Валерий Рощин - Масштабная операция
— Никакой консерватории сегодня не будет! — заявила она, увлекая его к двери подъезда, — и завтра тоже… Пойдем!..
Так и держа молодого человека за руку, она довела его до третьего этажа и распахнула дверь квартиры.
— Ты знаешь, отец уехал по делам в Москву и все еще не вернулся… — начала она, приблизившись к Станиславу.
Но он не дал договорить, осыпая ее лицо поцелуями. Прижимаясь к нему содрогающимся телом все сильнее, Лиза с наслаждением ощущала накатывающую волну новых для нее чувств. Потеряв представление о времени, она пребывала у подножья вершины еще не знакомой страсти…
Влюбленные продолжали стоять на лестничной клетке, обнимая друг друга. Страстное, сиюминутное желание, чуть отступило и затаилось, готовое вспыхнуть в любое мгновение с новой силой.
— Пообещай, что больше никогда не исчезнешь так надолго, — нежно гладя рукой его волосы, каким-то странным, еле слышным голосом попросила она.
— Не более чем на три месяца…
Проведя долгожданного гостя в просторный зал, хозяйка спросила:
— Хочешь кофе?
— С тобой — с удовольствием…
— Подожди, я быстро! — включив музыкальный центр, Елизавета упорхнула на кухню, откуда вскоре послышался звук работающей кофемолки.
Через несколько минут та вновь появилась в зале, неся поднос с серебряным сервизом: кофейником, сахарницей, молочником и двумя чашечками.
Стоя возле старинного пианино с резными крышками и подсвечниками, капитан с нежностью и наслаждением смотрел на девушку. Осенью, когда они познакомились, дочь Юрия Леонидовича Щербинина приходила на свидания в джинсах. Потом была зима и долгая разлука… Теперь же, средней длины, с небольшими боковыми разрезами юбка делового костюма, не могла скрыть ее красивых ровных ног. Незаметно улыбнувшись своим мыслям, он взял миниатюрную чашечку и, сделав маленький глоток, сел на диван, возле Елизаветы.
Заметив, как он рассматривает предмет работы восточного мастера, она объяснила:
— Этот сервиз отцу подарили сослуживцы в Таджикистане. Он очень им дорожит…
Потом, вдруг нахмурив лобик, Лиза строго спросила:
— Скажи, ты ведь не сегодня приехал?
— Не сегодня… Но я звонил тебе, — импровизируя, сочинял на лету Торбин, — твой автоответчик каждый раз нахально заявлял, что ты выходишь замуж. Наверное, врал бессовестно…
— Это он у тебя научился, — смеясь, ответила она.
Поставив чашку на столик, он, с совершенно серьезным выражением лица, признался:
— Знаешь, я ведь на самом деле хотел тебе позвонить, чтобы узнать…
— О чем? — наивно поверила юная студентка консерватории.
— Никак не могу вспомнить… — изобразил Станислав страдание и потирал виски, точно предельно напрягает память. — Говорил ли я, что люблю тебя?
Распознав очередной подвох и, едва сдерживая улыбку, она грозно посмотрела на кавалера.
— Нет, не буду мучиться, и терзать мозги — проще повторить заново, — на этом Торбин перестал шутить. Все остальное было сказано негромким голосом и безо всякой иронии: — мы действительно уже признавались друг другу в любви. Скажи, остаются ли в силе твои чувства ко мне?
— Да… — не раздумывая, ответила она.
— В таком случае, я хотел бы предложить тебе стать моей женой.
Обычно молчаливый, сегодня он хотел сказать многое, но не успел… Девушка, с волнением слушавшая эти фразы и все сильнее сжимавшая его руку, вдруг порывисто встала и решительно вышла из зала…
Минут через десять вынужденного одиночества, Торбин, уже невольно гадал: не обидел ли случайно поспешным предложением? Но все опасения моментально исчезли, когда она, бесшумно ступая босиком, вернулась с мокрыми волосами и в одной лишь, наспех наброшенной, застегнутой на среднюю пуговичку, блузке.
Его сознание, опьяненное красотой и дерзкой решимостью Лизы, едва не помутилось. Прелюдия завершалась столь же стремительно, сколь быстро и началась. Вручив большое полотенце, она повела его по длинному коридору.
— Здесь душ, а за этой дверью — моя комната, — показала пальчиком девушка и смущенно, потупив взгляд, добавила: — только, прошу тебя — не долго…
Молодой человек, двадцатью минутами ранее моливший во дворе судьбу о встрече с ней, подставлял лицо под ледяную струю воды и тщетно пытался хоть немного успокоиться. Вскоре, обмотав вокруг талии полотенце, он впервые вошел в ее комнату.
