Дмитрий Дубинин - Золотой иероглиф
— Я не собираюсь больше иметь с «Токидой-С» никаких дел. И вообще, не собираюсь больше проживать в Новосибирске.
— Вы рискуете нажить неприятности, — тон Панайотова стал угрожающим.
— Какие именно?
— А вы подъезжайте ко мне. Я расскажу более подробно.
— Подробности я знаю и сам. Извините, у меня нет времени. Поезд.
— Значит, вы не хотите прислушаться к голосу разума?.. Получается, что вы сами себе враг.
— Ладно, всего доброго, — сказал я и положил трубку.
Настроение он мне испортил здорово. Конечно, любопытно было бы узнать, откуда он все это почерпнул, но ему меня ни за что не ущучить. Все происходило на территории другой страны, где я находился по чужим документам, и пожар действительно уничтожил все следы — я это видел сам. И вообще, такими делами должна заниматься военная прокуратура. Какого черта туда лезет РУОП?
Но все же осадок от разговора остался очень неприятный. Не добавляет оптимизма то, что о твоих делишках знают посторонние люди. Желание позвонить Татьяне или Лене исчезло напрочь. Хватит мне отрицательных эмоций.
… Сэйго вернулся мрачнее тучи.
— Меня отзывают в Саппоро, — сказал он. — И я догадываюсь, почему. Господин Мотояма что-то заподозрил, и решил, что лучше посадить в ваш офис человека из их среды. Может быть, даже наймут переводчика, который не проявляет излишнего любопытства.
Похоже, мне действительно придется сматываться… Вот только куда?
— Значит, так, — заговорил Такэути. — Я в любом случае должен уезжать. Скорее всего, мне посоветуют поискать другого работодателя без объяснения причин, или что-то еще в этом роде. Теперь слушай меня. Я думаю, будет очень неплохо, если ты поедешь со мной.
— Поеду с тобой?
— Именно.
— Не понял. Это куда?
— В Японию.
— Ты правильно сделал, что решил вернуться, — сказала Таня. — Ничего не бойся, никто тебя тут не тронет. Я не желаю тебе плохого.
Татьяна улыбалась.
— Я очень по тебе соскучилась, — произнесла она. — Проходи…
В комнате все осталось по-прежнему, только над диван-кроватью появился какой-то конусообразный полог. Я даже не заметил, как разделся, потому что наблюдал, как избавляется от одежды Таня. Мы обнялись, сидя на краю дивана.
— Не спеши, — сказала она. — У меня для тебя есть сюрприз.
Таня откинула полог, и
я форменным образом офонарел. За пологом лежала Лена. Она тут же отбросила одеяло, и оказалось, что на ней тоже совсем нет одежды.
— Ну, чего ты ждешь? — последовал вопрос.
Кажется, я даже не понял, кто именно из них его задал. Сердце колотилось так, что его, наверное, слышали соседи. Вот это действительно сюрприз… Ощутив одновременное прикосновение двух женских тел, я вдруг услышал:
— Вот ты и попался.
Говорил, несомненно, мужчина. Резко обернувшись, я увидел, что в комнате стоят Мотояма, Панайотов и Сорокин. Я что-то забормотал, и неожиданно понял, что лежу один. Причем не на диване, а на узкой полке, которая покачивается почти в такт стуку вагонных колес.
— Точно говорю, попался, — услышал я вновь. — Нечего было жалеть козыри.
Переход от сна к яви оказался настолько резким, что пришлось несколько секунд соображать, что, черт возьми, происходит. Сердце продолжало скакать галопом, эрекция была прямо-таки железной. Ну и сны тебе снятся, безработный Маскаев…
Впрочем, в поездах я часто вижу во сне эротику, причем, бывает, такую, что ни один режиссер, специализирующийся на порно, не сумеет воспроизвести. Качка, наверное, действует на подсознание — еще Фрейд это заметил.
Итак, миновала четвертая ночь в поезде. Сегодня я окажусь на месте; если не опаздываем, то ехать осталось еще часа три. В окно уже ярко светило солнце, играя лучами на зеленых склонах сопок, мимо которых проплывал поезд. Внизу оба попутчика с утра пораньше резались в «дурака». «Доброе утро», — сказала мне молодая женщина, лежащая на другой верхней полке. Я ответил.
В поездах дальнего следования почти никто не спит в нижнем белье. Попутчица не была исключением. Но, затянутая в вышедшие из моды лиловые лосины и тесную футболку, она, будучи обладательницей роскошных форм, не могла не отдавать себе отчет в том, что серьезно будоражит воображение едущих в одном купе с ней мужиков. Вчера вечером она долго суетилась, то запрыгивая на полку, то спускаясь с нее, а я не мог не обращать на это внимания, вот и сон соответствующий под утро прискакал.
