Илья Рясной - Ночь длинных ножей
Сквозь сон он почувствовал, что в закуток, где хранили сено, кто-то зашел. Человек стоял, едва дыша. И Джамбулатов напрягся, готовый к действию. Конечно, горский закон гостеприимства охраняет путника. Но слишком сильно изменились времена и люди. И слишком дорогая вещь в Чечне — автомат. Да и слух о беглом менте, у которого масса кровников, возможно, разошелся далеко, мог бес и попутать, толкнуть на то, чтобы поиметь награду за голову кровника. Мовсаровы в таком случае мелочиться не будут.
Палец Джамбулатова лег на предохранитель автомата, который лежал под рукой.
— Э, вставай, — послышался голос хозяина кошары. — Солнце уже село. Поедим, и тебе пора.
К своему удивлению, Джамбулатов обнаружил, что проспал девять часов.
На дорогу ему пытались вручить мешочек с сыром и хлебом, но он отказался.
Добрался до места к утру. Небольшой поселок, принадлежащий племсовхозу, когда-то был достаточно зажиточен, но сегодня давно не ремонтировавшиеся дома выглядели убого.
Джамбулатов, выбрав удобную точку наблюдения на пригорке в зарослях, с полчаса рассматривал омываемый рассветом поселок и пытался уловить там признаки непорядка. Но подозрительной активности, лишних машин там не было.
Поселок просыпался. По дороге гнали стадо коров.
Джамбулатову нужен был тот дом, что побольше и получше.
Ощущая, как затылок и спину холодит и по коже ползут мурашки, он спустился на тропинку и как можно более независимым шагом направился к дому. Забарабанил по железным воротам. Забрехали собаки во дворе, завидев чужого.
— Кого шайтан принес? — послышался знакомый недовольный голос.
Металлическая калитка открылась.
— Джамбулатов?! — воскликнул человек, открывший ворота, пялясь на гостя, как на инопланетянина, залетевшего случаем в поселок племсовхоза.
— А ты не видишь?
— Вижу Но не верю. Говорят, тебя федералы взяли.
— Говорят.
— Врут?
— Ты, может, в дом пригласишь? — спросил Джамбулатов, глядя на хозяина исподлобья, недружелюбно.
— Заходи, гость… непрошеный. Только автомат на предохранитель поставь.
— Что-то плохо ты гостей встречаешь, Мусса.
— Времена такие. Хороший гость редко забредет. Они прошли в дом. Мусса Таларов махнул рукой, и молчаливая чеченка лет пятнадцати быстро устремилась на кухню.
— Что, отпустили тебя русские? — спросил Таларов.
— Сам себя отпустил, — произнес Джамбулатов, усаживаясь за стол.
— Каким образом?
— Вот, — Джамбулатов сжал автомат. — Забрал у русского пса.
— Ты поступил правильно.
— Только теперь на меня объявлена охота. И каждый пес будет рад накинуться на меня.
— Не только они… Я слышал, ты не в ладах с Мовсаровыми.
— Не в ладах, — усмехнулся Джамбулатов.
— Они искали тебя.
— Я сам нашел их.
— Ты опять пролил кровь.
— Черную кровь…
— Ладно. Мне ваши дела не интересны. Меня они не трогают. Я в стороне. — Таларов отхлебнул чая из чашки, которую перед ним поставила чеченка. — Что ты хочешь от меня, гость?
— Мне деваться некуда.
— Это не лучшее место. Вчера сюда русские приезжали. Зачистку делать хотели.
— Что их сюда принесло?
— Искали кого-то, — хитро прищурился хозяин дома.
— И кого же они искали?
— Честных людей. Кого они всегда ищут.
— Не бойся. Я не собираюсь у тебя задерживаться… Сведи меня с Синякиным.
Хозяин недоуменно и с укоризной посмотрел на Джамбулатова и осведомился:
— Тебе не кажется, что ты ошибся адресом?
— Не кажется… Сведи. Я знаю, что ты можешь это сделать.
— Могу — не могу. Каждый пусть думает, как думает… Скажи только мне, любопытному, зачем тебе нужен Абу?
Приняв ваххабизм, Синякин отрекся от старого имени и стал называться на арабский манер — выбрал имя Абу, которое носил один из великих арабских полководцев.
— Один не выживу. С ним — выживу — Развей мое недоумение — зачем ты нужен Абу?
— Я умею воевать.
— Многие умеют воевать.
— Я умею хорошо воевать.
— Пусть ты стоишь трех воинов, но он найдет себе этих трех воинов и не будет испытывать сомнений в их верности. Он уверен в них, они уверены в нем. Ты же.
— Мент в прошлом, да?
— Все мы кто-то в прошлом… Ты — это ты, Джамбулатов.
— Я не только умею воевать. Я знаю, чем воевать.
— Что это значит?
— А то, что я знаю, где убиенный русскими Дауд Машаев хранил оружие…
— Откуда это тебе известно? — буравил его внимательными недобрыми глазами хозяин дома.
