Адвокат - Гришэм Джон
У меня защемило сердце, когда я прочитал следующее:
«Мать с четырьмя детьми, один из которых только появился на свет, проживает в двухкомнатной клетушке без всяких удобств. Постелью служат два брошенных на пол матраса…
В то время как женщина сражалась с полицейским, дети стояли в сторонке и смотрели на происходящее. В конце концов семью вышвырнули на улицу».
Значит, Онтарио собственными глазами видел, как избивают его мать.
В папке нашелся перечень выселенных — семнадцать человек, не считая детей. Тот самый, копию которого кто-то подсунул мне в понедельник утром заодно с заметкой из «Вашингтон пост».
Под стопкой бумаг лежали не указанные в регистрационной карточке извещения о выселении. Смысла в них не было. Бродяги не имели никаких прав, в том числе и права быть предупрежденными о грядущей беде. Извещения отпечатали и приобщили к делу задним числом. Скорее всего это сделал Ченс после эпизода с Мистером в наивной попытке оправдаться. Вдруг понадобится?
Подтасовка была очевидной и напрасной: Ченс — компаньон, небожитель не передает свое досье в чужие руки.
Этого и не случилось; досье похитили. Налицо преступление, идет сбор свидетельских показаний и улик. Решиться на кражу мог только идиот.
Семь лет назад, при приеме на работу, я прошел через обязательную для сотрудника фирмы процедуру снятия отпечатков пальцев. Дабы сопоставить их с теми, что обнаружены в кабинете Ченса, требуется несколько минут. Может быть, полиция уже выписала ордер на мой арест. Удалось ли кому-нибудь избегнуть неизбежного?
Спустя три часа, как я раскрыл папку, почти весь пол был усеян документами. Собрав их в прежнем порядке, я отправился на Четырнадцатую улицу снимать копии.
* * *В записке Клер сообщала, что пошла по магазинам. При разделе имущества мы забыли о дорожных баулах и чемоданах, а зря — их качество говорило само за себя. В ближайшем будущем Клер предстоит куда больше разъездов, чем мне, поэтому я ограничился непритязательными спортивными сумками. Не желая быть застигнутым, торопливо побросал в них самое необходимое: носки, трусы, майки, туалетные принадлежности, туфли, кроме тех, что носил в прошлом году, — старье она может выбросить. Вытряхнул из ящиков стола мелочь, опустошил половину аптечки. Изнуренный физически и душевно, спустился вниз и оставил сумки в багажнике, чтобы совершить еще одну ходку за рубашками и костюмами. В кладовой нашел спальный мешок, последний раз я пользовался им лет пять назад. Подушка, плед, будильник, плейер с лазерными дисками, приемник, фен, кофейник, крошечный цветной телевизор с кухни, комплект голубых полотенец. Все.
Забив багажник, я поднялся в квартиру и на листке бумаги в двух строках известил Клер об уходе. Положил записку рядом с той, что она оставила мне, и закрыл дверь. В душе боролись противоречивые чувства, но сейчас мне было не до самоанализа. Я не представлял, как должен поступать человек, впервые бросающий свой дом. Подобный опыт у меня напрочь отсутствовал.
Спускаясь по лестнице, я думал, что нужно будет приехать за остальными вещами, но ощущение было такое, будто ухожу навсегда.
Клер раскроет шкафы, убедится, что я забрал лишь самое необходимое, опустится в кресло и обронит скупую слезу. А может, выплачется вволю, кто знает. В любом случае мой уход не станет для нее трагедией. Она умеет приспосабливаться к обстоятельствам.
Свобода не вызывала радости.
Похоже, мы оба, Клер и я, проиграли.
Глава 17
Я заперся в кабинете. Воскресенье выдалось более холодным, чем суббота. На мне были плотные вельветовые брюки, толстый свитер и шерстяные носки. Поверх газеты я наблюдал за паром, струящимся от двух чашек кофе на столе. В здании имелась система отопления, но у меня не было ни малейшего желания возиться с ней.
