Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана
Фартовый вытащил нож, разодрал рубаху на воре, медленно крутил нож перед глазами, потом вогнал в плечо вора и повел вниз к ребру, обгоняя струю крови.
— Кто наколку сделал вам? — спросил пахан второго вора. Тот задергался, закрутил головой, взвыл:
— Вякну, душу выпустят.
— Не трехнешь, я размажу! — пообещал пахан.
— Проговорился по бухой шпановский пахан нашему, что у вас башлей, как грязи. Нашему в кентель моча стукнула. Сфаловал нас. Мы и клюнули…
— Как кликуха пахана?
— Седой.
— За что зелень жмурили? Кто велел вам? — прищурился Шакал.
— Башли не могли надыбать Ее хотели тряхнуть, чтоб вякнула. На «понял» брали. Но. если б знал, как она разделает нас — ожмурил бы… Сам. Была минута! — сознался вор.
— Пахан ваш где прикипелся — перебил его Шакал.
— Хаза неподалеку от толкучки, — начал вор.
— Погоди! Сявкам вякнешь, — позвал из коридора Жердь и Краюху.
Когда те поняли, где искать Седого, Шакал велел им:
— Передайте, чтоб мигом тут возник. Иначе через час будет поздно. Да выкуп за кентов не сеет прихватить! Я погляжу, как их оценит сучий сын. Живей хиляйте, — нахмурился пахан. И когда сявки зашуршали по лестнице, велел Боцману развязать обоих воров. Те, не веря в собственное счастье» сели на полу, прижавшись спинами к стене. Стоять не могли. Когда Задрыга проходила мимо, оба вздрагивали, вжимались в угол
— Не даст Седой за нас выкуп Нет у него башлей. Это верняк! Иначе зачем мы тут оказались? Непруха нас попутала. Лучшие кенты — в ходках. А сам Седой стареть стал. В дела не ходит Проколов много, Не хочет в тюряге откинуться.
— Без кентов вовсе невпротык. Ни дышать, ни сдохнуть!
— Давно с ним кентуетесь?
— С самого начала только с ним
— В ходках были7
— Влипали. Я трижды, он — два раза тянул
— Много кентов у Седого?
— Хватало. Теперь швах… Попухло много.
— Седой в законе давно?
— Его лет десять назад приняли.
— Мокрить приходилось вам кого-нибудь? — спросил Шакал.
— Нет. Без жмуров фартуем.
— Седой слиняет из малины, куда сунетесь?
— Чего ему линять? Да и без него не пропадем. Не он нас, мы его держим, — вставил безухий.
— Тогда хари отмойте, — указал Шакал на умывальник в коридоре.
Капка удивленно смотрела на пахана, не понимая, чего он тянет с ними.
Когда воры, тихо постучав, вернулись в комнату, Шакал спросил:
— В какие дела ходили?
— Налетчики мы. Без стопора работали. Всегда…
— Сколько в ходках канали?
— Я — двенадцать зим, он — восемь.
— Многовато, — выдохнул Шакал.
— В общаке долю имеете? — спросил обоих. Воры головы опустили:
— Давно общака в малине нет. Ослаб Седой. А сами, что сорвем, то и спустим. Клевый навар редко обрывается. Хотели твою хазу тряхнуть, башли не надышали, на зелень нарвались. Она у тебя хуже стопорилы — зверюга. Ее на разборки — колоть лажанутых! Всю душу вытрясет живодерка! — жаловался безухий.
В это время в комнату постучали, и в хазу вошел хмурый, седой старик. Все лицо в морщинах, как в рубцах.
— Пахан! — вздохнули воры.
Шакал указал гостю место напротив себя. И спросил холодно:
— Неужели фортуна так обидела тебя, что своих кентов послал ты меня тряхнуть? Фартовый фартового? Иль закон наш посеял?
— Не гонорись, Шакал! В твои годы я ни в чем нужды не знал. И малину имел — не чета твоей. Кентов под сотню. Всем навара хватало. Общаку любой банк позавидовал бы. Да фортуна тоже шмара, старых не уважает. Посеял я удачу. То верняк. Но и твоя молодость не вечна…
— Секу про то. Своих старых кентов не бросаю. Даю им долю. Но на своего законника никогда руку не подниму! Не нарушу закон. Западло фартовому своих обжимать! Тебе — старой плесени, и подавно!
— Не возникай, Шакал! Я не пацан, чтобы ты на меня наезжал! Сам умею! Нынче твой верх! Попутал моих кентов!
— За то, что ты своих налетчиков послал в мою хазу — с тобой сход разберется. По закону! А вот с твоими кентами как будем? На халяву — не верну. Допер? Сколько за них положишь? — усмехнулся Шакал.
— Ни хрена!
— Тогда я их не верну тебе!
— Куда денешь? К себе приморишь? — рассмеялся Седой.
— Они — обязанники мои. Хочу — замокрю или заложу их, другой малине загоню за навар или обменяю на других. Вариантов тьма. И у тебя нет шансов получить их на халяву.
— Выходит, оставляешь без кентов? А как дышать буду?
