Михей опередил его. Свободной левой рукой он ударил Гардиана в шею. Отпустив правую руку, повторил сильный и хлесткий удар.
И только сейчас что-то щелкнуло в голове Михея. То, что увидел он раньше, клином сошлось в одной точке: перед ним не русский генерал. Он понял это по тому, как тот двигался, оборонялся. Этот короткий поединок показал командиру разведгруппы, что перед ним хозяин, а не гость.
– Who are you?[14] – Михей, усилив давление на замок-захват, усадил Дарио на колени.
– Угадай. – Гардиан, морщась от боли, ответил на русском.
– Где Фокин? – спросил Михей, улавливая акцент. – Почему ты играешь его роль?
По сути, Наймушин сам ответил на вопросы. Двойник, к тому же владеющим русским языком. Лучшая защита. Больше двух недель разведчиков водили за нос.
– Ну что, разведчик, все понял?
– Где Фокин?
В груди Наймушина еще теплилась надежда: генерал где-то рядом. Он не смог представить себя, но видел перед глазами полковника Матвеева. Он ничего не говорит, просто смотрит с насмешкой на командира разведгруппы, видит выражение детской обиды на его лице: «Вы сами не смогли додуматься о двойнике».
Генерал рядом. Откуда появилась такая уверенность, Михей сказать не мог. Его догадку мог подтвердить этот человек.
Наймушин заставил Гардиана посмотреть в глаза и раздельно произнес:
– Мне нужно три минуты, чтобы ты принял позу, которой нет в Камасутре, и умолял трахнуть тебя. Но у нас нет столько времени. Я даю тебе три секунды. Если ты не скажешь, где Фокин, я убью тебя.
Три мгновения пролетели как одно. Михей, не отпуская захвата, ударил Гардиана ногой в шею. Когда он плавно отступил назад, майор был мертв. Его открытые глаза словно обращались к убийце: «Что ты натворил?»
Один из них выполнил задание, другой провалил.
– Уходим, – передал Михей по рации.
– Выходи через окно, – получил он ответ от Дикарки. – У тебя минута. Нас подпирают.
Эта часть винного погреба была выдержана в старом стиле. Михею даже показалось, что черный потолок покрыт сажей от факелов. Миновав ряд бочек, его внимание привлек блеск у стены, словно прорезался сверху тонкий лунный лучик.
Надо уходить, но что-то все еще удерживало здесь командира разведгруппы. Он протиснулся между дубовыми емкостями и увидел холодильник с прозрачной дверцей. Отразившийся от металлических панелей и обрамления свет заставил Михея замереть на месте. Он увидел главную цель, свой главный объект. Покрытый тончайшим слоем инея, за прочным стеклом стоял замороженный труп генерала Фокина…
Холодильник марки «Бош» поддерживал постоянную температуру внутри одной-единственной камеры, и равнялась она минус восьми градусам. Об этом говорил наружный дисплей. На него оторопевший Михей бросил мимолетный взгляд. Но обновившиеся цифры заставили его снова поднять глаза. Те же восемь градусов ниже нуля, но другое число – вчерашнее. И снова сегодняшнее. Как в больнице. Или как в поезде. Вагон номер 17, температура 22 градуса.
«Бошевская» система наблюдения скрупулезно отслеживала температуру и вела наблюдение, позволяла просмотреть отчеты о работе и ошибках агрегата. Михей нажал «возвратную» кнопку на панели, стрелка которой смотрела влево. Он не ошибся: этот явно промышленный холодильник, работающий под управлением программного обеспечения, хранил данные за последний месяц – Михей пролистал список, нажимая и отпуская кнопку, пока дата не сменилась сегодняшним числом. Выходит, Фокин «мерзнет» здесь минимум тридцать дней.
Он еще раз огляделся вокруг. Снова увидел почти несовместимые вещи – пыль и плесень. Полумрак… и танцующая в свете устаревшего светильника пара мотыльков. Пусть даже холодильник имеет непогрешимую память, способен хранить информацию о работе дни и недели, не верится, что протащили его и десятки метров проводов вчера, позавчера, неделю назад.
– Где ты? – поторопил его голос Дикарки.
– В музее восковых фигур. Сколько у нас времени?
– Ноль.
И все же Михей задержался здесь. Он вынул из ранца цифровой фотоаппарат и сделал несколько снимков генерала. Он мог щелкать затвором до глубокой ночи: флэш-карта могла вместить в себя пятьсот снимков в самом высоком разрешении. Он открыл дверцу холодильника, и на него повеяло холодом. Казалось, генерал упадет на него, и, если его не поддержать, он расколется на множество осколков, как терминатор, а потом они оттают и медленно соберутся в единое целое, оставляя на полу лужицы сукровицы.
Михей сделал еще несколько снимков генерала: лицо крупным планом, руки, ноги, снова крупный план. Затем переключил фотоаппарат в режим видеокамеры и снял ролик приличного – двадцать пять кадров в секунду – качества. Он отступал, глядя в жидкокристаллический дисплей, переступил через тело майора Гардиана, снял и его. Оставшаяся память вместила лицо Михея, когда он, не отдавая отчета, зачем он снимает себя, повернул камеру объективом к себе.
