Валерий Еремеев - Неуловимый

— Вот он! — крикнул Боксер над самым ухом Полярника.

Полярник стряхнул с колен бисквитные крошки.

— Не ори, оглохнуть можно.

— Он был вместе с Каплуном, когда они Брахмана забрали. И меня били, когда я хотел за него вступиться.

— Ну, стало быть, тебе и карты в руки. Познакомишься с ним поближе.

— Я?

— Именно ты. Мое лицо, видишь ли, слишком известно, чтобы я им светил направо и налево. А ты изменился, помолодел, как сказочный Иванушка, который в молоке искупался. Побритый, помытый, туалетной водой благоухающий. Огурцову и в голову не придет, что ты — тот самый приятель Брахмана. Надо как-то с ним стрелку забить, чтобы без свидетелей.

— Так мы же в гриме, при чем здесь лица?

— В гриме, не в гриме, а… Так надо, короче. Скажешь ему, что…

Лицо у Боксера стало решительным.

— Я знаю, что ему сказать, — заверил он. — Все будет в порядке.

Огурцов был на улице. Придирчиво осматривал привезенную древесину, которую еще не успели занести внутрь. Водитель грузовика протянул ему накладные. Дождавшись, когда Огурцов закончит с делами, Боксер подошел со стены и выразительно покашлял.

Огурец посмотрел на незнакомца и очень быстро покрутил стриженой головой, оглядываясь по сторонам. Глаза у него были круглые, как стекла фонарика.

— Вы ко мне?

— Я хочу поговорить со старшим. С Сергеем Дмитриевичем.

— Ну, я Сергей Дмитриевич, и что?

— Мне нужен гроб.

— Очень хорошо. То есть это, конечно, плохо, когда кому-то нужен гроб, но что поделаешь, такова жизнь, и, если он вам нужен, вы должны обратиться в главный офис, оформить и оплатить заказ. Это недалеко.

— Знаю, я там был. Они меня послали.

— Послали ко мне? Зачем? У меня тут только производство, а не магазин.

— Не к вам. Меня просто послали. Суть в том, что у меня не совсем обычный заказ. Мне нужен гроб на колесиках. Знаете, как в детской страшилке: девочка, девочка, гроб на колесиках подъезжает к твоему дому…

Огурцов склонил голову вправо и внимательно посмотрел на странного человека, потом наклонил голову в другую сторону и снова посмотрел, тоже внимательно. Затем огляделся по сторонам.

— Правильно, что послали. Мы контора серьезная. К нам обращаются скорбящие люди, потерявшие своих близких.

— Подождите, я сейчас все объясню. Я художник. Я бы даже сказал шире: творец. Через две недели в Художественном арсенале пройдет выставка «Жизнь взрослых глазами ребенка». Гроб на колесиках — один из элементов перформанса. Там еще будут черная рука, зеленые занавески и прочая чертовщина, ну, не важно. Важно, что у нас очень щедрые спонсоры.

Последние слова Боксер произнес с особой интонацией, после чего сунул в ладонь Огурцова деньги, которые тот сразу же пересчитал и спрятал в карман.

— Это только задаток, который совсем не обязательно пропускать через кассу. Квитанцию я требовать не буду. Еще столько же получите, когда я приду забирать заказ. Не так уж мало, чтобы взять обычный сосновый гроб, прикрутить к нему колеса, которые можно найти на рынке хозтоваров, и покрасить гроб в черный цвет.

— Обычно гробы мы обиваем материей.

— Этот надо будет покрасить. У вас есть быстро сохнущая черная краска?

Огурец еще раз посмотрел на деньги, потом на собеседника, который в самом деле походил на художника, главным образом благодаря тонким прямым усам, густо смазанным гелем, чтобы зафиксировать их в горизонтальном положении над верхней губой, — несомненная стилизация под Сальвадора Дали, с той лишь разницей, что у Дали это были усищи, а у собеседника всего лишь усики, даже, можно сказать, усишки.

— У нас есть такая краска. Подъезжайте сюда к десяти вечера. Будет вам гроб на колесиках и даже черный… Творец.

Со смехом пожав руку художнику, Огурцов еще долго смотрел ему вслед. Боксер, следуя инструкциям Полярника, не вернулся к нему в машину, а пошел пешком, прямо по улице. Полярник подобрал его через два квартала, выслушал отчет и, удовлетворенно кивнув, спросил:

— Машину водить умеешь?

— Когда-то умел. Было дело.

— Хорошо. Как думаешь, твой кореш Вольдемар согласится нам помочь?

— А что надо будет делать?

— Практически ничего. Просто быть рядом с тобой, когда ты придешь за заказом. А потом, когда все кончится, обо всем забыть.