У стены, недалеко от двери, располагался письменный стол с висевшими над ним книжными полками. В углу распластался, аккуратно застеленный новым атласным бельем, приземистый, широкий диван. В проеме распахнутой двери на лоджию, слегка отодвинув занавеску и глядя в ясное, голубое небо — будто разговаривая с Богом, стояла Елизавета. Услышав шаги, она обернулась и, обвив руками его шею, прошептала:
— Отныне ты мой пленник. Пока папа не вернется из командировки, ты будешь жить здесь — в этой комнате, со мной…
— Слушаюсь… — так же шепотом, ответил Стас, — а потом?..
— Потом мы ему обо всем скажем. Но он мужчина строгих правил, поэтому сколько-то придется встречаться у тебя — тайком…
— Тайком!? И сколько же?
— Наверное, пока не сдам сессию — раньше он оформить наши отношения не позволит. Хотя… Отец всегда отзывался о тебе очень хорошо, а как-то раз обмолвился: вот бы, говорит, зять был таким же, как Торбин! Представляешь, какое совпаденье!? Я тогда виду не подала, но оказалась на седьмом небе!..
— Представляю… — чуть озадаченно проговорил он, различая все обворожительные изгибы ее тела, обозначившиеся под тонким и соблазнительным, почти прозрачным шёлком. Медленно расстегивая среднюю пуговичку, Станислав подвел итог услышанному: — но, дабы избежать праведного командирского гнева, придется обустроить конспиративную явку.
— Обустрой, пожалуйста… И побыстрее… — отвечала Лиза, прикрывая ресницами счастливые глаза.
Победив в итоге неподатливую застежку, он припал к губам юной девушки в упоительном, долгом поцелуе. В ответ она сбросила с его бедер полотенце и, нетерпеливо вздымая обнаженной грудью, волнительно ожидала скорой близости с любимым человеком. Не проронив ни слова и освободившись от уже неуместной сдержанности, они с наслаждением отдались во власть неистовой, сумасшедшей страсти…
Ничего более важного, чем их безграничная любовь, для Елизаветы и Станислава в тот короткий миг, вырванный из тревожной и бушующей вокруг жизни, не существовало. Не было по их убеждению на свете обстоятельств, способных омрачить того необъятного счастья…
Мановением одной руки повелев основной группе «рассредоточиться», «усилить внимание» и «вести скрытное наблюдение», Щербинин неторопливо приближался к неподвижно сидящему человеку, привалившемуся спиной к стволу исполинского бука. Сомов осторожно ступал за ним и, не дойдя до мертвого спецназовца шагов двадцать, узнал его…
— Это ж капитан Воронцов… Циркач!..
— Вижу — не слепой!.. — раздраженно ответил полковник, подавая знак трем бойцам.
Те проследовали мимо, покосившись на убитого офицера, и растворились в лесу для скрытного наблюдения за округой. Полковник с майором внимательно обследовали еще теплый труп капитана. Юрий Леонидович распрямился и с мрачным, потемневшим лицом долго молчал, явно затягивая со своими выводами. Тогда слово взял Константин Николаевич…
— Отличный прицельный выстрел. Думаю из снайперской винтовки. Не исключена вероятность использования СВД Шипилло.
— Возможно… — вздохнув, наконец, обмолвился комбриг. — Хотя, объективности ради, следует напомнить: следы, оставляемые на теле пулями СВД, куда более ужасны. А тут скорее стреляли из охотничьего малокалиберного карабина типа «Барс» или «Соболь».
— А как вы относитесь к этому? — майор указал на валявшийся рядом с Александром пустой шприц.
— Не знаю… — выдавил тот. — Что в нем было?
— Яд. Все тот же яд моментального действия, каким умертвили в начале операции рядового Тоцкого, — молниеносно произвел анализ оперативник.
— Могло случиться так, что Циркач, заполучил пулю чеченского снайпера. Был смертельно ранен… А Гросс только облегчил его страдания… — неуверенно предположил командир «Шторма».
— Или добил, немного промахнувшись до этого сам, — закончил подчиненный гипотезой, которую сам шеф питерского спецназа оглашать боялся или упорно не желал.
Каких бы версий они ни изобретали, о чем бы ни говорили, но в мыслях обоих давно и настойчиво свербел один безусловный факт: затесавшийся в ряды первой группы оборотень, бесспорно, обладает некой индульгенцией на неприкосновенность, обещанную чеченской стороной. Скорее всего, полевые командиры в обмен на подробную информацию об операции «Вердикт» сулили ему не только гарантию жизни, но вдобавок и крупное денежное вознаграждение.
Так что самыми реальными шансами остаться целым и невредимым, располагал только изменник.
