Валерий Рощин - Масштабная операция
Выбирая место для наблюдения, он заметил невдалеке последний дозорный пост. Трое чеченцев, уповая на хитро расставленные ловушки, чувствовали себя в безопасности — один о чем-то приглушенно рассказывал другому, третий же и вовсе дремал. Однако сейчас — в минуты стремительно приближающейся развязки, Гроссмейстер рисковать не желал и, отсрочив на время расправу с горе-часовыми, незаметно пробрался к упавшему дереву…
Собственно, весь лагерь заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии состоял из огромной, явно импортного производства, черно-зеленой палатки и четырех брезентовых жилищ попроще. Возле «шатра» горел костер, рядом сидел молодой охранник и, время от времени, лениво подбрасывал в огонь нарубленные сучья. Тем, кому не хватило места под матерчатыми крышами, спали вповалку где попало. У дальних деревьев, что обступали лагерь с запада, спецназовец насчитал два десятка привязанных лошадей. Все говорило о безмятежном спокойствии боевиков. Сколько-нибудь заметного движения средь бандитского бивака не происходило, господина Шахабова пока видно не было, и Стас мог позволить себе небольшую роскошь — несколько минут посидеть в полном бездействии.
Он вынул из пачки сигарету и осторожно — в кулаке, прикурил ее. Но, не успел спецназовец сделать и трех затяжек, как этот относительный покой был прерван — из кустов, обильно произрастающих на противоположном берегу ручья, неожиданно вынырнул бородатый человек в новенькой форме защитного цвета и высокой папахе на голове. Ступая по торчащим из-под воды камням, тот перешел бурный поток и уверенной походкой направился прямиком к шатру.
Торбин поспешно затушил сигарету и попытался отрегулировать резкость оптики, но механизм линз, как назло, стал давать сбои. Поменяв бинокль на снайперскую винтовку, он сопоставил увиденное лицо с тем зрительным образом, что надежно отпечатался в памяти.
Несомненно, это был он…
— А вот и клиент… — шептал Станислав, легонько поглаживая подушечкой пальца спусковой крючок. — Ошибки быть не может — Медведь собственной персоной. Ну, здравствуйте, Беслан Магомедович. Давненько хотел с вами свидеться, давненько…
Немного привстав, капитан поудобней устроил к плечу приклад СВД и, подогнав тонкие черточки перекрестья к груди идущего к палатке мужчины, твердо нащупал указательным пальцем упругий спусковой крючок. Внизу — под трухлявым деревом стоял наготове пулемет, и офицер гнал прочь надоедливую мысль: «Не я первый добрался сюда, не я последний не вернусь отсюда…» В эти мгновения все шло как нельзя лучше — он даже временно позабыл о той высочайшей цене, уплаченной за возможность лицезреть личность Шахабова сквозь прицел. Сейчас Гроссмейстер старательно думал только об одном…
Сопровождая цель, и уже плавно надавливая на курок, он мысленно выбирал место, куда эмир упадет, получив первую пулю. Этот расчет ему требовался для того, чтобы беспрепятственно произвести второй — контрольный выстрел в уже мертвого Медведя. Все складывалось замечательно — заместитель Командующего пересекал открытую и ровную поляну. Торбин слегка задержал дыхание и одновременно почувствовал пальцем последнее упругое усилие пружины — винтовка вот-вот должна была содрогнуться в его руках…
И в этот важнейшее для себя мгновение, он вдруг услышал где-то позади отрывистый двойной свист. Первый звук был немного длиннее второго и на полтона ниже…
Моментально подступивший к горлу ком едва не заставил закашляться… Ошибка или совпадение исключались — данный условный сигнал использовался только бойцами «Шторма».
«Не может быть!.. — пронеслось в сознании, — кроме сержанта Серова и искалеченного Тургенева все мои люди погибли. Этого просто не может быть!!»
Не опуская винтовку, капитан спецназа резко обернулся…
Не успев толком залечить рану на правом плече — след от Сашкиного ножа, и даже ни разу не увидев после дуэли Лизу, Торбин снова загремел в составе команды из двадцати пяти человек в очередной вояж на Кавказ. Приехав же из командировки, как водилось, поселился на две недели в санатории Минюста для реабилитации и общей поправки здоровья. А, вернувшись в гарнизон и, подумывая о новом свидании с девушкой, вдруг почувствовал, что прошло слишком много времени…
Нет, отчуждения к ней он не испытывал. Его по-прежнему манила ее завораживающая красота и обаяние, но, в то же время, казалось, будто, случилось между ними нечто непонятное — разобщающее и перечеркивающее всю приязнь, что еще четыре месяца назад так будоражила рассудок обоих.