— Это сегодня сход решит. Там тебе про все трехнут. Не я! Паханы! И новый маэстро! Й до решения схода я их не отпущу к тебе! Не ожидал, что ты так испаскудишься! И на меня пошлешь своих. Чего же ждешь от меня? Я не баба. Жалеть не стану. Всякому фартовому — своя судьба! И даром не спущу твою подлянку! — встал Шакал, давая понять, что разговор закончил.
— Шакал! Я нарушил закон. Но башли можно сделать. А вот — жизнь! Она одна. Мне уж недолго канать. Но ты и это забираешь. Кто ж из нас больший падла?
— Давай за кентов выкладывай. И разойдемся тихо! Громким трепом их не выкупишь. Я всякое вяканье слыхал. Признаю тихий шелест купюр. Он убедительней трепа. Ты зовешь себя паханом. Выкладывай. И отваливай вместе со своими! Не скули здесь! — злился Шакал.
— Поверь на время! Я надыбаю башли! На фартовое слово — верни кентов! — просил Седой.
— Чтоб ты послал их трясти законных?! После всего, кто ж слово твое уважит? Г они бабки, Седой! И не ломай комедию!
— Пустой я, — взмолился пахан.
— Тогда отвали! Ты — не на паперти. Я — не Бог! — напирал Шакал.
— Простите, кенты! — повернулся Седой к ворам.
— Пахан! Не оставляй нас здесь! — взмолились оба.
— До вечера попытаюсь башли найти, — пообещал Седой кентам и Шакалу. Тот усмехнулся, глянув в спину Седому, обронил.
— Не позднее начала сходки. Ни минутой позже! Усек?
Седой, споткнувшись о порог, вышел из хазы, проклиная собственную старость.
— Жердь! Краюха! — позвал Шакал. И указав на воров, велел их накормить и следить, чтобы не сбежали.
— Кентели отверну, коли слиняют эти! Не сможете приморить, замокрите, коли намылятся смыться, — разрешил пахан.
Воры дрогнули, увидев, как при этих словах, глянула на них Задрыга. У безухого во рту пересохло от предстоящего вечера. Что-то утворит зелень… Благо, что теперь руки и ноги свободны. Но Капка, словно прочла его мысли и предложила Шакалу:
— А пусть стремачи свяжут падлов, зачем рисковать? Так всем по кайфу будет. И тебе, и мне! И стремачам.
Но сявки возразили:
— Не тронут «зелень» и не смоются. Ручаемся, пахан. Пусть без паутины дышат, — вспомнили вчерашнее с дрожью.
Задрыга глянула на отца. Тот согласно кивнул головой, разрешив ворам остаться без веревок.
Боцман предупредил их, что Задрыге в случае чего разрешена воля. Она и себя сумеет защитить и обязанников застопорить…
— Может, надыбает Седой башли? У Циклопа иль у Гнилого сорвет? — переговаривались воры тихо. И ждали… Но напрасно. Не пришел за ними пахан. Не принес выкуп. Не повезло. Видно, никто не поверил старику. Не захотел помочь.
Налетчики до последней минуты ждали его. Но когда Черная сова ушла на сход, ждать стало бесполезно.
Воры остались в коридоре вместе с сявками, ожидая, что сделает с ними Шакал, вернувшись со схода.
— Канаете? — внезапно открылась дверь хазы, и Задрыга, оглядев всех, процедила сквозь зубы:
— А кто в хазе марафет наведет? Чего тут разложились, козлы? Шустрите, падлы!
Стремачи и налетчики встали спешно. Понимали, зелень за всякое промедление взыщет.
Капка сегодня была в плохом настроении, и ей не хотелось заниматься. Она злилась на пахана и вздумала досадить ему.
— Эй, фраера! Как кликухи ваши? — спросила у воров.
Безухий, протиравший оконные стекла от пыли, услышав
голос девчонки, едва удержался, чтобы не упасть вниз головой.
— Фингал я! — отозвался послушно.
— А этот — Заноза! — указал на второго, протирающего пыль на столе.
— Меня — Задрыгой зовут! — объявила Капка.
— Это верняк! Самая подходящая кликуха у тебя! — не
сдержал язык Фингал, и тут же получил в задницу железную стрелу. А Капка, как ни в чем не бывало, говорила:
— Меня с детства так назвали. Кажется, Боцман. Говорил, капризной была.
— И это столько лет тебя терпели? — изумился Заноза.
— Пахан — мой отец!
У воров отвисли челюсти. Опомнясь, Фингал процедил:
— Кажись, зелень, покруче будет…
— Это гавно, как я вчера играла с вами! Вот когда меня в закон возьмут, тогда не стану ботать с фраерами! Сама допру, как управиться.
— А тебя трамбовали когда-нибудь? — спросил Фингал.
— Еще как! Пацаны! Целой кодлой! И Сивуч врезал не скупясь. Так отваливал — катушки сдавали. И я не ныла! Назло всем — улыбалась! Ночами, когда одна была, случалась слабина. И то ненадолго.