— Мне бы не очень хотелось и его во все это втягивать.

— Косвенным образом он уже втянут.

— Хотя бы можешь объяснить — зачем?

— Как-то не верится, что Каплунов смирится с тем, что с ним приключилось. Ментам своим он, конечно, жаловаться не будет. Понимает, что станет посмешищем. А вот Огурцову рассказать может запросто. Он сам нам сдал мастерскую как идеальное место, где можно поговорить с его корешем с глазу на глаз. Поведал, что Огурцов часто остается на ночь в мастерской. Вывод: единственная возможность отомстить нам за унижение — это в вечернее время устроить засаду в мастерской Огурцова.

— Ты о нем слишком хорошего мнения. Каплун, небось, сидит дома и задницу «Спасателем» смазывает. Какая еще засада?

— Вместо меня на встречу должен пойти Вольдемар, — твердо заявил Полярник. — Это не обговаривается. Я видел, как Огурцов схватился за мобильный телефон, как только ты отошел от него за пределы слышимости, и это мне не понравилось.

— Позволь спросить, а что в это время будешь делать ты, когда мы с Вольдемаром сунемся в предполагаемую засаду?

— Буду рядом. У меня уже есть хорошо продуманный план действий. Доверься мне.

— Довериться… После того, что я про тебя узнал?

— Для идиотов уточняю: аферист я очень узкого и своеобразного профиля. Я же не предлагаю тебе купить квартиру. Во всем остальном можешь полностью на меня положиться.

Боксер помолчал.

— Тебе зачем счет в иностранном банке понадобился, а? Ответь честно. Сам думал деньгами «КомпТрейда» разжиться?

— Сначала совсем не думал, а потом Светлов злить меня начал, вот я и решил наказать его. Но после отказался от этого. Куча людей работает, что-то выдумывают, планы строят, а ты возьмешь и все их надежды прихлопнешь. Они же не виноваты, что директор у них козел. Светлов изначально был уверен, что я стану против него аферу устраивать. Дурачком прикидывался, а сам сознательно меня к фирме подпустил, даже к компьютеру своему рабочему. Весь расклад по финансам преподнес на блюдечке. Ждал, когда я начну действовать. Но время шло, ничего не происходило, и он стал меня подлянками доводить, чтобы разозлить и подтолкнуть к активным действиям.

— И ты стал действовать?

— Сказал же, что все равно не сделал бы этого.

Боксер отвернулся к окну. Не поверил.

Около десяти вечера Огурцов вышел на улицу и, закурив, принялся высматривать художника. Ровно в десять у крыльца остановилась старая «семерка». Художник приехал вместе с крупноватым мужчиной с помятым лицом, который все время старался держаться в тени своего спутника.

— Как дела с нашим заказом, Сергей Дмитриевич?

— Все в лучшем виде. Только не понимаю, как вы собираетесь его увезти, — ответил Огурцов, таращась на «ладу», у которой не было даже верхнего багажника.

— А мы его на буксир возьмем, — засмеялся художник, — гроб ведь на колесиках.

Решив не удивляться, Огурцов пригласил клиентов внутрь и закрыл двери. Они прошли в производственный зал, где пахло свежеструганым деревом и лаком. Посреди цеха стоял длинный верстак, в конце которого хищно поблескивали зубья циркулярной пилы. Горела лишь одна лампочка, которой было недостаточно, чтобы осветить такое большое помещение, но все же хватало для того, чтобы рассмотреть стоящие в почти вертикальном положении вдоль стены гробы.

— Вам не бывает страшно оставаться здесь одному? — спросил Боксер, оглядываясь на мрачную коллекцию.

— Нисколечко. Это ведь просто столярные поделки. Как, например, ваша.

— А где она, кстати?

Огурцов почему-то развеселился. Смех буквально душил его.

— Да вот же, — сказал он, едва не давясь словами. — Ваш гроб. Черный. На колесиках.

Посмотрев в направлении жеста, Боксер действительно увидел гроб очень необычного вида. Причем необычным он был не благодаря прикрученным снизу колесам, придававшим ему сходство с мусорным контейнером, удивляли его размеры — ширина гроба была без малого два метра.

— Я не понял. А почему он такой… широкий?

Улыбка Огурцова хищно блестела при электрическом освещении и была на порядок более зловещей, чем все гробы, вместе взятые.

— Потому что я тоже некоторым образом художник. И потом, вас же двое. Как раз поместитесь. Кстати, я тоже здесь не один.

Из дверей, ведущих в подсобное помещение, вышел огромный человек в черной засаленной спецовке, лысый, как шар, с топором в руке. Взгляд его был достаточно равнодушным, совсем не злобным, но в то же время было ясно: топор свой он пустит в ход по первому же сигналу шефа.