Наличествовала и другая причина неуверенности, присущей большинству военнослужащих, с головой окунувшихся в адское пекло войны…
Пока в Чечне грохотали взрывы и мелькали светящиеся трассы пуль, жизнь в маленьком гарнизоне шла своим чередом: вырастали новые дома; появлялись другие офицеры, прибывавшие в «Шторм» на смену погибшим; люди влюблялись, создавали семьи, обзаводились потомством. Сложнейшие спецоперации становились для Стаса все обыденнее и привычнее, а каждое приезд в мирный Петербург, как ни странно, настораживал и пугал. Там — на северном склоне Большого Кавказа все выглядело просто и понятно. Здесь же — в муравейнике житейских проблем происходили баталии совсем иного рода — за должности и звания, за престижные квартиры, за чужих жен…
Итак, что-то останавливало его от порыва бросить все, побежать, встретить, обнять Елизавету. Останавливало до тех пор, пока как-то вечером в дверь его квартиры не раздался звонок… На пороге стояла соседка — дородная и вездесущая тетя Даша, работавшая поваром в отрядной столовой.
— Здравствуй, Станислав, — расплылась она в улыбке, — с приездом! Я и не слыхала, как ты появился — благо в столовке сегодня утром увидала. Ну, слава богу — жив, здоров! Слава богу!..
— Добрый вечер, тетя Даша. Спасибо… Зайдете? У меня чайник закипел.
— Да нет, чего там!.. — махнула она рукой и стала рыться в кармане необъятной шерстяной кофты. Выудив какой-то сверточек, протянула молодому человеку: — тут письма из почтового ящика. Он у тебя не запирается, ну я и решила не искушать местное хулиганье — вынимала каждый раз, как появлялось новое. А то ведь сам знаешь — иль подожгут, иль просто стащат. Паразиты…
Поблагодарив сердобольную женщину и закрыв дверь, Торбин развернул газетный лист — внутри аккуратной стопочкой покоилось четыре десятка писем от Лизы. Ровно по десять в каждый месяц разлуки… Почему на конвертах значился его гарнизонный адрес, а не адрес полевой почты лагеря под Ханкалой, пока оставалось загадкой. Он разложил послания по датам отправки и, ощутив забытое волнение, вскрыл самое первое…
Купив следующим утром чудесную алую розу и отчего-то не решившись подняться в квартиру девушки, капитан поджидал ее, сидя на лавочке у второго подъезда пятиэтажного дома. Он едва узнал Лизу в строгом, сером костюме — выйдя из дверей, та простучала высокими каблуками по короткой лесенке и торопливо шла, никого не замечая вокруг. Взгляд ее, не задерживаясь, скользнул по Станиславу и устремился куда-то в сторону. Сосредоточенно думая о своем, она проследовала мимо и стала удаляться по только что выметенной молодыми солдатами асфальтовой дорожке… Но, через миг, словно наткнувшись на невидимую, непреодолимую стену, Елизавета резко остановилась и медленно, еще не осознав мимолетно увиденного — обернулась. Широко раскрытыми, изумленными глазами, она долго смотрела на него, затем, бессильно опустив руки, вернулась и уронила голову на его грудь. С замершим от волнения сердцем тот вдохнул знакомый запах темных волос и прижался к ним губами. Забыв обо всем, они стояли молча, не обращая внимания на проходивших мимо и улыбавшихся, глядя на них, обитателей просыпавшегося дома.
— Получил мои письма? — тихо спросила она.
— Нет… — почему-то соврал он.
— Ты так неожиданно уехал… У меня появилось ужасное предчувствие, что мы больше никогда не увидимся. Я страшно испугалась и стала писать тебе. Чеченского адреса спрашивать у отца не стала и отправляла письма сюда. Странно, почему же они не дошли?..
Вдруг она подняла голову и с еще большим удивлением прошептала:
— В моих посланиях я умоляла тебя вернуться живым и найти меня сразу же… Так значит, ты пришел сам, не прочитав их?!
Он пожал плечами и продолжил милое вранье:
— Случайно увидел знакомый дом… Дай, думаю, подожду — все равно ведь, не могу жить без нее…
— Ты великий лгун!..
— Быть может, попытаешься исправить этот недостаток? Это тебе… — он преподнес ей розу.
— Попробую… Спасибо, — несмело ответила Лиза, принимая цветок.
— Ты в консерваторию? Я провожу тебя до метро, — предложил он, — а вечером…
— Нет! — схватив его за руку, испуганно, но, вместе с тем, твердо воскликнула девушка.
Чуть отстранившись, Торбин вопросительно заглянул в ее полные решимости глаза.