— Ты забыл, кто я. И сколько у меня друзей.
— Стукачей. Называй вещи своими именами.
— Я уже не мент. У меня нет стукачей…
— Эх, Джамбулатов. — Таларов продолжал буравить глазами своего гостя, будто желая просверлить его насквозь и посмотреть, что там внутри, в чужой душе, которая, как известно, потемки. — Знать бы, что ты хочешь…
— А ты не видишь?
— Не вижу.
— Меня прижали. Мусса. Сильно прижали. И я хочу жить… Я вдруг захотел жить… С годами становишься мудрее. И больше ценишь жизнь.
— И учишься бояться… Может, ты и прав. Тем временем стол был накрыт, и они в молчании позавтракали.
— Тебе постелить постель? — спросил Таларов.
— Нет, — покачал головой Джамбулатов. — Я не буду у тебя жить.
— Почему?
— Береженого бог бережет… Скажи Синякину… Абу, что я жду его ответа завтра. Я приду к тебе.
— Завтра рано будет.
— Завтра, Мусса. Вечером завтра я у тебя. — Джамбулатов поднялся.
Когда он вышел из помещения, Таларов еще долго смотрел на закрывшуюся за ним дверь, катая по столу хлебный мякиш…
Глава 18
ЧЕЧЕНСКИЙ УЗНИК
Вода была отвратительная на вкус, с привкусом железа. Ее приносили в мятом котелке мрачные тюремщики. На вопросы они отвечать отказывались.
Бетонная камера, пять на пять метров и метра четыре в высоту, сверху закрывалась тяжелым люком со ржавым засовом, запиравшимся на амбарный замок. Бежать отсюда было невозможно, тюрьма была сооружена рядом с приземистым грязно-серым домом, затерянным где-то в степи.
Майкла привезли сюда ночью, и он не смог осмотреться, но понял, что это «ранчо», где живут пастухи и пасут своих овец.
Надежда, что сюда заглянут русские войска, была маленькая, Обычно деятельность федералов сосредоточивалась на транспортных магистралях, еще они работали по местам скопления боевиков. Это же была просто никому не интересная дыра. Идеальное место, чтобы хранить пленников. И здесь можно просидеть не один год.
Три раза в день со скрипом отодвигался засов, и охранник, один из тех, кто его захватил на дороге, опускал на веревке корзину. В ней был армейский котелок с водой, кастрюля с мясом, хлебом и зеленью. Кормили сносно. Проблемы с отправлением естественных надобностей решались, как и положено в обычной камере, с помощью алюминиевого бачка.
Однажды люк отодвинулся, и в него заглянуло детское личико, принадлежавшее девчонке лет десяти. Ее привел, как в зоопарк, поглазеть на слона, тот самый молоденький, с жиденькой бороденкой и дегенеративным лицом бандит. Он хохотал, тыкая в направлении Майкла рукой, и что-то приговаривал по-чеченски. Девчонка смотрела на американца с любопытством.
«Они еще за деньги меня будут показывать своим дикарям», — с мрачным отчаянием думал Майкл.
Первые сутки он вообще отказывался верить, что все это происходит наяву. На него напало полное отупение. Когда оно отступило, его место заполнило отчаяние. На второй день пребывания в зиндане он нашел в себе силы орать, что-то требовать. Орал и требовал он недолго — минут эдак пять, пока засов не отодвинулся и в проем не сунулась дегенеративная морда того самого чеченца.
— Гранат брошу.
Он продемонстрировал ребристую черную гранату, и Майкл тут же заткнулся. Чеченец удовлетворенно заржал и скрылся из виду.
И тогда Майкл заплакал.
На третий день он начал сомневаться в том, что он гражданин США, высокооплачиваемый специалист международной организации, что у него просторный дом в Калифорнии и что он раздавал интервью, здоровался за руку с президентами и чиновниками самого высокого ранга различных стран. Здесь он был никем, его образование, диплом, умение пользоваться скальпелем хирурга и кредитной карточкой не стоит ничего. И его гражданство самой могущественной державы мира совершенно не смущало дикарей. Наоборот, для них будет предметом гордости отрезать голову представителю самой могущественной державы и продемонстрировать, что они, дикари, сильнее. В этом мире Майкл даже не имел права на имя. Его называли просто Амеркан.
Это было — то ли имя, то ли прозвище, то ли обозначение принадлежности к загадочной для горцев заокеанской сказочной цивилизации. Его презирали с превосходством людоеда перед попавшим в лапы профессором-этнографом.
Майкл отбил все кулаки, в отчаянье, не чувствуя боли, молотя руками по стене. Потом опять пришел в состояние отупения. Потом начал в очередной раз задумываться о своей прошлой жизни, которая чем дальше, тем больше казалась ему совершенно нереальной. Он будто вспоминал какой-то не очень интересный фильм.
