Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана
Волки всегда боялись лесной кошки. Знали ее силу и свирепость, потому предпочитали не встречаться с нею на зимней тропе, не доедать ее добычу, чтобы в наказанье не остаться без глаз, а то и хуже — лишиться жизни. Такое нередко случалось в лесу с молодыми волками. Опыт ко всем приходит со временем.
Одно удивило волков, почему этот запах шел от людей? Хотя… Рысь могла оказаться рядом, на елке. Ее волку разглядеть не просто. Да и кому нужна? Никто такой встрече еще не радовался. Вот и умчались, поджав хвосты, пока не поздно.
Вот и эта — старая пара убежала в глушь, унося за спиной вой и страх.
Теперь Шакал восторгается Задрыгой. Хорошо запомнила она уроки Сивуча. Да и своей головой не обижена. Грех жаловаться.
Шакал оглянулся. Хвойные лапы надежно замели лыжню. Словно никого и не было здесь, лишь ветер едва приметно скомкал снег.
— Скоро мне у нее нахвататься придется. Ну и ловка, ну и хитра Задрыга! — думает пахан, нагоняя девчонку, а та не бежит, летит к зимовью.
Ее еще с детства учил Сивуч ходить в лесу бесшумно — босиком и на лыжах, бегать и лазить по деревьям без звука, не блудить и мигом находить жилье в лесу. Она ничего не забыла.
Капка издалека увидела дом Седого. Прислушалась, замерев. Обошла, чтобы подойти сзади к зимовью. Из-под лыж ни визга, ни скрипа. Подойдя к зимовью, прислушалась. Уловила собачье рычанье и больше ничего.
— Смылся из хазы плесень. Но скоро возникнет, — сказала Шакалу, указав на заметенную метлой дорогу, добавила шепотом:
— Без коня смылся Тот в сарае фыркает. А пехом далеко не слиняет. Притыриться надо, — и приметив стог сена возле самой избы, нырнула туда, где Седой обычно брал корм для коня.
Шакал устроился рядом. Оба замерли в ожиданьи. Лыжи Задрыга сунула в снег под стог, запорошила следы.
Сколько они так простояли, Капка не знала. У нее уже начали мерзнуть ноги. Но пошевелиться нельзя. Задрыга держала в руках все, что могло ей пригодиться сразу.
Шакал стоял неподвижно, не сводил глаз с дорожки к зимовью. Вслушивался в каждый звук. И все ж первой Седого услышала Задрыга, слегка ткнула локтем в бок пахана, напряглась. И вскоре оба увидели лесника, выходившего из лесу. Он шел напрямик, через сугробы, слегка задевая стволом двухстволки ветки деревьев. Вот он остановился у дорожки, вгляделся. Пошел по ней. Снял шапку оббить снег, осыпавшийся на плечи. И Шакал вздрогнул, чуть не заматерился:
— Ведь это не тот пидер! У Седого колган седой! Этот — рыжий! На клешне татуировки нет! Мать твою! Из-за какого- то фрайера столько кентов просрал! И сам влетел, как козел! Но ведь и у этого нет пальца! — приметил сразу. И все же решил придержать Задрыгу, приглядеться.
Седой тем временем вошел в дом. Снял ружье и, взяв ведра, пошел к роднику, прихватив с собою ломик. Услышав лай собаки из избы, остановился и крикнул Тайге:
— Приморись, кентуха! Приспичило тебе, мать твою! Вот прихиляю, проссышься, стерва!
Услышав, Шакал обрадовался. Узнал бывшего пахана по фене и по голосу. Это никаким маскарадом не скрыть. И отпустил руку Задрыги.
Та бесшумно выскочила из стога. Метнула веревку с петлей на конце. Она, коротко свистнув, упала на голову лесника. Обвила шею.
Капка резко дернула веревку на себя. Лесник упал на дорожку. Выронил ведра и лом из мигом ослабевших рук.
— Ну, что? Не пофартило слинять тебе, старая плесень? — подошел Шакал к задыхающемуся леснику.
Седой глянул на Шакала глазами, полными слез. Он понял, теперь уж не уйти.
— Я слово дал тебе! Но ты, паскуда, заложил кентов и маэстро. Пятерых моих законников посеял я из-за тебя уже здесь. И четверых в Звягинках! Не дороговато — за одну суку?!
— Твоя взяла! — хрипел лесник, пытаясь сорвать петлю с горла. Но навощенная веревка была накрепко схвачена Задрыгой. Она не ослабила ее.
— Но я откинусь в своем доме! А ты, как волк, попухнешь! В капкане! Будь проклят! — понял, что к спасенью нет дороги и надежды.
Седой услышал отчаянный вой Тайги, доносившийся из зимовья и улыбнулся светло, подумав, что хоть эта тварь оплачет его смерть и пожалеет исчезнувшего навсегда недолгого хозяина. А может, это волки уже подошли к зимовью и окружают его со всех сторон, чтобы отомстить людям за убийство?
Они лишь звери. Немногим лучше людей, тех, с какими провел большую часть жизни.
А может, это мертвые кенты, их души собрались неподалеку и ждут его обратно в свою стаю?
Но нет сил встать и поспешить навстречу. Чтобы простить и стать прощенным. Не прячась, во весь рост бы побежал для этого! Но… Застрял нож в груди. Словно гвоздем прибил к снегу человека. Теперь уж не подняться, хоть вся природа заплачь человечьими голосами. Ей — чистой, где понять, что живые умеют прощать только мертвым…