Я тосковал по роскошному кожаному креслу — на роликах, вращающемуся, с подлокотниками и регулируемым наклоном спинки. Я восседал на усовершенствованном складном стуле для пикника, не слишком удобном для менее экстремальных условий. А мне так он вообще казался орудием пытки.
Исцарапанный, шаткий — вот-вот развалится — стол притащили, похоже, из школы, давно закрытой из-за отсутствия учеников: большая коробка с шестью ящиками, выдвинуть из которых можно только четыре.
Клиентам предназначались два складных стула — один черный, другой зеленый невиданного оттенка.
Стены, выкрашенные десятилетия назад, приобрели унылый бледно-желтый цвет, краска кое-где потрескалась и облупилась; с потолка свешивается паутина. Единственное украшение — плакат в рамке, призывающий людей доброй воли принять участие в марше протеста, намеченном на март 1988 года.
Дубовый пол изрядно обшарпан. В углу рядом с мусорной корзиной облезлая щетка — вежливый намек на самообслуживание.
О, сколь многие первые стали последними! Увидь меня дорогой братец Уорнер здесь, в воскресенье, дрожащим от холода, за убогим столом, запертым на ключ из опасения быть ограбленным клиентом, он разразился бы проклятиями столь изысканно-образными, что ценитель словесности не преминул бы запечатлеть их на скрижалях истории.
Богатое воображение не позволило мне представить реакцию родителей. А ведь очень скоро придется позвонить им и нанести двойной удар: я поменял работу и жилье.
Громкий стук в дверь заставил меня уронить газету. Неужто лихие люди прознали о легкой добыче? После серии ударов я осторожно подошел к двери и увидел сквозь решетки и толстое стекло знакомую фигуру.
Барри Нуццо сгорал от нетерпения быстрее очутиться в относительной безопасности. После продолжительной возни с засовами и замками я впустил его.
— Ну и нора! — Пока я запирал дверь, он успел осмотреться.
— Оригинально, правда?
Что крылось за неожиданным визитом?
— Настоящая дырка в заднице.
Медленно стягивая перчатки, Барри обогнул стол Софии Мендоса, стараясь не обрушить гору папок.
— Зато почти нет накладных расходов, — похвастал я. — Все денежки текут прямо в карман.
Мы частенько подшучивали над компаньонами, которые соревновались в роскоши кабинетов, а на еженедельных совещаниях ужасались накладным расходам.
— И ты пришел сюда ради денег? — удивился Барри.
— Ага.
— Ты сошел с ума.
— Я услышал призыв свыше.
— Галлюцинации?
— Ты явился поставить диагноз?
— Я разговаривал с Клер.
— Что она сказала?
— Что ты переехал.
— Это правда. Мы разводимся.
— Откуда у тебя синяки?
— Подушка безопасности.
— Ах да, я забыл. Кажется, немного погнулся бампер.
— Самую малость.
Барри повесил было пальто на спинку стула и снова оделся.
— Низкие накладные расходы за счет неуплаты за отопление?
— Бывает, но не чаще чем раз в месяц.
Он прошелся вдоль стен, заглядывая в каморки.
— На чьи деньги существует контора?
— Есть некий фонд.
— И дела идут под гору?
— Да, с бешеной скоростью.
— Как ты нашел это местечко?
— Мистер входил в число клиентов. Здесь работают те, кто представлял его интересы.
— Бедняга Мистер. — Барри обвел взглядом стены. — Как ты думаешь, он пошел бы на убийство?
— Нет. Его просто никто не хотел слушать. Обычный бездомный, которому очень хотелось быть услышанным.
— А тебе не приходило в голову броситься на него?
— Я собирался только вырвать пистолет и пристрелить Рафтера.
— Жаль, не получилось.
— Надеюсь, еще повезет.
— Кофе есть?
— Найдется. Садись.
Ни к чему было Барри тащиться вслед за мной — кухня оставляла желать лучшего.
Я вымыл кружку, налил кофе и пригласил Барри в свой кабинет.
— Недурственно, — заметил он с порога.
— Вот отсюда и ведется стрельба по самым трудным мишеням, — с гордостью сообщил я.
Мы уселись за стол, друг напротив друга. Стулья скрипнули в попытке сложиться навек.