При иных обстоятельствах я не упустил бы случая познакомиться, но только не сейчас. И без того я старался как можно меньше общаться с другими пассажирами — мало ли что… Хотя, конечно, всерьез предполагать, что за мной следят руоповцы и якудза, было бы наверное, паранойей. Если бы им очень было нужно, я ни за что бы не сел в этот поезд, а если бы и сел, то валялся потом где-нибудь у насыпи на равном расстоянии от двух безлюдных полустанков.
…После совещания с Такэути мы решили принять все меры предосторожности. О самолете и речи быть не могло, а в вагон я сел не на главном вокзале Новосибирска, а доехал на электричке до Болотного, где и дождался поезда. Вылетевший на самолете до Владивостока Сэйго должен был ждать меня на станции Седанка, на которой я сойду, не доезжая города.
Поначалу идея отправиться в Японию вызвала у меня нечто похожее на истерический смех. Неужели он это серьезно?
Оказалось, да. Причин, препятствующих моему выезду, вроде бы, не имелось.
— Документы у тебя в порядке? — спрашивал Такэути. — Загранпаспорт не просрочен? Под судом и следствием не находишься?
На все вопросы я отвечал в том смысле, что у меня все в полном порядке, и никаких противоправных действий я не совершу, если попробую выехать из страны. А приглашение уже, можно сказать, готово. Приглашение частного порядка от имени Такэути Сэйго.
Все это было очень хорошо, но я слышал, что въездные документы обычно оформляют через посольство в Москве, а на это требуется порой несколько месяцев: частные приглашения рассматриваются дольше, нежели, например, служебные.
— Пусть это тебя не беспокоит, — сказал Сэйго. — Все оформим за считанные дни во владивостокском генконсульстве, там у меня хороший знакомый есть.
Ладно. С этой стороны мне все было понятно. Я не понимал, какого черта мне вообще делать в Японии?
Сэйго начал издалека.
— Последнее место, где тебя начнут искать бандиты — это Япония. Я допускаю, что они станут следить за мной, но и ты не будешь сидеть там как мышь в норе, ты должен действовать. Помни — ты в любой момент можешь узнать то, чего не знает никто, или только частично знают бандиты. Речь идет, может быть, действительно, о миллионах. Не иен, не рублей, а долларов. Я не говорю, что тебя должно греть твое самурайское происхождение — в современном мире дворянские титулы ничего не значат, но раз за дела твоих предков взялись якудза, то это означает, что там действительно пахнет деньгами… Впрочем, я уже устал тебе это повторять. Мы найдем то, что исчезло с сервера, где хранились летописи. И, поскольку теперь можем доказать, что ты являешься единственным претендентом на наследство самурая, каким бы оно ни оказалось, у нас с тобой имеется шанс обеспечить себе неплохую жизнь… Конечно, есть риск связаться с пустым номером, но, ведь, как у вас говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Меня не нужно было долго убеждать. Я и без того оказался готовым на подобное мероприятие. К счастью, некоторой суммой денег я располагал — кроме трех тысяч долларов, я снял с книжки еще около семи штук новых рублей — по крайней мере, на дорогу их хватило с большой лихвой.
Сборы были недолгими. До отъезда я ни с кем не стал встречаться, и единственное, что предпринял для того, чтобы мои следы не потерялись, это написал письмо Таньке. В нем я предупреждал, чтобы она не вздумала меня искать, поскольку в тот момент, когда она прочтет эти строки, я уже буду входить в права наследства японского дворянина. И еще посоветовал поменьше зудеть над ухом у того (или той), с кем она собирается жить, но под конец не удержался: пожелал-таки счастья.
Глава IV
Во Владивостоке я уже бывал когда-то и, честно скажу, более живописных городов мне видеть почти не приходилось, хотя поездил я в общем-то, немало. Впрочем, уточню сразу: «живописный» — не значит «роскошный» или «помпезный». Лет десять тому назад Владивосток был красив той аскетичной красотой, присущей парадному мундиру морского офицера (званием не выше капитана второго ранга) со всеми честно заслуженными регалиями.
Владивосток нынешний вызывал ассоциации с формой крепко поддающего мичмана, который, согласно должности, сидел на продовольственном складе и, совершив однажды «некий промах по службе», ждал немедленного и вполне закономерного вылета в запас. Знаки различия и отличия отнюдь не горели огнем — энергетический кризис, поразивший город, проявлялся как в стоящих где попало трамваях, так и в отсутствии дымов над трубами заводов.
